В зените. Научно-фантастический роман - Георгий Гуревич

Впоследствии выяснилось, что эти люди-лепешки встречались и на моем берегу, даже попадались в пустыне, даже были засняты на киноленту раза два. Почему я проходил не замечая? Типичная психологическая ошибка астроразведчика, о ней даже в «Наставлении» сказано: «Мы замечаем то, что ждем, неожиданное упускаем из виду». Я не думал встретить жизнь в этом пекле и не видел ее.

Мешало и стереотипное представление: разумное существо должно быть человекообразным, примерно таким же, как я, по размерам, должно двигаться примерно с такой же скоростью. Но ведь темп движения определяет температура — средняя скорость молекул. В том горячечном мире ветры дули раз в пятнадцать быстрее, движение передавалось быстрее в пятнадцать раз, быстрее распространялся звук, бежала кровь, сокращались мускулы. Я делаю в секунду два шага, произношу два слова; огнеупорцы делали тридцать шагов, произносили тридцать слов в секунду. Мой глаз видит десятка два кадров в секунду, и я не различал отдельных движений у огнеупорцев. Бегущие казались мне расплывчатым пятном.

Но вот киноаппарат поймал их, запечатлел, и пелена опала с глаз. Отныне я видел огнеупорных сапиенсов повсюду. Я очутился в мире, у которого уже были хозяева, и мог выбросить из головы все идеи о раскалывании их планеты, заняться основным своим делом — астродипломатией. В «Наставлении» сказано: «Пойми, помоги!» Понимание начинается с наблюдения. Параграф первый, пункт В: «Предварительное ознакомление осуществляется скрытно с помощью гипномаски. Какую выберем? Наипростейшую — я вихрь. Я извилина синего пламени с горстями сухого песка. Я кручусь, изгибаюсь, скрежещу песчинками. Вихрь! Небольшой смерч! Таких сотни вокруг.

Притворяясь смерчем, я на мотокрыльях перебрался на тот берег. Подыскал укромную нору, залез в нее, выставил все рецепторы универсального приемника: фоноуши, теленосы, фотоглаза, инфраглаза, радиоглаза. Прежде всего надо было выяснить, как общаются между собой эти немыслимые тысячеградусные умы. Вскоре узнал, что ничего особенно оригинального природа для них не придумала. Язык у них был звуковой, правда высокотональный, в основном в ультразвуковом диапазоне. Мое ухо воспринимало его как частый писк и невнятное лопотание.

Накопив записи, я включил киберлингвиста. Настала его очередь действовать: анализировать беседы огнеупорных по правилам вселенской семиотики, Я подсоединил к нему фоноуши, вставил ленты… и начал ждать. Время от времени включал кибера в замедленном темпе, тогда писк и лепет превращались в басистую тарабарщину, более внятную, но не более понятную. Однако примерно через час-два кибер начал добавлять пояснения: «глагол… местоимение… коррелат». Затем появились смысловые группы: «междометие… призыв… ругательство… почтительное обращение».

Даже и кибер со всей его быстродействующей сообразительностью не мог сразу разобраться в чужом языке. И чтобы не терять времени, я поднялся в воздух (гипномаска — пылевой вихрь), решил понаблюдать пока жизнь тысячеградусных визуально.

Действительно, они последовательно скашивали кусты на прибрежном косогоре, очевидно, снимали урожай. Я заметил, что брали они только шоколадные и бордово-черные кусты, синеватыми и зеленоватыми пренебрегали. Срезанные листья сносили поближе к лаве и там грузили на свои огнеупорные барки. Проворно перебирая ступами-веслами (взмахов пятнадцать в секунду, для меня словно спицы в колесе мелькали), гребцы гнали эти барки со скоростью глиссера. Я с моими мотокрыльями поспевал за ними не без труда.

Уже за ближайшим мысом поток расширялся, впадая в продолговатый залив, а залив тот выходил на гладь обширнейшего сияющего огнеокеана. Поверхность его была ровной, глаже, чем у водяных морей. Сказывались и вязкость расплавленного камня, и большая сила тяжести в этом мире. Даже свирепые местные ураганы не могли взволновать огненную гладь, лишь изредка раскачивали пологую зыбь. И по слепящей зыби скользили, перебирая своими веслами-ступицами, огнеупорные суда с дюжиной гребцов, с двумя дюжинами, даже двух- и трехпалубные — с длиннющими веслами, по три гребца на каждом. Суда выбегали из всех заливов, двигались вдоль берегов, а также и через океан, к горизонту и от горизонта. И отметил я, что все трассы расходились веером от двух столбообразных гор, прикрывавших вход в бухту.

Я поспешил туда. Успел до очередной бури проскочить между столбами, и передо мной открылся…

Громадный город. Обширный. Густо населенный. Оживленный. Город-крепость и город-порт.

В глубине бухты у причалов, прямолинейных, явно искусственных, толклись десятки дирем, трирем, катамаранов. Раскаленные докрасна грузчики, мелькая, как солнечные зайчики, сносили на берег охапки, сумки, мешки, корзины, кувшины…

Сам город находился поодаль, на ближайшем холме. От порта туда вела дорога-улица, огражденная по всей длине стенами своеобразного профиля, с остроугольными контрфорсами снаружи и с козырьками на внутренней стороне. Полагаю, что форма эта диктовалась атаками ветра. Судя по бесчисленным ямкам и выщербинам в стене, ветер штурмовал город неустанно, разъедая стену, как соль разъедает снег. Но и ремонтировалась она без труда. Местные каменщики просто поливали ее расплавленной лавой из океана.

Улица взбиралась на холм зигзагом, двухкилометровой змеей, и на все два километра под козырьком выстроились лавки. Словно нарочно огнеупорны приготовили для меня музей-выставку своей продукции.

Листья — черно-шоколадные и черно-бордовые, цельные, нарезанные, накрошенные, сушеные и сваренные тут же в котлах, залитых сверкающей лавой. Куски мяса, ободранные ноги и головы, живые звери, в большинстве отвратительные на вид, какие-то толстые змеи и светящиеся улитки, мелкие и громадные, трехрогие,

седлами и сбруей, видимо верховые и упряжные, Груды шкур; одежда из этих шкур, серые ткани, сплетенные из серебристых алюминатных волокон. Вазы — продолговатые, пузатые, с ручками и без ручек, с крышками и без крышек, с нашлепками и рисунками. Кучи непонятных мелочей — возможно, это были украшения. Длинные палки с металлическими лезвиями — кривыми вилообразными, трезубчатыми, вероятно, оружие разного сорта. Оружие сплошь холодное. Не только ружей, но и луков со стрелами не было. Думаю, что плотная и беспокойная атмосфера Огнеупории препятствовала прицельной стрельбе.

Но что самое важное, я увидел книги, по всей видимости, книги: склеенные гармоникой и выбеленные каолином листы кожи, покрытые рядами мелких черных значков. В городе я нашел целую мастерскую, где трудились десятки переписчиков, украшая листы шеренгами загогулин. А возле этого дома, в узком кривом дворе, с готовыми гармошками под мышкой прогуливались три толстых огнеупорца со свитой из десятка маленьких, тощеньких. Тощие, держа в руках глиняные дощечки, быстро-быстро острыми палочками царапали на глине значки. Возможно, это были авторы со своими секретарями или проповедники с учениками.