В ожидании Махатмы - Разипурам Нарайан

Шрираму с его политической зацикленностью такое просто в голову не приходило. Ему казалось, что он знакомится с новым видом существ, которые говорят, как чудовища, но вдруг обнаруживают какие-то человеческие свойства. Они следили за тем, чтобы он не голодал, отказываясь от пищи; жалели его, когда он давился едой, состоявшей из плохо проваренного проса с чрезвычайно водянистой пахтой. (Пахту добавили недавно в результате громкой кампании в прессе и обществе, и процент пахты в этом питье был только-только достаточным, чтобы удовлетворить участников всех кампаний.)

За едой он думал о яствах, которые готовила ему бабушка, и вспоминал, как даже в последний раз она угостила его лакомством, присланным кем-то из соседей. При воспоминании о хрустящем рисе, поджаренном на настоящем масле, его пронзила боль: он чуть ли не слышал дивный, словно музыка, хруст риса на зубах, в то время когда он протягивал за тюремной пайкой свою алюминиевую миску. Товарищей по заключению раздражало даже то, как он жует.

— Все о бадам-халве думаешь? — спросил виновный в убийстве без отягчающих обстоятельств. Был полдень, они сидели рядом в обеденный перерыв.

— Если я когда-нибудь выйду отсюда, — сказал Шрирам, — пойду в лавку на углу и накуплю бадам-халвы сразу на сто рупий. Это лавка Кришны Виласа, знаешь? Она у него небольшая, но чего-чего там только нет! И подает он не на тарелках, а на чистых банановых листьях. Знаешь, идли у него нежное, как…

Шрирам никак не мог подыскать сравнения, и собеседник пришел ему на помощь, назвав жасмин, розовые лепестки, размягченное масло и прочее. Шрирам восторженно продолжал:

— И знаешь, ко всему он бесплатно подает чатни. Такого чатни больше во всем свете не сыщешь. А гостиницу на углу ты, конечно, помнишь?

— Нет, — покачал тот головой. — Я ведь из Беллари, я город плохо знаю.

— Знаю я эту гостиницу, — вступил в беседу надзиратель. — Неплохое местечко, только я туда редко захожу. Редко удается отсюда вырваться.

— Совсем как нам? — сказал кто-то из заключенных, и все весело рассмеялись.

Обеденное время было самым приятным. Сосед Шрирама, старый фальшивомонетчик, шепнул ему:

— Никому ни слова. В следующий четверг мне принесут кое-чего вкусненького из еды и питья. Как получу, с тобой поделюсь.

— А что тебе принесут? — спросил Шрирам, не в силах сдержать любопытство.

— Вадай и плов с курицей.

Шрирама чуть не стошнило.

— С курицей?! С курицей?! Думать о ней не могу! — сказал он с отвращением. — Я все это не ем! Я даже пирожков никогда не ел, потому что в них кладут яйца!

Фальшивомонетчик развеселился. Он просто покатывался от хохота, пока охранник, который до той минуты смотрел на них дружелюбно, не сказал:

— А ну перестань, ты где находишься?

От центральной башни падала желанная тень. День был не яркий, хотя и жаркий. Начальник небось храпел у себя в комнате, наслаждаясь полуденным отдыхом; следить за ним было некому, и на один час тюрьма переставала быть тюрьмой, приобретя человеческую атмосферу; даже надзиратели делались снисходительнее и мягче, и можно было беседовать как людям. В этот час тюремные правила ослаблялись, и все вели себя словно на большой перемене в школе при Миссии Альберта во дни Шрирамовой юности.

Фальшивомонетчик попросил надзирателя:

— Не трогай нас пока, прошу. Нужно же человеку после работы хоть немного отдохнуть. Оставь нас ненадолго в покое.

И снова повернулся к Шрираму.

— В рис они кладут только чистейшее коровье масло, еще листочек мускатного ореха и корицы. Возьмешь горсть, а масло так и потечет меж пальцев, до того он жирный. Не говори, что ты не будешь есть рис. Ты должен его от меня принять. Это будет тебе полезно. Если ты его хоть раз отведаешь, будешь потом каждый день требовать. Вот что хуже всего. Каждый-то день здесь его не получишь, но иногда это можно устроить. Вот этот наш друг со своими друзьями нам не помешают. Он знает, что и ему кое-что перепадет.

Пробил гонг. Надзиратель вскочил и скомандовал:

— Поднимайтесь, пошли!

И повел их в карьер за тюрьмой.

По ночам Шрирам тоже не оставался один. Прежде чем завернуться в одеяло и лечь на цементный пол, в камере сидели и беседовали.

Стражник в коридоре кричал:

— Тише! Не разговаривать!

Один из заключенных, тот, что совершил убийство со взломом, все порывался петь гимн и требовал, чтобы и остальные пели с ним. «Рама, Рама, Сита Рама», — запевал он мелодично, делая знак остальным, чтобы они подхватывали хором.

— Вот единственная реальность в мире, — говорил он философично. — Надо знать, что реально в мире, а что нет. Надо знать природу мира, в котором мы живем. Надо непрестанно повторять имя Божие.

И он принялся нараспев повторять имя Божие. Другие последовали его примеру. Стоило кому-нибудь остановиться, как он кричал:

— Что это здесь за дьявольское отродье сидит? Я его вышвырну из камеры.

Шрирам не удержался и спросил:

— Если ты такой религиозный, почему ты не остался на свободе и не учил людей, как жить?

— Потому что полицейские ни за что не хотели от меня отвязаться, вот почему, — отвечал тот.

— Да, если б не полиция, мы бы все были счастливыми людьми, — сказал кто-то.

И снова все затянули распев. Стражник подошел и заглянул в камеру. Они прыснули со смеху. Стражник что-то пробормотал и ушел. В темноте убийца-взломщик сказал:

— Я никого не боюсь, никакого тюремщика не боюсь.

— Это потому, что ты такой опытный, — восторженно заметил кто-то.

— Меня бы давно уже в том сарае подвесили, только судья понял, что я того злосчастного идиота не потому убил, что мне этого хотелось. Я только хотел переломать ему кости.

— Какому злосчастному идиоту? — спросил Шрирам, не в силах сдержать любопытство. Эти люди были совсем иной породы, а ведь ему, возможно, придется провести с ними остаток дней.

Взломщик ответил:

— Я только хотел, чтобы он отдал мне, как все другие делали, ключи, а он вдруг подбежал к окну, стал звать полицию, а когда я решил убежать, кинулся на меня и повалил. Что я мог сделать? Надо же было что-то делать. Я думал, переломаю ему ноги, но он меня отпихнул, и это не получилось. Эти люди вынуждают нас на неприятные, недобрые дела.

Он задумался и вздохнул.

— Что об этом размышлять? Но судья меня понял. Когда я выйду из тюрьмы, отнесу ему фруктов — апельсинов, персиков и всякого такого. Но не будем терять времени.

И он снова затянул распев, а остальные стали подпевать. Шрираму хотелось поговорить с ним о политике, Махатмаджи и непротивлении, о британском господстве. Он было начал, но собеседник его оборвал:

— Не все ли равно, кто у власти? У нас с этим миром ничего общего нет. Я этих гандистов видел в тюрьме, ведут себя, как почетные гости! Был бы ты поосторожнее, тоже со всем бы удовольствием сидел. Отвели бы тебе бунгало с поваром, дали бы деньги на карманные расходы, приносили бы тебе книги для чтения и прохладительные напитки.

Шрирам пришел в ярость.

— Как ты смеешь говорить такое о тех, кто пострадал за нашу страну? Ты заблуждаешься. Ты глубоко заблуждаешься.

Ему хотелось вскочить и ударить гангстера, но он вспомнил Бхарати: она бы сказала, что он предал дело непротивления, которому учит Махатмаджи. А могла бы и крикнуть: «Не желаю тебя больше видеть. Убирайся». И потому он просто пробормотал:

— Не говори так о наших патриотах, такое только круглые невежды говорят.

— А ты кто такой, чтобы так со мной разговаривать? — прорычал тот в ответ.

Наступило молчание. Фальшивомонетчик, сидевший рядом со Шрирамом, толкнул его локтем и посоветовал:

— Извинись перед ним, не надо его сердить. Он очень сильный.

Шрирам услышал тяжелые шаги, приближавшиеся к нему с дальнего конца камеры. Взломщик стал над Шрирамом и прорычал:

— А я говорю, что твои политические — не настоящие заключенные, понял? Я в десяти тюрьмах сидел и много их повидал. Они думают, что они не в тюрьме, а в гостях, приехали к тестю погостить на праздник Дипавали. Я знаю, что говорю. И не потерплю, чтобы ты меня поправлял, слышишь?

— Я с тобою не согласен, — сказал Шрирам. — Они великие патриоты и на большие муки пошли.

— Будешь мне противоречить, я тебе все зубы повышибаю. Ясно?

— Что хочу, то и буду говорить, — отвечал Шрирам с вызовом. — Меня даже британское правительство не могло заставить делать то, что я не хотел.

— Вот что получается, когда людей учат читать и писать, — сказал взломщик с сарказмом. — Ты подчиняться не умеешь, вот что я тебе скажу. Людей нельзя посылать в школы, они потом слишком много болтают.

— Был бы я сейчас на воле, я бы тебя заставил пасть перед Махатмаджи и покаяться в своих преступлениях, — вскричал в сердцах Шрирам.