Все, что произошло в отеле - Маша Трауб

дня голова трещала. Не знаю, как у этих музыкантов голова не болит. Или это как за рулем? Ну если сам за рулем, то не тошнит, а если на пассажирском сзади, то тошнит. Славик рассказывал, что его блевать тянет, как только он на заднее сиденье сядет. А когда сам за рулем, так все отлично.

– Так, Галина, что-то я потерял нить рассказа… – Кажется, у Ивана тоже разболелась голова. У горничной, надо признать, был не самый приятный тембр голоса. Есть такие женщины – говорят громче положенного и подвизгивают. Вроде бы терпимо, но спустя некоторое время начинает раздражать.

– А нету никакой нити! Виолетта эта продолжала кричать, что мы развели насекомых, паутину и что меня надо уволить немедленно, раз я не выполняю свою работу. Потребовала позвать старшую горничную. Я позвала Светлану Петровну. Та прибежала, выдала два дополнительных фумитокса, смела паутину, сто раз извинилась и пообещала, что влепит мне строгий выговор. Когда мы выходили из номера, я сказала, что таких клиентов проще убить, чем удовлетворить. Вот и все. Я тихо сказала. Даже Светлана Петровна не расслышала. А Виолетта могла и услышать… Но ведь это правда! Она ко всему придиралась. Даже к Рыжему!

– К коту, что ли? А он чем ей успел насолить? В тапки нассал? – усмехнулся Иван.

– Вот совсем не смешно, – обиделась за всех котов, вместе взятых, Галина. – Коты просто так никуда не ссут, как вы говорите. Они очень умные. У меня кошка – Багира. Она все чувствует. Если мне плохо, приходит и ложится на то место, где болит. Наш Рыжий к Виолетте этой даже не подходил. Она всегда первой на завтрак спускалась и занимала один и тот же стол на веранде. Сидела в темных очках, никогда их не снимала. Еще никого не было, а она уже туточки, ровно в восемь ноль-ноль, едва дверь успевали открыть. Потом уже отдыхающие с детьми подтягивались – дети ведь рано просыпаются. И на пляж их надо пораньше увести, чтобы номер не разнесли. Ну наш Рыжий подходил, терся об ноги. К детям ластился, позволял себя погладить. На качелях мог развалиться. Еду никогда не выпрашивал. Мы его нормальной кошачьей едой кормим – у дяди Гены стоят для него миски с консервами, вкусняшками, вода всегда свежая. Рыжий пить не станет, если с вечера но́лита. Рыжего дети сосисками кормят или сырниками. Он ест, но уже так, ради забавы. Он на уток любит охотиться. Дети сначала ему сырник скормят, а потом идут уток и лебедей кормить. Рыжий спрыгивает на парапет и следит, чтобы утки туда не забрались. К этой Виолетте ни разу не подошел. Стороной ее столик обходил. А она начала орать, что кошка в ресторане, даже на террасе, – это антисанитария. Что мы все можем заразиться глистами и другими болезнями, которые переносят кошки. А если среди гостей появится беременная и заразится от кошки токсоплазмозом, то мы все будем виноваты в том, что у нее случится выкидыш. Требовала запретить Рыжему появляться на террасе и на территории отеля. Совсем ненормальная и злая. Как можно настолько не любить животных? Она и детей терпеть не могла, кстати. Всегда уточняла, будут ли на ужине дети. Если видела хоть одного, самого спокойного ребенка, уходила ужинать в другое место. У нее явно что-то с головой не то. Детей у нее точно не было. Но у меня тоже нет, но я же не бешусь. У Наташки тоже нет детей, а она с ними лялькается. Ну да, бывают дети капризные, шумные, но что теперь – ненавидеть их? Виолетту прямо трясти начинало, когда она ребенка видела. В нее мальчик врезался на самокате, так та опять скандал закатила. Мол, почему дети по территории отеля на самокатах ездют? Так они и на самокатах, и на велосипедах, и на кроссовках с колесиками. Им же скучно просто так ходить. Вот у меня и вырвалось тогда, что таких клиентов проще убить, чем удовлетворить. Но это же не значит, что я собиралась убить эту Виолетту! Ну сказала… да… признаю. А вы бы ее не захотели прибить? Я ж ей в тот день и белье поменяла, хотя там всего один след от комара был, а не кровища по всей простыне, как она утверждала. Сетки мы со Светланой Петровной почистили на ее глазах, а она все равно была недовольна. Сказала, что добьется моего увольнения, а не выговора. Что будет жаловаться владельцам отеля. Да мне плевать, пусть жалуется.

– То есть вы не боитесь потерять работу? – уточнил Иван.

– Не знаю… Мне перед Светланой Петровной стыдно. Она меня взяла, поручилась. Как я ее подведу? Она меня учит, говорит, что я способная. Никто мне такого не говорил. Да и куда я пойду? Везде все по знакомству. Шеф-повар вообще здесь не появляется, но его не увольняют, а зарплату платят. За Толика, который еле на ногах стоит и бухает по-черному, Наташа стоит горой. Дядя Гена ничего не видит и не слышит, но Светлана Петровна сама убьет хозяйку, если та решит его на пенсию отправить. А я с улицы. За меня кто постоит? Кто защитит? Никто. Нет у меня никого. Вот Светлана Петровна пожалела, поверила в меня. Ругается, конечно, требует, я стараюсь, очень. Но иногда хочу уволиться, сама. Сил нет такое терпеть. Только как я Светлану Петровну подведу? Да еще в сезон? Это только говорят, что быстро замену найдут, мол, полно желающих. На самом деле нет. Все молодые в городе хотят устроиться, там и условия получше, и зарплаты выше. У старших, кто здесь годами работает, силы уже не те. Вон есть у нас горничная, тетя Валя. Ее Светлана Петровна только из жалости держит. Шестьдесят два года. Она местная. Дочь в разводе и без работы, двое внуков. Вот тетя Валя и хватается за любые предложения – дома частников убрать, приготовить, погладить. Здесь день через три работает. Но я же знаю, что Светлана Петровна за ней убирает, дочищает. Пока тетя Валя кровать застелет, пыль вытрет, на ванную ее уже не хватает. Если с ванной начинает, то на сам номер сил уже нет. Нет, я не против пожилых, вы не подумайте. Но все равно возраст имеет значение. Приезжают к нам бабушки с внуками. Они с утра о-го-го, а к вечеру, даже самые бойкие, еле ноги волочат. Дети носятся, а бабушкам уже хочется в номер да спать пораньше лечь. Нет, я не жалуюсь… Здесь по-своему хорошо, спокойно, стабильно. Но люди