Николай II. Расстрелянная корона. Книга 1 - Александр Тамоников

– Да, о проклятии королей я не думал. Но это не изменит моего отношения к Аликс. Я буду любить ее еще сильнее, добьюсь, чтобы мы были вместе, несмотря ни на что. Сегодня же напишу ей.

– Тебе двадцать пять лет, Ники, ты уже мужчина, а ведешь себя как юнец. Понимаю, любовь в состоянии кого угодно свести с ума и заставить совершать безумные поступки. Но все же разум должен управлять эмоциями. Подожди немного, подумай, все взвесь, а потом пиши. Но мой тебе совет, о родовой болезни ни слова. Этот вопрос и без тебя рвет сердце очаровательной принцессы. Разговор на эту тему заводить не следует. Положись на Господа нашего. Он не обделит тебя Своей милостью.

Николай Александрович вздохнул:

– Тяжело мне, папа!

– Вижу и понимаю.

– А скажите мне, папа, почему вы с мамой не противитесь моему желанию жениться на Аликс? Ведь особой выгоды государству этот брак не принесет. Женитьба наследника престола по праву считается не столько личным, сколько государственным делом.

Александр Александрович улыбнулся:

– Да уж. Ты слишком настойчив. Как-то грозил уйти в монастырь, если тебе запретят жениться на принцессе Дармштадтской. Неужели забыл?

– Не забыл и сейчас готов повторить то же самое. Я хочу жениться только на Аликс. Другой супруги, будь она хоть королева богатого государства, мне не надо. Значит, дело в моем упрямстве?

– В настойчивости. Но не это главное. Мы с мамой очень любим тебя, нашего первенца, и желаем тебе счастья. Если счастье твое в любви к Аликс, то это судьба. А она ведь в руках Божьих. Так зачем же нам противиться ей?

Николай Александрович поднялся, прошелся по кабинету.

– Если бы ты знал, папа, как я хочу быстрее увидеть свое Солнышко.

– А еще быстрей сыграть свадьбу, да? Не смущайся, твой папа тоже был молодым.

Николай вернулся к дивану, присел рядом с отцом, обнял его:

– Вы с мамой – самые лучшие родители.

– Ступай, Ники, да проведай матушку.

– Конечно, папа.

После ухода цесаревича к императору явился министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново.

– Здравия желаю, ваше величество!

– Здравствуй, Иван Николаевич!

– Как поохотились?

– И все-то ты знаешь.

Дурново улыбнулся:

– Так ведь должность у меня такая.

– Поохотились как обычно. С чем пожаловал?

– У меня к вам два дела, ваше величество.

– Ну что ж, докладывай.

– В Петербурге арестован мичман флотского экипажа Михаил Игнатьевич Зуев.

– За что?

– За то, что вел революционную пропаганду и состоял в одной из террористических организаций.

– Арестован, вот и хорошо. В чем вопрос-то?

– Разговаривал я с ним в камере. Молодой еще офицер, двадцать один год, по глупости дал втянуть себя в организацию. Вину свою осознал, кается, просит простить его.

– А о чем он думал, когда клятву свою нарушал, вел пропаганду? Попался, посидел в камере и сразу покаялся, да?

– Ваше величество, вы знаете, я сторонник жестких мер против революционеров-террористов, но это случай особый. Поверил я в его раскаяние. Жена у Зуева ребенка ждет. Если будет возбуждено дело, то получит он каторгу, а вернется оттуда или нет, только Господу известно.

– Пожалел, значит, ты мичмана, Иван Николаевич?

– Пожалел, ваше величество. Не хотелось бы ломать ему жизнь.

– Что-то не припомню, чтобы ты прежде обращался ко мне с подобным вопросом.

– А я и не обращался. Это первый случай.

– Хорошо, что предлагаешь?

– После ареста только в вашей власти исключить уголовное преследование заблудшего юноши.

– Юноши? Ему двадцать один год, Иван Николаевич. Он мужчина, офицер, должный отвечать за свои поступки.

– Значит, начинать следствие?

Александр Александрович махнул рукой:

– Пусть подает прошение, прощу. Но на флоте ему места нет, как, впрочем, и в столице. Как жена родит, пусть уезжает подальше от Петербурга и всегда помнит, что если еще раз решит поиграть в революцию, то каторгой не отделается.

– Благодарю, государь.

– Что еще, Иван Николаевич?

– В Каршино полицией установлен факт получения крупной взятки городским головой Черниковым Антоном Михайловичем.

– От кого и за что он получил деньги?

– От промышленника Фридича Льва Георгиевича за содействие в незаконном приобретении дополнительных земель якобы для расширения производства, а по нашим данным – для строительства собственного особняка. Если бы сделка состоялась, то целая крестьянская община лишилась бы лучших своих угодий.

– Велика ли сумма взятки?

– Три тысячи рублей.

– Неплохой аппетит у чиновника. Но совсем скоро он пропадет. Обоих, Черникова и Фридича, немедленно арестовать, провести следствие и предать суду!

– Вы сказали, Фридича тоже?

– У тебя со слухом плохо, Иван Николаевич?

– Нет, но…

Император прервал министра:

– Взяткодатель, Иван Николаевич, должен наравне отвечать с получателем. Они оба совершили гнусное преступление. Оно никак не может оставаться безнаказанным, кто бы ни был виноват, нищий, просящий милостыню на паперти, или министр. И пожестче, Иван Николаевич, с этими мерзавцами! Они ведь не только обогащаются, но и подрывают доверие народа к власти, а это совершенно недопустимо.

– Я вас понял, ваше величество. Разрешите идти?

– Если у тебя все, иди.

– До свидания, ваше величество.

– До свидания, господин министр.

Приняв такое решение по взяточникам, Александр Третий показал свое отношение к преступлениям подобного рода. Российский император все годы правления неустанно, твердо и жестко боролся с малейшими проявлениями коррупции. Его деятельность принесла свои результаты. Во времена Александра Александровича такого явления в России практически не было. Суды выносили суровые приговоры за мздоимство и казнокрадство.

Все это привело к успехам в экономике. За годы царствования Александра Третьего резко увеличилась производительность сельского хозяйства, экспорт зерновых вырос в полтора раза. Выплавка чугуна увеличилась на сто девяносто процентов, производство железа – на сто шестнадцать, добыча угля – на сто тридцать один. В России активно строились железные дороги. В целом к началу XX века страна вышла на одно из первых мест в мире по темпам экономического роста. Царствование Александра Третьего доказало, что все утверждения либеральных ученых о том, что экономика хорошо развивается только в демократических странах, являются ошибочными, если не лживыми.

Столь же удачной была и внешняя политика Александра Третьего. Российская империя не воевала тридцать лет. Не случайно этот государь вошел в историю под почетным прозвищем Миротворец. Так его именовали и в России, и за границей.

Росло и население державы. Если бы не преждевременная смерть Александра Третьего, то при сохранении его наследниками консервативной политики во второй половине XX века численность русского народа возросла бы до четырехсот миллионов человек со ста двадцати пяти. Это не вымысел автора, не спорная статистика, взятая из сомнительных источников. Таковы результаты подсчета, произведенного великим русским ученым Дмитрием Ивановичем Менделеевым.

После празднования Рождества император почувствовал себя плохо. Первым это заметил Николай Александрович, встретивший отца в коридоре Аничкова дворца. Император выглядел усталым, бледным, хотя и улыбался по своему обыкновению.

– Ты ко мне, Ники?

– Извините, но у вас нездоровый вид, папа.

Александр Александрович отмахнулся:

– Ерунда, легкое недомогание, простудился, наверное, на вчерашней конной прогулке. Пройдет, не впервой.

– Я думаю, надо позвать врача.

– Зачем, Ники? Подумаешь, нос заложило, голова немного болит. – Император улыбнулся: – Водочки стопку выпью, все и пройдет.

– Нет, папа, как хотите, а я приглашу Евгения Сергеевича.

– Что ж, пусть придет и посмотрит. Хуже не будет.

– Вы в покои?

– В кабинет.

– До работы ли вам сейчас, папа?

– Эх, сын, император всегда на службе.

– Я скоро.

Цесаревич попросил камердинера пригласить доктора Боткина, состоявшего на то время врачом придворной капеллы.

– Здравствуйте, Евгений Сергеевич.

– Добрый день, ваше высочество. Что случилось?

– Надо бы папу посмотреть. Худо ему.

– Он в постели?

– Разве вы не знаете, что его может уложить в постель только какой-нибудь очень серьезный недуг?

– Знаю. К сожалению, император не верит в медицину. Он один из самых непослушных пациентов, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело. У него довольно странный обычай не признаваться в своей болезни, будто в этом есть что-то постыдное, а уж насчет лечения я и не говорю. Но идемте, ваше высочество. Я займусь императором.

Александр Александрович с неохотой позволил Боткину осмотреть себя.

Одеваясь, он спросил доктора:

– Ну и что нашел, Евгений Сергеевич?