Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

— «…пришел к ним Творец и сказал: „Вы явились туда, куда я хотел привести вас… — Арбиалт не спешила прервать свой назойливый зуд, — и эту землю отдаю вам во владение. Будете трудиться, призывая меня на помощь, и получите обещанное. Осушите болота, проройте каналы, устройте колодцы, сведите дебри, напоите землю чистой водой, изведите ядовитых тварей. Я помогу вам во всем”. И, услышав глас его, многие ободрились. Некоторые же исполнились уныния и побрели розно неведомо куда…»

Наконец Бал-Гаммаст нашел на чем отдохнут его сонные очи. Правое запястье вялоголосой курицы Арбиалт украшал браслет. Все, что было у нее привлекательного для мужчины… Тусклое, нечищеное серебро, все в чернинках. Старая, грубая, очень выразительная работа, какая была в моде солнечных кругов сто назад, а может быть, и раньше. Гривастые львы переплетаются хвостами с диковинными зубастыми рыбинами. Львы, как видно, порыкивают, пасти их приоткрыты, чудовищные мышцы напряжены. Рыбы выкатывают глаза и изгибают тела, словно их вытащили на берег. Во главе странного хоровода — петух ростом с двух львов. Клюв его самозабвенно закинут кверху, гребень скошен, сладкозвучная песнь уносится к небу… Говорят, люди суммэрк склонны видеть в причудах какого-нибудь озорного мастера серебряных и золотых дел нечто божественное. Кое-какие зверюшки, надо полагать, значат для них больше, чем для простодушных детей Баб-Аллона. Символы каких-то высших сил… или низших сил… или средних сил… Творец не разберет. И в кукареканье слышится им отзвук неизреченных тайн. Тамкары, бывало, рассказывали: наденешь какой-нибудь перстень, и бедняги суммэрк среди улицы кланяются в ноги всей толпой; зато назавтра наденешь другой перстень, и ровно та же толпа глянет на тебя, будто кот перед хорошей дракой — с шалым бешенством и решимостью порвать в клочья.

По комнате носилось неслышимое «ку-ка-ре-ку!», вовсю споря с размеренным кудахтаньем Арбиалт. Пой, пока жив, горластый петух, пусть хамоватые львы и удивленные рыбы пляшут под твои предрассветные трели!

И петух поет…

— «…деды начали, отцы продолжили, дети закончили. С помощью Его насыпаны были холмы, выпрямлены русла рек и вырыты каналы, встали города и поплыли корабли, на полях хлеб давал урожаи, а пальмы плодоносили, как нигде более. Стала земля Алларуад благодатной. И внук Ууту-Хегана Уггал-Банад I поставил у границы Царства, там, где ныне прорыт канал Агадирт и стоит полночный вал, там, где впервые вступил на землю эту наш народ, несокрушимую твердыню Баб-Алларуад. Тогда же первые стены были возведены у города, названного Баб-Аллон — ворота Творца. Оному городу было назначено стать сердцем и столицей Царства, и вновь явился Творец и предрек мэ страны на шей: “Будет Царство стоять несокрушимо, пока…”»

Бал-Гаммаст хотел было вновь подсказать Арбиалт, но, когда посмотрел на нее, всяческая охота отпала. Наставницу заклинило, как видно, намертво. Прежде она, быть может, и брела по табличкам одним глазом, но сейчас оба глаза оказались бесповоротно устремленными на царевича. Арбиалт вовсю шарила взором по его смуглой коже, рассматривала грудь, соскальзывала на руки, бродила по волосам. Щеки наставницы пылали, как у больного тяжелой болотной лихорадкой.

Тут Бал-Гаммаст не выдержал, захлопал руками, будто крыльями, и во весь голос послал ей любовный призыв:

— Куу-ка-ррре-кууууууууу!

25-го дня месяца симана, уже в сумерках, у низенькой пристройки к храму Лазурного дворца отворилась дверь. Оттуда медленным и важным шагом вышла чудесная серая кошка Аннакят, в белом переднике и белых сандалиях, с длинными белыми усами и не менее длинными белыми волосьями, росшими из бровей. Потянулась, потом потяну-у-у-улась, напоследок еще раз потя-ну-у-улась и улеглась на пыльных плитах двора: лапы в одну сторону, морда и хвост — в другую. Зевнула. Прикрыла глаза. Эту красавицу, единственную на весь великии город по-настоящему пушистую кошку, царице Лиллу привезли из дальних полночных краев. Тут она стала немым укором голым и худощавым баб-аллонским мышеловам. Никого из местных котов, стремительных, тощехвостых и наглоглазых, Аннакят не пожелала приблизить к своей царственной особе.

Живи серая красавица на воле, в каких-нибудь полночных землях, сумеречный час поднимал бы ее с уютной лежки и заставлял охотиться на крыс, мышей, землероек, ящериц… Здесь охота превратилась в развлечение. Древний зов беспокоил ее в сумеречное время, но жизнь в неге и довольстве не давала доброй работы когтистым лапам и клыкастым челюстям. Поэтому, когда юноша, присевший рядом, предложил кошке игру, она с радостью откликнулась. Он гладил и ласкал ее, как гладил и ласкал бы женщину, она терлась о его пальцы, выгибала спину и урчала, как делала бы это, попадись ей достойный кот. Потом охотничий зов поборол в ней все остальное, и Аннакят, перевернувшись на спину, обхватила передними лапами ладонь юноши, ударила задними лапами в то место, где под кожей по темным ленточкам бежит сладкая кровь, сомкнула зубы на безымянном пальце… Впрочем, когти ее покоились в мягких чехольчиках, клыки кусали не кусаючи, а сладкая кровь так и не пролилась.

Оба были довольны. Кошка Аннакят — славной игре, а юноша — тому, что все наконец-то закончилось: споры между советниками, эбихами и энси, материнские увещевания, долгие торжества, а вместе с ними — настоящая и страшная угроза, притаившаяся на земле полдневных городов. Потому что 25-го дня месяца симана он и его брат были венчаны как цари баб-аллонские, равные соправители, со старшим и окончательным словом у первенца — на тот случай, если выйдет спор; в тот же день в Баб-Аллон прискакал гонец от Рата Дугана, старшего во всем краю Полдня. Упрямец хитростью вошел в Лагаш, Урук в конце концов открыл ворота Уггал-Банаду, Иссин и Ур сдались без боя, а сам Дуган штурмом взял Сиппар и Ниппур. Уж не Творец ли благословлял Царство?

Счастлива кошка, счастлив юноша, счастлива вся благодатная земля Алларуад.

Бал-Гаммаст еще не знал, что в этот день закончилась его юность.

Что за женщина! Никогда Бал-Гаммаст не видел такой женщины. Высока, смугла — много смуглее баб-аллонских девиц, но и не черна, как курчавые дочери страны Мелаги. Черны только волосы, уж в них-то вложил Творец столько цвета! Хватило бы и на все тело. Прямые, ровно подстриженные у самых плеч, волосы женщины отливают перламутром. Лоб открыт, и над ним царит серебряный обруч, украшенный посредине литой коброй. Почти живая. Изогнулась, распахнула ужасный щит, выстрелила раздвоенным языком. Вместо глаз — две капли бирюзы. И такая же бирюза в глазах у самой женщины… Два черных овала окружают глазницы, и от каждого тянется к вискам сужающаяся к острию черта. Губы… сплошь покрыты блистающим серебром. Пухлые нежные губы — как первые слова сказки, которой еще только предстоит быть рассказанной. Маленький рот, прямой тонкий нос, кожа поблескивает подобно литой меди.