П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана - Виктор Пелевин

– Съешь ее за два-три часа до схватки, – сказал Алаудин. – Когда почувствуешь, что рай готов принять тебя, выступай, и в твоем сердце не будет страха перед битвой.

Али знал по опыту: слова «в твоем сердце не будет страха перед битвой» означают не то, что битва перестанет быть страшной, а то, что все остальное сделается ничуть не менее жутким, и не будет особой разницы, чем именно заниматься. Но он ничего не сказал.

Путешествие к цели прошло без приключений.

Плащ Али походил на наряд пилигрима, поэтому он без труда проник во двор крепости, где содержался генуэзец – там был устроен небольшой рынок, и весь день шла торговля. Но подступиться к башне, где содержался пленник, Али не смог – у входа постоянно дежурила охрана. Перебить столько воинов одному человеку было невозможно.

Вечером Али покинул крепость и внимательно осмотрел башню. На самом ее верху виднелось небольшое окно – там содержался пленник. Залезть на башню было невозможно, потому что ее покрывала гладкая штукатурка. Но саму крепостную стену не чинили с древних времен. Она состояла из грубых каменных блоков; скреплявший их когда-то раствор давно уже выветрился из широких щелей. По ней без особого труда можно было забраться вверх.

На следующий день Али купил на рынке длинную крепкую веревку, обвязался ею и затаился в зарослях крапивы недалеко от крепостной стены. Когда стало темнеть и на небе появились первые звезды, он съел волшебную лепешку (она к этому времени совсем высохла и больно царапала десны).

Наступила ночь. В окне на вершине башни зажглась свеча, и Али ощутил, что райские врата уже рядом. Он подкрался к стене, и, осторожно вставляя ножи в щели между камнями, полез вверх. Вскоре он добрался до зубцов.

Накинув веревку на ближайший к башне зубец, он завязал ее в особую скользящую петлю, как учили в Аламуте. Сев в нее, он спустился на нужную высоту. Затем он взвел арбалет, оттолкнулся от стены и попытался, раскачиваясь, как маятник, долететь до окна. Но это оказалось невозможным – мешал выступ башни. Али был совсем недалеко от окна, но видел в нем только узкую полосу стены в дрожащем свете свечи. После нескольких безуспешных попыток приблизиться к цели Али застыл в неподвижности и попытался сосредоточиться. Но это плохо получалось.

Ночь вокруг была дивной. Небо сверкало и подмигивало звездами, луна горела холодным голубым огнем, трещали цикады, и ветер приносил какие-то удивительные, странные запахи, словно неподалеку действительно был райский сад, полный цветов. Этот сад находился совсем рядом, до него было рукой подать – и вместе с тем он был недостижимо далеко... Али подумал:

«Как странно устроена жизнь. Вокруг такая красота – даже самый великий художник не смог бы ничего улучшить. И в самом центре этого божественного сада висит на веревке человек, который пытается попасть в рай, убивая других людей. Такой путь, сказали ему, называют дорогой смирения. Вот только чтобы пойти по этой дороге дальше, не хватает трех шагов по стене...»

Почему-то эта мысль показалась ему невыносимо смешной. Смеяться было нельзя – могла услышать стража, – но Али ничего не мог с собой поделать. Он захихикал, сначала тихо, а потом все громче и громче. Мысль о том, что его могут обнаружить, еще сильнее развеселила его. Ему стало страшно, что он не контролирует своего веселья. Но этот страх тут же показался ему настолько смешным, что хохот Али превратился в какое-то урчащее завывание.

Вдруг из окна башни высунулась человеческая голова, отчетливо различимая в лунном свете. Али увидел длинные волосы, развевающиеся вокруг выбритой на макушке тонзуры (он знал, что так делают не только христианские монахи, но и те миряне, которые хотят выглядеть особенно благочестиво). Затем к нему повернулось изумленное морщинистое лицо.

Али выстрелил из арбалета раньше, чем понял, что это и есть его мишень – годы упражнений не прошли зря. Неоперенная стрела попала несчастному в глаз. Раздался крик, и голова исчезла в окне.

Мучавший Али приступ смеха сразу прошел.

«Надо же», – подумал он и быстро заскользил по веревке вниз.

Когда Али вернулся в Аламут, Алаудин объяснил, что произошло с ним на крепостной стене.

– Кроме видимого нами мира, – сказал он, – есть еще иннический мир и джиннический мир. Их населяют невидимые существа, которые иногда вредят человеку, а иногда помогают ему. Подобный смех вызывается тем, что тебя начинает щекотать злобный джинн, который своим магическим зрением видит праведника, стоящего на самом пороге рая.

– А зачем ему делать такое?

– Затем, что сам этот джинн никогда не попадет в рай. Он знает об этом, и его мучит зависть. Поэтому он стремится навредить тебе. В прошлом году из-за него мы потеряли одного из наших лучших убийц. Наш человек должен был сразить византийского посланника, но увидел в его свите карлика с мартышкой, и его разобрал такой смех, что он выронил кинжал на дорогу. Конечно, его тут же схватили и предали страшной смерти.

– А что надо делать, если тебя щекочет злой джинн? – спросил Али.

– В таких случаях следует вспомнить, как жутко он выглядит на самом деле, и смех пройдет. Наоборот, тебе сразу станет страшно.

– А как он выглядит?

Алаудин показал ему потрепанный кусок папируса, на котором был нарисован человек с головой остроухой собаки. Папирус выглядел очень древним, и его покрывали непонятные письмена.

– Вот так, – сказал он.

Как и все остальные объяснения Алаудина, это звучало вполне убедительно. Но Али подумал, что лучше не вспоминать в бою про этого джинна, поскольку так можно развеселиться еще сильнее.

Алаудин сказал, что в этот раз награды придется подождать пару дней – у ордена скопилось много дел, и его новые члены должны были испытать отблеск неземного счастья перед своим первым поручением.

Задержка оказалась кстати – за ее время в голову Али пришла неожиданная мысль.

Он уже догадался, что его переносят в волшебный сад, предварительно угостив сонной микстурой. Очевидно, снотворное примешивали к ужину, потому что он оказывался в раю утром. Али решил выяснить, как именно он попадает в сад. Каждый день он стал откладывать половину обеда, и ел ее на ужин. А ужин, который приносили слуги, он выкидывал в окно.

Через три дня в его комнату ночью вошли люди.

Один из них несколько раз ткнул его длинным прутом. Али сделал вид, что ничего не чувствует.

– Берите его, – прошептал незнакомец.

Крепкие руки подхватили его и подняли над землей. Али понял, что его несут в ту часть замка, где хранятся запасы съестного. В одном из помещений был глубокий колодец, пробитый в скале до самой реки, – им давно не пользовались и сохраняли только на случай осады (воду для всех нужд уже много лет брали из горного ручья). Али посадили в широкую деревянную бадью и стали спускать вниз.

Когда река была уже рядом, чьи-то руки потянули бадью вбок и втащили ее в небольшое темное помещение, выдолбленное в скале. Оттуда Али перенесли в знакомую комнату с непристойным орнаментом и опустили на ложе.

– Он у нас в третий раз, – сказал тихий женский голос.

– Последний, – ответил мужской. – Следующего дела ему не пережить. Рай не должен становиться привычкой. Это ведет к сомнениям...

Второй человек тоже говорил тихо, но Али узнал его. Это был Алаудин.

Как всегда, Алаудин оказался прав. Третье посещение волшебного сада не произвело на Али вообще никакого впечатления. Гурии казались ему усталыми и измотанными. Музыка неприятно резала слух. И даже появившееся в саду новшество – райские мальчики – не вызвало в нем энтузиазма.

«Можно подумать, тут рай для христианских ростовщиков», – подумал он.

Эти мальчики, один из которых постоянно бегал в нужной чулан из-за расстроенного желудка, вызвали у него только одно чувство – жалость. Али совсем недавно был таким мальцом сам. Вспомнив об этом, он решил, что ему еще повезло с профессией.

К гуриям он в этот раз вообще не прикоснулся, зато съел почти все сладости, которые были разложены на парчовой скатерти. Их вкус казался ему таким же неземным, как и в первое посещение сада.

«Все же Алаудина нельзя считать обманщиком, – думал он. – Он ведь не говорит, что это место – рай. Он говорит, что это тень рая, от которой у него есть тень ключа... Даже если все дело в какой-то примешанной к еде субстанции, он наверняка получает ее таинственным и святым путем по воле Аллаха... Скорей всего, я так ничего и не узнаю про это до самой смерти. Или... Или надо что-то придумать прямо сейчас...»

Вскоре, как это обычно бывало в конце райского дня, ему захотелось спать. А на следующий день Алаудин дал ему новое задание.

Али должен был убить монгольского хана.

– Ты достаточно долго шел по дороге смирения, Али, – сказал Алаудин торжественно. – Теперь ты без всяких сомнений войдешь в сень вечного блаженства. Постарайся только сначала выполнить это великое дело. Мы будем всегда гордиться тобой, сын мой...