Посланник - Анатолий Анатольевич Подшивалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казаки немного затрофеились, обойдя шатры и прихватив ковры, те, что поновее и почище, постелили их на деревянные седла ездовых верблюдов и покрыли носилки, чтобы раненым было помягче. Также взяли большие медные, луженные оловом изнутри кувшины для воды, медные тазы и ведра, выбрав те, что получше – все в хозяйстве пригодится. Ценных вещей в шатрах не оказалось. Пленных, кроме четверых посильнее – пусть шейха своего таскают, я отпустил.
Абу-Салех написал письмо отцу, в котором сказал, что был ранен, но русский лекарь достал пулю (писать, что это осколок гранаты, – еще объяснять, что это такое старому шейху…), и теперь он чувствует себя хорошо, тот же лекарь лечит его перелом ноги, поэтому ходить он не может, но его везут с удобствами, кормят и поят. За его освобождение русский вождь рас Искендер требует уплатить 30 тысяч талеров серебром и 5 тысяч соверенов золотом, или столько же по весу в других европейских монетах. Кроме того, шейх обязуется отдать русского, который находится у него в плену уже полгода (показал Салеху фотографию Лаврентьева, и он подтвердил, что это тот самый русский, что сидит у них в яме). За это он отпускает всех пленных, кроме четверых, которые заботятся о нем, и оставляет лагерь в том виде, в котором он ему достался (его уже успели разграбить дезертиры); в лагере остаются раненые, которые не могут передвигаться, но рас Искендер оставляет им воду, хлеб и финики. Обмен на шейха Абу-Салеха и четырех пленных, которые будут за ним ухаживать, состоится на абиссинской территории. Рас Искендер предупреждает, что, если кто-то нападет на его караван, то принц и пленные будут убиты.
Я попросил написать два одинаковых письма. Вдруг кто-то из посыльных не дойдет до цели, хотя я дам им по верблюду и запас воды. Потом я показал письмо Хакиму, он подтвердил, что все написано так, как я ему рассказал. После этого я вручил письма двум пленным, дал им по легко раненному верблюду, но которые могли идти и не издохнуть от раны как минимум неделю, по паре лепешек, немного фиников, найденных в шатрах, и по медному мятому кувшину с водой на каждого, сказав, что они должны передать письмо отцу шейха Абу-Салеха, и отпустил восвояси.
С теми, кто мог идти, я поступил так же – только дал им по верблюду на десять человек, чтобы мог нести поклажу, или они могут ждать вместе с ранеными, когда придут снимать лагерь. Остальных верблюдов – 42 грузовых и 28 ездовых – мы нагрузили оставшимися полупустыми бурдюками для воды (свои уже опорожнили), трофеями и нашим грузом, немного груза осталось мулам, заводные лошади казаков теперь шли свободными, а артиллерийские тоже несли половину поклажи, совсем ослабевшие лошади шли вовсе без груза. Часть казаков, дополнительно вооружившись длинными копьями, или пиками, как они привыкли говорить, ехали на ездовых верблюдах в составе верблюжьего каравана. Остальные, как обычно, на своих местах, раненые ехали ближе к хвосту каравана, впереди второй пулеметной брички.
Путь наш проходил все по тому же плоскогорью, пока дорога не пошла вниз; здесь разъезд бокового охранения заметил человека, махавшего им белым платком.
Они подъехали ближе и увидели, что это белый, в возрасте, без оружия, и на голове у него был белый платок в качестве головного убора от солнца, которым он принялся махать, завидев казаков. Европеец был совсем без сил, к тому же ранен. Один из казаков подсадил его сзади на лошадь и так довез до моей брички, где добрый Артамонов, видя страдания пожилого человека, тут же дал ему напиться из своей фляги.
– Здравствуйте, герр Шлоссер, – приветствовал я старого полковника. – Вижу, что вы решили совершить утренний моцион. Должен вас разочаровать, если бы вы продолжили движение в выбранном вами направлении, то вечером вами лакомились бы местные шакалы – вы шли прямиком в пустыню, мимо колодца, к которому мы сейчас едем.
– Добрый день, прошу извинить, не могу разобрать вашего чина на этой странной форме, хотя кругом – русские казаки.
– Это дипломатический чин, приблизительно соответствующий бригадному генералу, поэтому можете звать меня герр генерал или так, как меня зовут местные – рас Искендер. Форма полевая, введенная для моих войск, вооружённых моим же оружием, которым я, как вижу, вас и ранило, – заметил на спине и бедре полковника следы крови, но не пулевые ранения, а мелкие рваные осколочные раны. – Вас, вообще-то, герр Шлоссер, надо срочно оперировать – иначе будет гнойное воспаление и, весьма вероятно, – заражение крови, от которого вы умрете через неделю-две.
– Я понимаю это, герр генерал, но где здесь найти врача в этой дикой пустыне? Я слышал, в вашей миссии в Джибуте есть медицинский персонал, но вы его оставили там, а решили идти с казаками через пустыню, сопровождая дочь раса Мэконнына.
– Она не только дочь раса, но и моя невеста, не мог же я ее одну отправить в эти дикие края, хотя и не догадывался о ваших матримониально-дипломатических планах в отношении Салеха и нее. Разве я не прав, полковник Шлоссер?
– Нашей дипломатии, конечно, был бы выгоден этот союз, но русские, как всегда, нас опередили. Хотя первоначальная идея исходила от отца Абу-Салеха – он спит и видит, как бы обезопасить себя от такого сильного противника, как рас Мэконнын, ведь раньше область Харара была его владением. Городом правил другой властитель, не дело кочевника сидеть за стенами, но вот то, что вокруг – было его, а теперь он не может там кочевать, так как рас перехватывает его караваны и выставляет головы воинов Аллаха воткнутыми на пики над крепостными стенами.
– Ладно, это дело прошлое, забудьте о дочери раса, как уже забыл про нее принц Абу-Салех. Речь теперь пойдет о вашей жизни, герр оберст. Как только встанем на стоянку, прооперирую вас: я не только отличный пулеметчик, но и неплохой, по здешним меркам, лекарь. Но, герр Шлоссер, как же вы решились идти пешком, ведь это самоубийство в вашем возрасте, да еще раненым.
– Мне удалось поймать раненого верблюда, и я
