Демон пучины - Стефан Корджи

Ты ненавидишь меня, но ты сам никогда не был праведником, ты добивался своей цели, чего бы это ни стоило…

— Но я никогда не продавался врагам, — жестко перебил Конан. — Что тебе нужно, говори, хватит читать мне проповеди. Моя жизнь тебя не касается!

— Ошибаешься. Касается. Более того, твоя жизнь в моих руках. И не только твоя. — Од'О немного помолчал, а затем, как бы про себя, задумчиво сказал: — Не представляю, какую душещипательную историю расскажет старина Гардевир малютке Конну, — так ведь, кажется, зовут твоего сына? — когда тот поинтересуется, куда же подевался папа и почему у мамы такое странное лицо…

Конан вскочил, чуть не перевернув стол:

— Что тебе нужно, проклятый водяной? Говори!

— Власти, — кротко ответил Демон, не обращая внимания на гнев киммерийца. — Не тебе объяснять, что это такое. Садись. Разговор будет долгим.

— При чем здесь я?

— Ты правильно заметил, что я водяной. В своем царстве я властвую безраздельно. Теперь мне нужна земля. С твоей помощью я приберу к рукам сушу и стану во главе Мира.

— С моей помощью?

— Да. Ты смел и хитер, достаточно безжалостен. Тебе не хватает только знаний. Я возьму тебя в ученики.

— Меня в ученики? — Конан ошеломленно смотрел на Демона.

— Да. Подумай немного, и ты меня поймешь. Самые заклятые враги могут когда-нибудь стать друзьями, если им нечего будет делить. Ты станешь могущественным магом, я верну тебя на землю, дам бессмертие и огромную власть. Ты ненавидишь меня за то, что я сделал твоим людям? Во время любой войны всегда есть жертвы. Вернувшись, ты сам будешь распоряжаться их судьбой. Ты вернешь красоту своей жене, спасешь Шамар. Одно движение твоей руки, и берег в Мессантии снова будут покорно лизать лазурные волны.

Демон океана откинулся в кресле, наслаждаясь нарисованной картиной будущего благополучия.

— Я знаю себе цену, — медленно проговорил Конан, собираясь с мыслями, — но я только человек. Почему ты обращаешься ко мне?

— Ты не глуп. Ладно, буду откровенным до конца. Этот вредный старик, Гардевир, наверняка говорил тебе о Великом Равновесии. — Од'О слегка поморщился. — Любое темное порождение магических сил рождает и свою противоположность. Это Равновесие удерживает Мир от самоуничтожения. Ты уже знаешь о моих детях. Их матерью была земная женщина, но мне удалось передать Паноре и Октогируму огромную силу. Они родились на земле, но в них было больше от демонов, чем от людей. Тогда же появился и Гардевир. До меня ему, конечно, не добраться, но дочь мою он все же победил. Октогируму повезло и того меньше. Видно, скверный характер и ум он взял от матери. Ну, и получил. Я сумел вернуть детей в океан. Но на земле они теперь мне не помощники. Панора хоть ненадолго может выходить, правда, не сама, фантома вызывает, призрака. А Октогирум и вовсе больной стал. Но это со всеми магами, кто через лед проходит, случается. Вот и выходит, что снова я без помощников остался. Вы же, люди, живете по своим законам. Вы бессильны против наших заклинаний, но иногда действия самого обыкновенного человека, словно крохотная песчинка, попавшая в сложный механизм, могут разрушить самые хитроумные и сильные чары. Ваша звериная хитрость, безрассудство, совершенно нелогичная жертвенность порой творят чудеса, недоступные нам…

Демон покачал головой и испытующе посмотрел на Конана. Выдержав его холодный взгляд, киммериец глубоко вздохнул и медленно проговорил:

— Ты забыл еще об одном: эти жалкие, с твоей точки зрения, существа, населяющие землю и вечно путающиеся у вас под ногами, знают, что такое честь. Если ты так хорошо все про меня узнал, с чего ты решил, что я могу быть предателем?

— Ну, вот, я так и знал, — в голосе Од'О послышались капризные ноты. — Я не прошу тебя никого предавать, я предлагаю тебе; власть, новые возможности, новую жизнь, в конце концов!

— В качестве кого? Твоего слуги? — Конан вновь вскочил.

— Упрямец! У тебя нет выхода! — Теперь стоял и Демон. Глаза его излучали мрачный огонь. — Ты можешь изображать праведный гнев, но для меня твои слова пустой звук! Я даю тебе время подумать, знаю, что люди любят сгоряча бросаться самыми страшными клятвами, тебе надо остыть. Но поторопись, я не привык долго ждать.

Последние слова прозвучали глухо, некрасивое лицо Демона стало исчезать, и уже из темного облака, в которое он превратился, до Конана долетели обрывки фраз:

— Поторопись… Тебя ждут… Аквилония — красивая страна…

Голову словно сдавило железными тисками. Сердце бешено колотилось в груди, перед глазами плыли разноцветные круги. Киммериец в бешенстве сжимал кулаки, стоя посреди подводной комнаты. Этот негодяй дал ему время подумать! Ловушка. Дьявольски хитрая и опасная ловушка! Находясь в самом логове врага, поставленный перед выбором, которого на самом деле не было, ибо как выбирать между предательством и смертью, Конан как никогда был близок к отчаянию. Он думал не о себе, ведь, предпочтя гибель, он ничем не сможет помочь людям, оставшимся на земле!

Давая выход накопившейся злости, киммериец что есть силы двинул ногой стол с остатками еды. В любом земном трактире посуда бы с грохотом полетела на пол, но под водой это получилось медленней и не принесло Конану никого удовольствия.

— А ты злой, — услышал он тихий вкрадчивый голос. Резко повернувшись, он увидел стоявшую Панору. Складки голубого платья колыхались вокруг стройных ног, словно девушка стояла под струей воды. Странно, но сейчас ее лицо не выражало привычной уже киммерийцу ненависти. За свою долгую и бурную жизнь Конан перевидал сотни женщин и не раз удивлялся тому, как менялись их лица под влиянием внутренних переживаний. Самая простая и неинтересная женщина становилась красавицей, дав волю своему гневу или страсти. Случалось наблюдать и обратное: ослепительные герцогини и баронессы превращались в сварливых торговок, теряя весь свой лоск во время ссор. И вот теперь стоявшая перед ним девушка, — хоть он не на мгновение не забывал, что это дочь его врага, сама опасная колдунья, — казалась незнакомой, словно умытой свежей утренней росой, и поэтому удивительно красивой. Серо-голубые глаза ее потеплели, легкий румянец играл на щеках, приоткрытые губы, казалось, вот-вот сложатся в славную улыбку. На ней был тот же наряд, что и в тронном зале, но если тогда киммериец лишь со злостью мимоходом отметил про себя, что девица выставила напоказ свои формы, то теперь при взгляде на ее грудь под легкой тканью платья его обдало жаром. Конан удивился сам себе: давно забытое ощущение мальчишеского волнения заставило опустить глаза.

— Я слышала, вы резко поговорили с отцом… — В голосе Паноры ясно слышалось смущение.