Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

— А что онъ сказалъ насчетъ денегъ?

— Вы думаете, онъ и тутъ не нашелся? Мнѣ совѣстно признаться, какую суммищу содралъ съ меня Маккъ. А Николаю онъ обѣщалъ куда меньше. — Это что-же значитъ? — говорю я Макку, а онъ: «Это значитъ, что я былъ только коммисіонеромъ». Вотъ что онъ мнѣ отвѣтилъ, да еще прибавилъ: «Я взялся устроить Розѣ разводъ за такую-то сумму, но тебѣ, Гартвичъ, дѣла нѣтъ до того, во сколько это обошлось мнѣ самому и какъ я сторговался съ Николаемъ». Вотъ онъ на что упиралъ. Видали вы такого мошенника? Вотъ и спасибо мнѣ за то, что я выкопалъ ему ванну и, по добротѣ своей, помогъ ему опять завести свои шуры-муры.

— И вдобавокъ онъ не заплатилъ Аренцену сполна, сколько обѣщалъ?

— Нѣтъ. Всего половину. Надулъ бѣднягу на остальную сумму. Зачѣмъ вы такъ сдѣлали? говорю я Макку, а онъ: «И не думалъ я его надувать; я никогда не обѣщалъ ему, что выплачу все сразу; пусть себѣ подождетъ; мнѣ нужны деньги для нашего дѣла». Нѣтъ, что съ нимъ толковать, у него на все отвѣтъ готовъ.

Гартвигсенъ пріостановился у поворота къ своему дому.

— Идите-же скорѣе къ своей супругѣ,- сказалъ я. — Она заждалась совсѣмъ.

— Да, бѣдняжка Роза! — сказалъ Гартвигсенъ и поглядѣлъ по направленію къ дому. — Такъ она весь день бѣгала, искала меня? А ребенокъ одинъ оставался! Но просто диво, какимъ онъ сталъ молодцомъ, Николай! И не узнать. Такъ, чѣмъ ему бѣднягѣ ждать своихъ денегъ, лучше ужъ я еще разъ заплачу ему. Я такъ и обѣщалъ ему. И сегодня-же это сдѣлаю.

XXVIL

Я не могъ найти себѣ покоя ни дома, ни внѣ дома, шлялся съ мѣста на мѣсто цѣлый день и видѣлъ, что Гартвигсенъ еще разъ побывалъ въ домѣ кузнеца. Пошелъ расплатиться съ Аренденомъ, подумалъ я. На другой день послѣ обѣда я опять направился къ пристани, думая: не узнаю-ли еще чего нибудь, когда буду проходить мимо дома Розы. Но такъ ничего и не узналъ. Роза стояла у окна съ ребенкомъ на рукахъ; видъ у нея былъ веселый и счастливый, и она высоко подняла малютку, показывая его мнѣ. Я помахалъ ей палкой и подумалъ: слава Богу, съ ней ничего не случилось худого! И пошелъ на пристань.

На набережной стоялъ Гартвигсенъ, разговаривая съ кузнецомъ. Тутъ-же возились съ чѣмъ-то бондарь и еще двое пристанныхъ рабочихъ. Такимъ образомъ, всего набралось человѣкъ пять, кромѣ меня. Гартвигсенъ все разспрашивалъ кузнеца о его гостѣ, Николаѣ Аренценѣ, который очень его занималъ и произвелъ на него наилучшее впечатлѣніе.

— А я вотъ какъ разъ стою да разговариваю съ кузнецомъ о его постояльцѣ,- сказалъ мнѣ Гартвигсенъ, когда я подошелъ. — Я заходилъ къ нему вчера съ кое-какими деньгами; онъ меня поблагодарилъ и, по всему видно, остался доволенъ. Да, да, не мое было дѣло платить ему теперь, а Макково; ну, да пусть. Я не стою за деньгами, не торгуюсь въ такихъ дѣлахъ. Онъ сейчасъ дома, у тебя?

— Нѣтъ; ушелъ къ матери, — отвѣтилъ кузнецъ.

Гартвигсенъ продолжалъ насчетъ Аренцена:

— Когда я уходилъ отъ него вчера, онъ не позабылъ поздравить меня съ новорожденнымъ и все такое. Отличный человѣкъ!

— Да, насчетъ этого нечего сказать! — подтвердилъ кузнецъ.

Добрякъ Гартвигсенъ былъ, очевидно, такъ доволенъ и удивленъ тѣмъ, что Аренценъ не предъявляетъ никакихъ правъ на Розу, что совсѣмъ размякъ.

— Сразу видно, что онъ человѣкъ обученый по всѣмъ статьямъ, — добавилъ онъ.

А кузнецъ и на это опять отозвался, кивая головой:- Да, насчетъ этого ужъ нечего сказать! Тогда Гартвигсенъ объявилъ:

— Я бы радъ былъ взять его учителемъ къ себѣ въ домъ.

И кузнецъ и я ничего не нашлись сказать на это, а Гартвигсенъ переводилъ глаза съ меня на него и обратно.

— За жалованьемъ дѣло не стало-бы и за пищей и моимъ кровомъ тоже.

— Да, онъ бы не прогадалъ, — замѣтилъ кузнецъ. — Вы съ нимъ толковали насчетъ этого?

— Нѣтъ еще.

— Пожалуй, и не надо, — сказалъ я.

— Вы такъ полагаете? Не знаю… Но я могъ бы напасть на кое-кого и похуже, какъ теперь смекаю. Видимое дѣло, онъ человѣкъ весьма обученый по всѣмъ статьямъ и наукамъ, какія только есть.

— Поговорите объ этомъ съ вашей супругой, — сказалъ я.

— Я ужъ говорилъ съ нею утромъ, — отвѣтилъ Гартвигсенъ. — Но супруга моя и слышать не хочетъ. Говоритъ, что не пуститъ его къ себѣ въ домъ, да и конецъ. Это она ужъ просто черезъ край хватаетъ. Но все это дамское сословіе и прочія имъ подобныя — большія причудницы… Ей никого не нужно, кромѣ меня.

Вдругъ на дорогѣ показался самъ Николай Аренценъ. Всѣ мы поклонились ему издали, и онъ отвѣтилъ. Нельзя было замѣтить въ немъ ничего особеннаго.

— Хотите поучиться самоубійству, ребята? — спросилъ онъ.

Мы не сразу отвѣтили, но кузнецъ, который зналъ его лучше, чѣмъ другіе, видимо, принялъ его слова за шутку и сказалъ:

— Самоубійству? Отчего нѣтъ? Не худо поучиться и этому.

Тогда Аренценъ разбѣжался и спрыгнулъ съ набережной въ воду.

— Да что же это?! — ахнули мы, глядя то другъ на друга, то на воду.

Заливъ всю зиму не замерзалъ по настоящему, но у береговъ затянулся тонкой корочкой льда; Аренценъ пробилъ ее тяжестью своего тѣла и въ одинъ мигъ скрылся подъ водой. У кого-то изъ насъ мелькнуло въ умѣ — не вздумалось-ли ему выкупаться? Но это было и не по сезону, и не по погодѣ. Кузнецъ опомнился первый, смекнувъ, что случилась бѣда, и кинулся по сходнямъ къ лодкѣ. Мы же, остальные, все еще не разобрали хорошенько, въ чемъ дѣло. Наконецъ, и Гартвигсенъ крикнулъ бондарю, чтобы онъ скорѣе садился съ нимъ въ другую лодку.

Обѣ лодки усердно искали утопленника дреками и часъ и два — все напрасно. У самой набережной было мелко, но, можетъ быть, тутъ шло сильное подводное теченіе, и Аренцена сразу отнесло подальше, гдѣ глубина доходила до двадцати саженъ. Когда стемнѣло, пришлось прекратить поиски.

— Я таки догадывался! — сказалъ кузнецъ, когда мы шли съ пристани. — Онъ въ послѣдніе дни такъ много и чудно разговаривалъ. Я спрашивалъ его, за что онъ теперь возьмется. «Ни за что я больше не возьмусь,» говоритъ, (ея давно все покончилъ. — Но теперь у васъ много денегъ, — говорю я. «Это матушкины деньги», говоритъ. И вотъ еще сегодня поутру сказалъ мнѣ: «Приходи на пристань черезъ часокъ.» — Хорошо, — говорю, — приду. Тогда онъ надѣлъ шапку и пошелъ къ матери.

Всѣ мы замолчали. Гартвигсенъ простился съ нами у поворота къ своему дому, а мы съ кузнецомъ пошли дальше.

Я все думалъ о Николаѣ Аренценѣ и спросилъ:

— Что онъ говорилъ еще, когда вы сидѣли и бесѣдовали? Что онъ говорилъ вчера, послѣ того, какъ повидался съ Розой?

— Ничего такого не говорилъ. Онъ и не думалъ о Розѣ. Они оба жили у меня, когда еще были женаты. Нѣтъ, онъ только сказалъ, что встрѣтился съ Розой и маленько пощекоталъ ее лошадиной скребницей. Онъ всегда былъ такой шутникъ и мастеръ подбирать слова. «И теперь я такъ доволенъ», — сказалъ онъ, — «словно мошенникъ послѣ ловкой штуки!» Больше онъ ничего и не сказалъ. И какъ-никакъ, успѣлъ-таки обезпечить мать прежде, чѣмъ уйти на тотъ свѣтъ.

Прошло нѣсколько недѣль, и жизнь опять потекла спокойнѣе. Я твердо порѣшилъ про себя, что весною уйду къ Мункену Вендту и отправлюсь съ нимъ бродить. Я бы, пожалуй, ушелъ теперь же, да баронесса съ помощью дѣвочекъ уговорила меня остаться. Такъ шли дни за днями.

Ни разу не пришелъ за мною посолъ отъ Розы. А вѣдь она посвятила меня во многія обстоятельства своей жизни, и я былъ не только простымъ свидѣтелемъ послѣднихъ событій. Но, видно, у нея не было больше потребности изливаться передо мною.

Роза совсѣмъ оправилась; видъ у нея былъ такой свѣжій и довольный. Со смертью Николая Аренцена у нея не осталось никакихъ горестей на душѣ. Она вся отдалась ребенку и мужу. Все, видно, обошлось къ лучшему.

И Гартвигсенъ, повидимому, вкушалъ невѣдомое ему до того блаженство бытія. Онъ больше не жаловался, что у Розы всякіе страхи въ головѣ, а, напротивъ, распространялся насчетъ ея заботливости о немъ и посмѣивался надъ ея вѣчными напоминаніями ему одѣваться получше да потеплѣе. А ужъ ребенокъ, этотъ удивительный, сіяющій мальчугашка въ коротенькой рубашонкѣ, не шелъ у него изъ головы.

Разъ Гартвигсенъ сказалъ мнѣ:

— Вы не пугайтесь, ежели до васъ въ скорости дойдетъ какая новость.

— Какая же такая новость? — спросилъ я.

— Да не плохая, но… Да мнѣ взбрела на умъ такая шальная мысль затѣять одну штучку или событіе, какъ это называется, Больше я пока ничего не скажу. — И хотя я не выказалъ особаго любопытства и не разспрашивалъ, онъ все-таки продолжалъ:- Это я сдѣлаю вродѣ маленькаго развлеченія своей супругѣ и себѣ. Кромѣ того, пора окрестить нашего ребенка.

Пирушка! подумалъ я.

— Мало проку ломать себѣ голову, — не догадаетесь! — съ добродушнымъ смѣхомъ сказалъ Гартвигеенъ, оскаливъ свои крупные желтоватые зубы. — Бьюсь объ закладъ, что не догадаетесь!

Ночью я опять всталъ съ постели и совершилъ свою постоянную мало полезную прогулку къ пристани. Въ комнатѣ Розы горѣлъ ночникъ, вѣрно, ради малютки. Все было тихо. — Спокойной ночи! — сказалъ я. — Дай Богъ, чтобы она послала за мною завтра.