Сюита «Ландшафт и этнос» - Лев Гумилев

Исследуя «состояния» и «процессы», мы применяем всегда разную методику. Для «состояний» – классификацию по любому произвольно принятому принципу, удобному для обозрения явления в целом. Для «процессов», особенно связанных с эволюцией или формообразованием, необходима систематика, основанная на иерархическом принципе – соподчинении сходных, хотя и не идентичных, групп разного ранга. Такова систематика Линнея, усовершенствованная Ч. Дарвином. Иерархический характер системы органического мира обусловлен ходом и характером эволюционных процессов, неотделимых от жизни и обязательных для нее. Но как только жизнь замирает, возникает «состояние», более или менее быстро разъедаемое воздействием среды, хотя бы последняя состояла из других мертвых «состояний», также подверженных необратимой деформации. Значит, для организма, в том числе человеческого, есть только один способ попасть в «состояние» – стать мумией, а для этноса – археологической культурой.

Иное дело техносфера и связанные с ней производственные отношения. Здесь «состояния» есть. Из трактора легко сделать утиль, а из утиля трактор. Надо только затратить некоторую (увы, немалую) энергию. Есть «состояния» и в социальной жизни. Ныне они именуются «гражданскими состояниями», а раньше их называли сословиями (etat). В переносном смысле можно назвать «состоянием» классовую принадлежность, но надо помнить, что она – продукт производственных отношений и производительных сил, т.е. тоже техносферы. Это состояние крайне неустойчиво. Воин, попавший в плен, становился рабом, а сбежав, мог превратиться в феодала. Для иерархического принципа в судьбе такого человека нет ни места, ни надобности; здесь достаточно простой фиксации.

Итак, смены социальных состояний подобны (хотя и не идентичны) сменам природных состояний: они обратимы и требуют для перехода из одного в другое вложения дополнительной энергии. Но таков ли этнос? Можно ли, сделав усилие, сменить свою этническую принадлежность?

Прежде всего, этносы появляются, проходят акматическую фазу, превращаются в реликты и исчезают. Этот процесс – этногенез – направлен по ходу времени и необратим. Для перехода из одной фазы в другую, скажем от становления к упадку, не требуется дополнительных затрат энергии, так как здесь достаточно инерции первоначального толчка[118]. Уже это одно показывает, что этнос не «состояние» (тем более гражданское), а процесс. Аберрация, питающая концепцию «состояния», связана с отсутствием у наблюдателя исторической перспективы. Полное затухание процесса этногенеза, без посторонних нарушений, укладывается в 1200-1500 лет[124], тогда как научный сотрудник посвящает плановой теме года два, много – три. Поэтому минувшее представляется ему калейдоскопом, без системы и закономерности, и он, зафиксировав несколько изменений в ограниченном регионе и одной эпохе, видит только скопище «состояний», не связанных друг с другом, а лишь совпадающих по месту и времени. Так, до появления геоморфологии люди не связывали наличие террас с эрозионной деятельностью текущих где-то внизу рек, а горы считали вечными, чуть ли не изначальными формами рельефа. Увы, все доказательства в науке действенны лишь при определенной степени эрудированности оппонента. Даже гелиоцентрическая система Коперника-Кеплера убедила лишь тех, кто в XVII в. достаточно знал астрономию, а открытие Г. Менделя было повторено де Фризом[153].

Вторым аргументом против концепции «состояния» является размытость границ между этносами в зонах этнических контактов. Если гражданское (т.е. социальное) состояние меняется лишней записью в личном деле, например: пожалование дворянства, разжалование в солдаты, продажа в рабство, освобождение из неволи и т.п., – то смешивание народов в долине Хуанхэ, или в Константинополе, или в Северной Америке – всегда процесс мучительный, долгий и весьма вариабельный в том смысле, что результаты метисации часто оказываются неожиданными и уж всегда неуправляемыми.

На постоянно возникающий вопрос: полезна или вредна метисация этносов? – придется дать уклончивый ответ: как когда, смотря для чего и кому как. Это значит, что проблема контакта сложна и упрощение ее обессмысливает. Но дать разумный ответ при соблюдении определенных условий можно. Первое условие – замена этнической классификации этнической систематикой. Классификация может быть проведена по любому произвольно взятому признаку: по языку, расе, религии, роду занятий (земледельцы, скотоводы, охотники), принадлежности к тому или иному государству (подданство). В любом случае это будет условное деление, не заложенное в природе вещей. Систематика же отражает именно последнюю, исследуя как предмет человечество с техникой и доместикатами (ручными животными и культурными растениями). Крупнейшей после человечества (как аморфной антропосферы – одной из оболочек Земли) единицей является суперэтнос, т.е. группа этносов, возникшая одновременно в одном регионе и проявляющая себя в истории как мозаичная целостность[142].

Основная таксономическая единица – этнос, в принципе большая замкнутая система с динамическим стереотипом поведения и оригинальной внутренней структурой, меняющейся в зависимости от прохождения фаз этногенеза. Субэтнос – элемент структуры этноса, взаимодействующий с остальными. При упрощении системы в фазе упадка число субэтносов сокращается до одного, что знаменует персистентное (пережиточное) состояние этноса.

Еще меньше таксономические единицы: консорции (группа людей, объединенных одной исторической судьбой) и конвиксии (группа людей, объединенных однохарактерным бытом и семейными связями), входящие либо в ядро этноса, либо в один из субэтносов[125]. Консорции, под которыми разумеются нестойкие объединения разного рода: кружки, артели, секты, банды и т.п., – возникают и исчезают быстро, иногда существуя несколько месяцев. Становясь конвиксиями, они живут несколько поколений, пока их либо не разъест экзогамия[154], либо не перетасует сукцессия, т.е. резкое изменение исторического окружения. Уцелевшие вырастают в этносы.

Принадлежность к тому или иному разделу таксономии определяется не идентичностью особей, чего в природе никогда не бывает, а степенью сходства в определенном аспекте на заданном уровне. Так, например, люди – млекопитающие, хотя и не зайцы, но зайцы к людям ближе, чем крокодилы. На уровне суперэтноса, для примера возьмем XIII в., мусульмане (араб, перс, туркмен, бербер) были между собой ближе, чем к членам западнохристианского суперэтноса – «франкам», как называли всех католиков Западной Европы. С другой стороны, француз, кастилец, шотландец, швед в XIII в. были ближе между собой относительно мусульман или православных. На уровне этноса французы были между собой ближе, чем по отношению к англичанам. Это не мешало бургундцам поддерживать Генриха V и брать в плен Жанну д'Арк, хотя они понимали, что идут против своих. Но ни в коем случае не следует сводить все многообразие видимой истории к осознанию исторического единства, которое лишь иногда является главным фактором, определяющим поведение человека. Зато наряду с прочими оно соприсутствует всегда, и это дает основание отнести его не к вариациям исторического процесса, а к природе человека как вида.

Разумеется, этническая систематика отличается от социальной классификации. Лишь изредка они совпадают. Употребление той или другой зависит от аспекта исследования, т.е. угла зрения, с которого рассматриваются цепи исторических событий. Последний же отвечает задаче, поставленной перед исследователем, выбирающим также степень приближения, отвечающую его целям[155]. Поскольку сейчас нас занимают проблемы не социологические, не технологические и не психологические, отражающиеся в изящном искусстве, а тема этногенеза, то мы и разработали систематику, пригодную для ее разрешения.

Возвращаясь к проблеме этнических контактов, необходимо прежде всего ставить вопрос об уровне, на котором контакт осуществляется. Сочетание двух и более консорций или конвиксий нестойко. Оно ведет или к распаду, или к образованию стойкой формы субэтноса. Там проблема смешения трактуется как «неравный брак» с особой «не нашего круга», причем ступень социальной лестницы часто не имеет значения. Так, еще в XIX в. казаки рассматривали брак с крестьянами или дворянами как «неравный», хотя последние были богаче их и знатнее казаков. Как на это похоже отношение курдов к персам и армянам. Нищий пастух-курд не решается представить родным жену-персиянку, если не будет известно, что у нее пышная генеалогия. Также сохраняли себя албанцы в Османской империи, баски – в Испании, шотландцы-гайлендеры – в Великобритании, патаны – в Гиндукуше. Они образовывали с другими субэтносами стойкие этнические целостности на основе симбиоза, укрепленного эндогамией. Чем сложнее и разветвленнее была такая этническая целостность, тем она была крепче и резистентнее.