Монаший капюшон - Эллис Питерс

– На дорогу до Малийли много времени не уйдет, – услужливо подсказал брат Симон. – Лошадка у нас старенькая, но еще крепкая, да и работой мы ее не слишком обременяем. Если хочешь, можешь завтра отправиться, теперь я тут и один управлюсь.

– Посмотрим, каков завтра будет брат Барнабас, – промолвил Кадфаэль.

Как только Барнабасу сбили жар, дела у него быстро пошли на лад. К ночи ему уже опротивело валяться в постели и он принялся упрашивать, чтобы ему разрешили встать и пройтись по комнате, дабы размять ослабшие ноги. Здоровый от природы организм сам бы теперь справился с недугом, однако Барнабас терпеливо глотал все снадобья, которыми пичкал его Кадфаэль, и согласился, чтобы его снова растерли целебной мазью.

– Ну, теперь за меня нет нужды тревожиться, – заверял пастух, – скоро я буду здоров как бык. Может, денек-другой я еще не выберусь на холмы, хотя и мог бы, если бы вы меня отпустили, но уж за домом, курами да коровой приглядеть сумею.

На следующий день он поднялся рано, сотворил вместе с братьями утреннюю молитву и ни за что не соглашался снова улечься в постель. Как ни уламывали его Кадфаэль с Симоном, Барнабас согласился только на то, чтобы провести день дома, сидя у очага, но заявил, что сам выпечет хлеб и приготовит обед.

– Что ж, тогда я поеду, – сказал Кадфаэль. – Ты, Симон, сегодня и без меня сумеешь управиться. Отправлюсь прямо сейчас, чтобы обернуться засветло.

Брат Симон проводил его до развилки и подробно растолковал, как добраться до места. Миновав селение Кросо, надо будет выехать на перекресток и свернуть направо, а оттуда уже видна будет лощина между холмами.

– Езжай прямо туда, – сказал Симон, – и попадешь в Малийли. Эта тропа ведет и дальше на запад, до Лансилина – главного селения округа Кинллайт.

Утро было слегка туманным, но солнечные лучи все же пробивались сквозь дымку. Заиндевевшая за ночь земля начала подтаивать и была мягкой. Кадфаэль решил поехать не на своем муле, а на пастушеской лошадке. Мул уже проделал неблизкий путь на север – надо и отдохнуть животине. Гнедая лошадка, хоть и неказистая на вид, оказалась покладистой и крепкой и была явно не прочь прогуляться. И для монаха это была приятная прогулка: чудесное зимнее утро, пружинящий дерн под копытами трусившей лошадки, холмы, напоминавшие о далекой юности, и, наконец, возможность отвлечься от повседневных обязанностей и побыть в одиночестве. Правда, изредка ему случалось приветствовать то женщину, расщеплявшую лучину у себя во дворе, то пастуха, гнавшего овец на новое пастбище, но эти мимолетные встречи доставляли ему особое удовольствие, ибо он поймал себя на том, что здоровается со встречными по-валлийски.

Поначалу дома и усадьбы попадались нечасто, но когда монах миновал Кросо и спустился в плодородную низину, вдоль тропы потянулись обработанные земли, и он понял, что въезжает в пределы манора Малийли. По правую руку Кадфаэль приметил ключ и двинулся вдоль струившегося из него ручейка в сторону лощины, зажатой между холмами. Примерно в миле от истока ручеек превратился в речушку, по обеим берегам которой раскинулись ровные луга, а еще дальше темнели участки распаханной почвы. Вершины холмов поросли деревьями. Долина простиралась между склонами на юго-восток, открываясь лучам утреннего солнца. Славное местечко, – удобно здесь и арендаторам: их наделы надежно укрыты от холодных ветров. Справа, в глубине лощины, в окружении лесистых холмов располагалась усадьба владельца манора.

Она была огорожена прочным, высоким деревянным забором, который, однако, не скрывал стоявшего на возвышении господского дома, сложенного из добывавшегося в этих краях серого камня. Сейчас, когда изморозь оттаяла, высокая черепичная крыша сверкала на солнце, как рыбья чешуя. Кадфаэль перебрался через речку по дощатому мостику, въехал в открытые ворота, и теперь увидел дом целиком. Высокая каменная лестница слева вела на второй этаж, где, видимо, находились жилые помещения. В стене первого этажа имелись три массивные двери, такие широкие, что в любую из них могла проехать телега. Очевидно, за этими дверьми располагались вместительные кладовые, под сводами которых могло храниться достаточно припасов, чтобы выдержать осаду. Судя по оконцам в коньке крыши, над кухней была еще одна маленькая комната. Окна жилого этажа были отделаны каменной кладкой, ставни гостеприимно распахнуты. С внутренней стороны ограды прилепились просторные пристройки – конюшни, птичники и амбары. Такое имение – и впрямь лакомый кусочек для кого угодно, будь то нормандский рыцарь, монашеский орден или наследник, которому оно было обещано. Что ни говори, а Ричильдис вышла замуж не за ровню.

Челядь в усадьбе, бывшая в услужение у Бонела, осталась здесь и при управляющем, присланном аббатством. Конюх, вышедший навстречу Кадфаэлю, увидев бенедиктинскую рясу, принял узду, не задавая вопросов. Монах заметил, что слуг во дворе немного, но каждый занят своим делом. Видимо, для того, чтобы управляться с усадьбой, имевшей столь внушительный вид, требовалось не так уж много народу. Слуги все местные, а стало быть, валлийцы, как и та служанка, что некогда согревала постель своему хозяину и родила ему внебрачного сына. Да, такое бывало! Возможно, что в ту пору Бонел был молодцом хоть куда и эта связь дарила ей радость. Во всяком случае, он оставил здесь и ее, и ребенка, но оставил из милости, не признав членами своей семьи. Бонел никогда не зарился на чужое, но он не поступился бы и малостью из того, что по праву считал своим. Предоставив в аренду обездоленному сыну свободного человека вилланский надел, он – сославшись на закон – не остановился перед тем, чтобы объявить вилланами и этого арендатора, и его сына.

Здесь, на пограничной земле, где сталкивались различные обычаи и порядки, Кадфаэль всей душой ощущал себя валлийцем, однако, положа руку на сердце, должен был признать, что и англичанин мог искренне считать себя правым, потому что верил в справедливость своего закона. Бонел не был зол по натуре, он просто был сыном своего времени и сословия. И он погиб от руки убийцы.

Собственно говоря, Кадфаэлю нечего было делать в этом доме, разве что приглядеться, чем он и занялся. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он вступил в коридор, из которого вели двери на кухню и в пиршественный зал. Из кухни появился какой-то мальчик, поклонился монаху и пошел дальше, видимо, решив, что бенедиктинец и без него знает, куда ему нужно. Кадфаэль миновал высокий, перекрытый мощными балками зал и вошел в примыкавшую к нему комнату, какие у нормандцев именуются соларами. Должно быть, ее-то Бонел и задумал украсить резной панелью, которую заказал у Мартина Белкота. И вышло так, что в доме плотника он встретил пленившую его взор и сердце Ричильдис Гурней, в девичестве Ричильдис Воган, дочь честного, непритязательного ремесленника.

Работа Мартина, выполненная с любовью и умением, и сейчас красовалась в соларе. Это помещение было поуже, чем зал, с одной стороны его стоял высокий шкаф, а с другой, в нише, находилась крошечная часовенка. Она была отделана резным полированным дубом, серебряные вкрапления поблескивали в солнечных лучах, проникавших сквозь широкое окно. У Эдвина славный родич и хороший наставник – не стоит особо сокрушаться, если наследство уплывет у него из рук.

– Прошу прощения, брат, – произнес почтительный голос за спиной у Кадфаэля, – я и не знал, что к нам прибыл посланец из Шрусбери.

Кадфаэль живо обернулся и увидел управляющего, назначенного обителью. Это был не монах, а мирянин, знаток законов.

При всей своей молодости, заставлявшей его чтить братьев ордена, которому он служил, управляющий был опытен и сведущ в своем деле.

– Это я должен просить прощения, – отозвался Кадфаэль, – за то, что явился сюда так бесцеремонно. По правде говоря, у меня нет здесь никакого поручения, просто я был по соседству и решил из любопытства поглядеть на наше новое владение.

– Наше ли, – уныло промолвил управляющий, окидывал оценивающим, проницательным взглядом то, чего аббатство вполне могло лишиться. – Похоже, что сейчас это под сомнением, но я-то все равно обязан содержать имение в надлежащем порядке, как бы ни сложилась потом его судьба. Манор и раньше хорошо управлялся и приносил изрядный доход. Но если ты не прислан обителью, брат, то где же ты остановился? Если хочешь, можешь остаться здесь – пока я распоряжаюсь в этом доме, в нем всегда найдется место для брата из Шрусбери.

– Не могу, – объяснил Кадфаэль, – я приехал, чтобы позаботиться о занедужившем брате, пастухе с Ридикросо, и мой долг оставаться подле него, пока он не исцелится.

– Надеюсь, твой подопечный выздоравливает?

– Слава Богу, он так быстро идет на поправку, что я даже решился выкроить часок-другой да посмотреть, что у нас может из-под носа уйти. Но скажи, как ты думаешь, манор не достанется обители только из-за того, что соглашение не было вовремя утверждено, или есть и другие причины?