Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович

Все дни после свидания с Ярославом Алла жила как в ином мире. Дома ничего не замечала, кроме засохшего букета ландышей и "Елочки-снегурочки" на стене. Погорельцев однажды заметил:

- Ты стала раздражительная. С тобой что-то происходит. В школе, может, какие неприятности?

- Я себя плохо чувствую. У меня бессонница и вообще - не знаю, нервы не в порядке.

Она мучилась оттого, что приходилось притворяться; иногда у нее появлялось чувство безнадежности, безысходности, и тогда она становилась дерзкой с мужем, который уже вызывал у нее непреодолимое отвращение, и стелила себе на диване.

Погорельцев стал ей сразу чужим.

Алла ждала нового свидания и страшилась этой встречи Страшилась и в то же время жаждала видеть его, точно искала приюта. Устав от ожидания, обессиленная, она пошла в лесничество с надеждой случайно встретить его там. Но, представив, что, если увидит его на людях, не сможет совладать с собой, поставит и Ярослава, и Погорельцева, и себя в неловкое положение, воротилась с полдороги.

…От лесничества до дома Погорельцева рукой подать. Алла вернулась, но домой не пошла. Ее манили ландышевые поляны - так она называла теперь те ясные полянки, где с Ярославом и школьниками собирала цветы. День был солнечный и нежаркий, дул теплый, пахнущий солнцем, хвоей и травами ветер, такой нужный хлеборобам, потому что в полях цвела рожь и он, игривый южный ветер, должен был разносить пыльцу от колоса к колосу. Он гулял на просторе над ржаными волнами, а здесь, за плотной стеной леса, стояли покой и певучая раздольная тишина, лишь монотонно и бесконечно над цветущим клевером звенели пчелы и шмели. На душе было хорошо и тревожно. Как в туманном детстве, Алла срывала розовые шарики клевера, выдергивала белоногую щепотку цветков и сосала нектар, девственно свежий и ароматный. Так делал ее отец, агроном совхоза в соседнем районе. Он говорил, что нектар полезней меда, что он обладает магическими целебными свойствами. Мачеха над ним посмеивалась, утверждала, что это сказки, придуманные самим отцом, в которые он и сам не верит, Алла не любила мачеху, даже мысль о ней оставляла неприятный осадок. Неожиданно к ней пришла нехорошая мысль, что именно из-за мачехи она вышла замуж за Погорельцева, хотя глубоко внутри оставалось понимание, что мачеха была здесь ни при чем.

Она решила, что сегодня обязательно выскажет мужу все, что накопилось у нее к нему, - о тете Фене и Хмелько, скажет резко, честно и прямо, потому что не желает позора. Уж что-что, но до сих пор мужа своего она считала честным. Теперь Валентин Георгиевич уже виделся ей в ином свете. Ее стала точить мысль, что не все в ее жизни сложилось благополучно, не все гладки и терпимо, как она раньше считала, повторяя про себя мудрость: "Могло быть и хуже". Теперь она понимала, что могло быть и лучше и что человек должен бороться за лучшее, и такие, как Ярослав, борются, а она довольствовалась тем, что есть. Встреча с Ярославом встревожила ее, она ярче стала ощущать прекрасное и сделалась нетерпимой к фальши. Вот и раньше она видела бархатистые пахучие и звенящие клевера, слышала флейтовый свист иволги и напевные трели пеночек, ощущала вечерний аромат березовой листвы, любовалась свежестью алых зорь, с наслаждением окуналась в прохладу озера и затем, выйдя на берег, из белого фаянсового кувшина обливалась обжигающей водой минерального источника. Но сейчас ей казалось, что до сих пор она не умела ценить щедрот родной природы, что пользовалась она ими машинально, привычно и почти равнодушно. Теперь же все вокруг виделось ей новым, необыкновенным, полным романтики и очарования. Она как бы дарила все это Ярославу и смотрела его глазами.

На ландышевых полянах, по-прежнему пестрых от цветов, но уже других - ярких и броских вроде иван-да-марьи, было тепло и безветренно. Алла сняла туфли и шла босиком по мягкой высокой траве. Колокольчиков ландыша уже не было, лишь зеленые глянцевые листья их напоминали о счастливой встрече. Но зато цвела земляника.

А лето набирало силу. Земля вступала в пору полного расцвета, когда все кругом сверкает, дышит блаженством и красотой, когда лист на деревьях зелен и чист, а трава сочна и духмяна, когда все кругом, от голубенькой, неброской, но знающей себе цену незабудки и божьей коровки, поедающей тлю, до терпкого жасмина и молодой четы лосей, купается в солнечных лучах; когда солнце отдыхает всего каких-нибудь пять часов, а остальное время ласкает и нежит землю, когда соловьи заканчивают свои ночные концерты, а из дуплянок вылетают птенцы, когда поздними вечерами уже не поют дрозды и над лощинами курятся ядреные туманы, а по утрам зацелованный неугомонным солнцем хвойный лес дышит мягким, уютно-ласкающим теплом, когда бархатистые синеокие ночи полны томных вздохов и горячих поцелуев, а душный полдень вдруг засинеет у горизонта, чиркнет спичкой, добродушно проворчит, брызнув теплым душем по звенящей пчелами гречихе и затем снова улыбнется молодым и задорным солнцем.

Ох этот июнь - ослепительно-игристая пора благодати и полноты, надежд и свершений!

Валентин Георгиевич пришел домой позже обычного. Алла сидела возле калитки своего деревянного с игрушечным резным крылечком дома под молодыми, готовящимися скоро зацвести липами, держала на коленях толстую книгу Болеслава Пруса. Она думала о себе и о Ярославе. Очень много мыслей, острых и неясных, тревожных и безысходных, нахлынуло на нее.

Солнце еще не зашло. Оно долго и как будто неподвижно висело над дальней темнеющей стеной леса, из-за которой четким силуэтом торчали луковицы старинной церкви. И лес, и колокольня показались театральной декорацией. Лишь вокруг главного креста был еще заметен дрожащий нимб. Это солнце отражалось в золоте.

Погорельцев явился розовый от выпитой у Рожнова многотравной настойки, с завернутым в газету этюдом. Остановился возле жены, отдышался и, кивнув на книгу, сказал:

- Дочитываешь?

- Да, - несколько суховато ответила Алла и снова устремила глаза на далекую колокольню. Погорельцев не заметил ни одухотворенного выражения на лице жены, освещенном предвечерними лучами, ни необычности и глубины взгляда.

- А я весь день с Петром Владимировичем по лесам мотался. Начали с Чура и закончили в доме Рожнова, - сообщил Погорельцев и сел на скамейку подле жены. Не спеша развернул этюд, подал жене. - Нравится? Серегин преподнес и мне и Петру Владимировичу. Ничего? Теперь тот букет можно выбросить: эти не завянут.

Как преобразилась Алла! Она легко поднялась со скамейки, выхватила у мужа этюд и, прислонив картон к калитке, стала рассматривать. Лицо ее засияло.

- Какая прелесть! - шептала она. "Значит, помнит, любит, думает обо мне", - билась тревожная мысль.

Алла кивнула мужу:

- Спасибо. Ты, наверное, есть хочешь? Благодарность относилась к художнику, а прозаический вопрос - к мужу.

- Нет, у Рожнова перекусили. На ночь, пожалуй, молока попью, - ответил Погорельцев.

Напоминание о молоке неприятно кольнуло Аллу. Она пошла в дом и долго искала, куда повесить дорогой подарок. Сняв аляповатый офорт, который Валентин Георгиевич подарил ей на Восьмое марта, на его место перевесила свой портрет, а над сервантом, чуть повыше вазочки с засохшим букетом, расцвели ландыши.

Погорельцев сидел на диване и с умилением наблюдал женой Сегодня она казалась ему особенно привлекательной, и он подумал было: пусть бы Ярослав нарисовал ее портрет - во весь рост, и вот в этой желтой юбке и белой кофточке. Сумеет ли? Что-то он не видел у него людей - все пейзажи да цветы.

- Петру Владимировичу нравится, - сказал Погорельцев.

- Кто, что? Художник или его картины?

- И то и другое. Представь, позавчера у Серегина на участке березу спилили, а пень присыпали. Что ты думаешь- взял своего Леля - этого лохматого дьявола, и по следу, как сыщик, пришел в поселок и прямо в дом к Булкину. Есть там такой, вроде Пташки словенского. Научил собаку научил след брать. А прошло со времени порубки ни много ни мало шесть часов. Вот тебе пограничник!