Ненужное зачеркнуть - Андрей Дышев

– Вот, проволочка тут…

Девица хихикнула и вздохнула, словно хотела сказать: сколько же дегенератов наплодилось вокруг! Парень снова покосился на якорь, отхлебнул пива, отрыгнул и протянул палец с обгрызенным ногтем к блестящей обмотке. Тронул якорь, перевернул его на бочок, и вдруг в его глазах отразилось не то недоумение, не то подозрение. Он отложил бутылку, взял якорь и поднес его к глазам. Ухватил кончик проволоки, отмотал чуть-чуть. Я поймал его быстрый оценивающий взгляд – приемщик хотел выяснить, какая степень дегенерации мне присуща. Девица, заметив интерес своего друга к безделушке, похожей на бочонок, перестала надувать пузыри. Парень поднес якорь к свету, поморщился, с сомнением покачал головой, пощупал проволоку, проверил, как она сгибается и трудно ли рвется. Пожимая плечами, он выдвинул из стола ящик, достал оттуда лупу с обломанным краем и пузырек с какой-то жидкостью. Насадив лупу на глаз, приемщик склонился над обмоткой и капнул на нее из пузырька. Подождал немного, растер каплю пальцем… Я увидел, как зарделись его щеки.

– Блин… – процедил он неслышно. – Первый раз такое вижу…

Девица что-то спросила у него, парень так же тихо ответил, пряча от меня губы.

– Слышь, приятель, – фальшиво-доброжелательным голосом произнес он, крепко сжимая якорь в кулаке. – А много у тебя такой… э-э-э… проволочки?

– Да целый фургон будет! – заверил я.

Парень скривился, мучительно выдавливая из себя улыбку.

– Где ж ты столько надыбал?

– Да в лесу! – махнул я рукой. – На мусорке.

Парень поманил меня пальцем ближе к себе и шепнул:

– По десять баксов за одну обмотку даю… – Увидев, что я никак не отреагировал на эту сумму, тотчас поправил: – По тридцать. Ага?

– По пятьдесят, – возразил я.

– Лады, по пятьдесят. Тащи все, что есть!

– Вот как медь подорожала! – восторженно произнес я.

– Ты только помалкивай, чудила! – процедил парень, протягивая мне в потной руке стопку купюр.

Глава 26

Немного химии

Я вернулся на верхнюю дачу, забрался в подпол, где хранил всякий хлам, нашел поржавевший, но еще вполне пригодный складывающийся лодочный якорь и пятнадцатиметровый альпинистский репшнур. Приспособление надо было испытать. Привязав веревку к якорю, я закинул его, как кошку, на крепкий сук бука и повис на веревке. Раскачиваясь, словно висельник во время урагана, я думал о том, что дождаться темноты будет для меня, пожалуй, одним из самых тяжелых испытаний.

Но судьба смилостивилась надо мной и помогла в одно мгновение забыть о муторной тягучести времени. Лесную тишину вдруг нарушил короткий, как выстрел, щелчок: где-то недалеко треснула ветка, и несколько встревоженных птиц взлетели в небо. Я сразу прижался всем телом к стволу и замер. Сверху, из лесных дебрей, спускались люди. Сначала я уловил лишь неопределенное движение среди деревьев, потом стал различать пятнистую униформу, незнакомые лица и черные штрихи автоматов… Дрожь прошла по моему телу. Я глянул на забор дачи, на возвышающийся над ним навес, словно на теплоход, который уже отчалил и было поздно его догонять. Все необходимое для выживания и борьбы осталось там, у меня в кармане лежал только мобильный телефон. От досады, от нескончаемой полосы невезения я шарахнул кулаком по стволу и, пригибаясь, побежал вниз. Только тихо, тихо! Только бы не наступить на ветку! Только бы не зашуршали кусты! Я семенил ногами, делая частые и мелкие шаги… Все же я отработанный материал. Ни на что уже не гожусь. Разве трудно было предположить, что вся береговая милиция поднята на уши! За мной волочится столько грехов, что район моего нахождения надо было выжечь напалмом. Меня надо расстрелять без предупреждения, как бешеную собаку. Во-первых, я нарушил подписку о невыезде. Во-вторых, избил милиционера. В-третьих, попал под подозрение в убийстве артиста. И, наконец, совершил разбойное нападение на фургон с товаром. Неужели это все я? Неужели меня хватило на столько дерзостей?

Я не думал, куда лучше бежать и где можно надежно спрятаться от группы вооруженных преследователей. Я просто бежал в противоположную сторону от них. Подальше от них, подальше! А на побережье я растворюсь в толпе отдыхающих, словно жук-богомол в зеленой листве, и до осени меня никто не найдет…

Я так резко остановился, что кроссовки по инерции заскользили по сырой земле. Чтобы не упасть, пришлось обнять шершавый ствол лиственницы. Внизу, куда я так резво бежал, сливались с хаосным буреломом неподвижные фигуры людей. Трое? Пятеро? Или дюжина?

Мне казалось, что ствол дерева содрогается от ударов моего сердца. Горячий пот струился по моему лицу. Обложили… Со всех сторон обложили…. Я озирался по сторонам и теперь уже не мог сказать наверняка, что это за угрюмый строй замер вокруг – деревья или люди? Со стороны подъема все отчетливей раздавался шелест листвы. Тиски сжимались. Назад нельзя. Вперед нельзя. Я побежал в сторону лесной дороги, уже почти не таясь, широкими прыжками и не выбирая дороги. В крутой овраг я покатился кубарем, увлекая за собой сухие ветки и листья. Послышался окрик. Я побежал так быстро, что засвистело в ушах. Это был даже не бег. Это было лавинное сваливание, резкий болевой рефлекс, когда стремительно и неосознанно мы отдергиваем руку от случайного огня. «Боже, дай мне силушки!» – молил я, и грудь моя ныла и стонала от частого дыхания, и ноги наполнялись свинцовой тяжестью, и глаза были полны слез. Как автомобильная шина, спущенная с горы, я несся вниз и взлетал на пригорки. С дятловой дробью прогремела за моей спиной автоматная очередь, и со свистом, писком, воем разлетелись по лесу суетливые пули, обозначая себя то брызгами сырой древесины, то срезанной веткой, то расщепленным стволом. «Если останусь жив… – думал я. – Если останусь жив…» Я так и не придумал, на какое суровое монашество обреку себя, если выживу. В моем кармане запиликал телефон. Это был странный звук – из того, внешнего мира, где живут нормальные люди и между ними устроены нормальные отношения. Но, может быть, это звонит командир омоновцев, чтобы предъявить мне ультиматум?

На ходу я вынул трубку и прижал ее к уху. Говорить со мной в этот момент – все равно что брать интервью у приговоренного к смертной казни: скажите, а не сильно ли вам давит на шею петля? а что вы чувствуете, когда прижимаете руки к электродам электрического стула?

Я произнес «Да!», но получился такой звук, словно меня ударили ногой в живот: «Хак!»

– Добрый день! Я звоню вам по поводу объявления в газете…

Я отнял трубку от уха, так как начался подъем и мне пришлось помогать руками. Да не только руками – я вонзал мобильник в рыхлый грунт, словно альпеншток в фирн. Снова услышать своего абонента я смог, лишь когда выбрался из оврага.

– …есть интересующая вас запись, – продолжал веселый, полный оптимизма голос. – Очень хорошее качество. Каждое слово отчетливо. Вся речь от начала и до конца. Удовлетворите свое любопытство на сто процентов. Отдам бесплатно…

Снова прогремела автоматная очередь. Но на этот раз намного дальше, чем в первый раз.

– Послушайте… где вы… сейчас… – с трудом произнес я, едва ворочая непослушными губами.

– Какая разница? Я подъеду, куда вы скажете.

– Дорога… в Научный городок… Рядом с турбазой «Горная»…

– О, да это совсем недалеко! Я буду там через десять минут. У меня вишневый «жигуль».

– Пожалуйста… – обессиленно прошептал я. Снова начался спуск. Меня шатало из стороны в сторону. Я бы не устоял, если бы не обнимал каждое дерево.

«Если только они не перекрыли дорогу», – подумал я.

Я перешел на шаг. Даже смертельная опасность уже не могла заставить меня бежать. Я был совершенно обессилен. Бешеный спринт по пересеченной местности измотал меня. Я шел как пьяный, только хватался не за фонарные столбы, а за стволы деревьев. Некоторые из них, подсохшие, слабые, ломались под моей тяжестью, и я падал навзничь, утыкаясь лицом в сырую прохладную листву. Поднимался, не в состоянии даже отряхнуться, и плелся дальше. «Если они не перекрыли дорогу, я вырвусь. Я уеду в багажнике вишневого «жигуля»… Я уйду от них, и пусть они потом в ярости кусают стволы своих автоматов…»

Я вышел на дорогу намного выше турбазы, и мне пришлось еще с километр бежать вниз, поскальзываясь на склизкой глине и мешковато падая то на бок, то на спину. Выглядел я, должно быть, ужасно, но разве беспокоили меня выпачканные джинсы и черные от земли руки? Я еще жил, я еще не потерял надежду на спасение, и это качество моей субстанции затмевало собой все пустяшные этические недостатки.

Наконец я увидел, как на подъем лихо взбирается вишневая «шестерка». Водитель посигналил мне фарами, мол, вижу тебя, приятель, и очень рад встрече с тобой. Мне он представился этаким жизнелюбом с врожденной гипертрофированной коммуникабельностью – всем рад, со всеми готов дружить, все вокруг хорошо. Еще не остановившись полностью, он уже приоткрыл дверцу, приглашая в машину. Переднее колесо съехало в ямку, и в довершение всего меня по колени окатило грязной водой.