Кросс по грозовым тучам - Сима Кибальчич

фланелевого кителя, из которого, докурив сигару, Марра с предсказуемостью комедианта извлечет крошечную золотистую чашечку.

Ларский вздохнул.

— Значит, сидишь на потолке, — глубокомысленно умозаключил Марра и выпустил дым.

— Хотелось бы скоротать вечерок не с тобой, а с дамой. Хотя бы нарисованной.

Ларский оглянулся на Данаю, грудь у той была кругла и доверчива, а глаза — печальны.

— Врешь. Ты расстроился и решил напиться.

— С чего мне расстраиваться? Я просто поддерживаю непринужденную беседу с портретом. А без порции доброго коньяка боюсь скатиться к отчетам и аналитическим запискам.

— Оставь даму. Я вижу, она готова на все и способна чуток потерпеть. Лучше побеседуй об этих скучных материях со мной.

Ларский рассмеялся. Хитрый лис звонил не для того, чтобы просто поболтать или позвать его на рыбалку.

— Что ты от меня хочешь?

— Сам знаешь. Я утром описывал, как у нас горит задница. Ты отпустил изоморфа, хоть и под мобильным контролем. Сдал ему Граува, а я не получил ни строки.

— Из дырки от бублика ни строки не получается. Я просто позволил капитану поиграться в героя. С непредсказуемыми последствиями. А нужной тебе информации у меня нет.

— Но… хотя бы точка встречи, маршрут движения. Где они с инсектоидом вообще столкнулись?

— Это же растение! Оно не разбирается ни в картах, ни в звездах, ни в кораблях. Оно и к беседам не расположено. Просто куда-то летит, давит на красивые кнопки, дергает большие рычажки, напяливает на себя мишуру вместо одежды и жрет вкусняшку. Я допью коньяк и пришлю тебе отчет, Марра.

— Когда допьешь? Уж я-то знаю, что коньяк у тебя не кончается.

— Только это и радует в последнее время.

Контрразведчик пыхнул в задумчивости несколько раз, потом взялся рассматривать дымящуюся сигару, медленно поворачивая ее в пальцах.

— Жаль, что ничего у нас с тобой не вышло.

У нас. Как же! Таким тоном, наверное, говорили утомленные инквизиторы перед тем, как отправить ведьму на костер. Все-таки хорошо, что он встретил Марру в светлые времена космической сопричастности, планетарной безмятежности и торжества разума. А то бы горел сейчас в очищающем огне.

— Я удивился, Никита, что ты позволил изоморфу уйти с капитаном.

— Но ты сам…

— Я просил тебя вытрясти Флаа, Совбез велел держать его под колпаком и допрашивать. Они запретили сдавать землянина. Но ты все равно выбрал свой вариант. У тебя будут проблемы.

Марра держал руку с дымящейся сигарой на столе и, прищурившись, смотрел на Ларского. Ответа не было, оставалось только пожать плечами.

— Или не только твой вариант, но чей-то еще…

— Что ты хочешь сказать?

Контрразведчик пожевал губами и вдруг резко бросил:

— О чем ты говорил с Треллином на Канаверале?

— Что? При чем здесь Треллин?

— Не знаю. Ты скажи. Вы практически незнакомы, но болтаете перед отлетом. Потом Граув мчится к этой занозе в Дублин, болтается над океаном и приезжает к тебе. А ты нарушаешь распоряжение Совбеза. Интересная история, правда?

— Бред. Алексей Треллин не причастен к моему решению.

Марра затушил сигару в изысканной малахитовой пепельнице и покачал головой.

— Ошибаешься. Генерал-интендант причастен практически ко всему. К проблемам Штрауса, к капитану Грауву и изоморфу. Даже к запредельщикам.

— К Майклу Стэнли? — вспомнилась короткая история поножовщины, рассказанная Алексу им самим. — А к нему-то как?

Контрразведчик тяжело и печально вздохнул:

— Вопрос не как, а зачем. Пришли мне отчет о допросе до утра, Никита.

Изображение пропало.

Алексей Треллин и Майкл Стэнли. Ядовитая неугомонная задница и романтик, мечтающий отдать жизнь во имя величия человечества. Что может быть общего между ними? И при чем здесь Тим Граув?

Чем лучше и безопаснее чувствовало себя человечество в космосе, тем чаще появлялись такие люди, как Майкл Стэнли. Для них уют планеты, мощь Федерации, защищенность Дальних Пределов, возможность остаться в живых даже после самой кровавой мясорубки — признак деградации общества. Грядущей гибели человечества. Которое потеряло великую цель своего существования. Безоглядные максималисты.

Ларский мог понять, как они думают, но все их рассуждения казались бредовой горячкой романтиков. Папочки и мамочки не научили детей получать удовольствие от кинофильмов, книжек и водных каруселей. И те записывались в прогрессоры и отправлялись в жуть запредельного космоса. К горизонтам разума.

Конечно, своеобразная правда в их суждениях существовала. Долгие тысячелетия человечество занималось выживанием. Сначала расчищало место в природном мире на одной из самых уютных планет. Затем народы и государства дрались друг с другом за главенство и единоличное право на существование. Не имея возможности дотянуться до космоса, люди находили угрозы и опасности на собственной планете. Если не находили, то создавали сами.

Позже технологии шагнули вперед, давая возможность высунуть нос из атмосферы и освоить солнечную систему. В двадцатом веке древний мир кончился, и наступила эпоха вычислительных машин и античности — самое сумбурное, кровавое и фантастическое время. Время великих трагедий, ярчайших открытий и бесконечно долгого топтания на одном месте. Даже прорывные технологии не могли тогда сдвинуть с места махину человеческой ограниченности.

Единственная возможность человечества выжить во Вселенной, полной черных дыр и астероидных потоков — это двигаться вперед. От пещеры к озеру, от суши к океану, от Европы к Америке, от Земли к Марсу и Солнцу и дальше через галактики в Дальние Пределы космоса. В античности, имея все технологические возможности для броска к звездам, человечество продолжало делить хрупкую планету. Хуже того — оно пыталось делить космос, пряча друг от друга технологии, надеясь использовать малейшее преимущество для побед над себе подобными. Чтобы понять, кто такие «мы» нужны «они». Только появление «они» за границами Земли позволило осознать полную тупость драк друг с другом.

Ларский увлекся античностью еще в школе. Перечитал кучу книг, пытался понять это больное и загадочное время. Тогда люди, имея знания оценить собственную уязвимость в космической утробе, не видели ее в упор. Могли создать искусственное солнце, полностью освоить Луну и пересечь солнечную систему уже в начале двадцать первого века. Но не сделали этого ни тогда, ни в следующем веке. Не смогли объединить знания и усилия перед самой страшной угрозой и самой великой надеждой — космосом.

Античность — эпоха, когда инструменты нового времени оказались в руках человека с древней картиной мира. Когда читали романы о драконах и магии, а настоящие волшебные палочки применяли для того, чтобы выбивать ковры или убивать. Прошло несколько сотен лет, прежде чем люди подняли головы и применили местоимение «мы» ко всем землянам, а «они» — к тому, что таило звездное пространство.

Когда наступило Новое время, стало уже поздно. Земляне не успели уничтожить