Я был адъютантом Гитлера - Николаус Белов

Грандиозная по замыслу речь Гитлера вызвала эхо весьма различное. Основная масса народа отреагировала на нее одобрительно или же нейтрально, небольшая часть консервативного слоя была возмущена или подавлена словами о событиях, связанных с Бломбергом и Фричем. Такие же чувства испытывал и я сам. По сравнению с другими речами Гитлера, до или после, эта речь привычного восторга не вызвала. Вопреки партии и национал-социализму широкие массы народа в основе своей являлись консервативными. Только один лишь фюрер пользовался неограниченным доверием, был почитаем и любим. Но именно в те дни критика в адрес партийных функционеров, этих, как их называли, «маленьких гитлеров», впервые была перенесена и на него самого. Но новые события быстро вновь отвлекли общественное внимание.

Через три дня после речи Гитлера в рейхстаге Шушниг выступил перед австрийским парламентом. Из его слов было легко понять, что он еще отнюдь не убежден в разрядке отношений между Австрией и Германией. Но фюрер воспринял эту речь спокойно, почти не отреагировав на нее.

Мое здоровье за последние недели довольно сильно ухудшилось, врачи четкого диагноза никак поставить не могли и считали, что мне надо просто отдохнуть. Гитлер посоветовал мне обратиться к д-ру Мореллю. Я сделал это с отвращением, но был поражен, узнав его как врача совсем с другой, не известной мне стороны – его непривлекательная внешность меня уже не смущала. Верх взяло доверие к добросовестному и вдохновенному медику. Теперь я лучше смог понять то доверие, какое питал к нему фюрер. Никаких органических заболеваний Морелль у меня не обнаружил, недомогания мои объяснялись неврозами. Чтобы избавиться от них, сделал я вывод из его диагноза, мне следовало бы сменить профессию. Мне были вредны постоянные вечерние и ночные бдения в штабе Гитлера и волнения моей повседневной службы. По совету Морелля мне пришлось отправиться в санаторий.

Аншлюс Австрии

Во время пребывания в горном санатории в Оберсдорфе я как-то от политики отошел и событиями не очень интересовался. Из газет я узнал, что 9 марта Шушниг, находясь в Инсбруке, заявил о предстоящем в воскресенье, 13 марта, народном голосовании в Австрии. Принимать в нем участие имели право только австрийцы, достигшие 24-летнего возраста. Они должны были ответить «да» или «нет» на вопрос о независимости Австрии. Этот избирательный маневр показался мне довольно подозрительным, особенно из-за его срочного проведения. Но причин для беспокойства для себя лично я в этом не увидел.

Посреди ночи на 11 марта я неожиданно был разбужен посыльным из местного почтового отделения: меня срочно вызывали к междугородному телефону. Меня предупредили: звонок – из Имперской канцелярии. У аппарата оказался Путткамер: я должен немедленно вернуться в Берлин! Я принял это невсерьез и ответил: даже не подумаю! Мне были знакомы телефонные розыгрыши со стороны ночных гостей Гитлера, желающих повеселиться. Предполагая, что стал жертвой подобных забав, я отреагировал на слова Путткамера с раздражением. Но тот не отставал. Постепенно я заметил, что он просто в отчаянии от своей неспособности убедить меня. Под конец он заявил: посмотри газеты! Вот тогда я наконец-то понял, что этот ночной звонок связан с событиями в Австрии, и ответил: выезжаю немедленно.

11 марта рано утром я экспрессом выехал из Оберсдорфа в Берлин. Напротив меня в купе сидел статс-секретарь министерства внутренних дел д-р Вильгельм Штуккарт. Он меня не знал, а я с ним не заговаривал. Но тот факт, что он ехал в Берлин, указывал на предстоящие важные события. Во второй половине дня я прибыл в столицу и сразу же поехал в Имперскую канцелярию. Там было полно народа. Я должен был немедленно доложить о своем прибытии фюреру. Он встретил меня со смехом, рассказав присутствующим о ночном разговоре, о котором узнал от Путткамера, и даже отпустил по этому поводу пару шуток, очень мило сказав мне: «Вы должны завтра обязательно присутствовать при этом!».

Да что же такое должно было произойти завтра? В ответ я услышал: «Будет унифицирована Австрия!». Что привело к этому, какие события предшествовали? Со всех сторон я по частям узнавал самые последние новости, пока не сложилась цельная картина. Она была такова. Встреча Гитлера с Шушнигом 12 февраля на Оберзальцберге настолько ободрила национал-социалистов в Австрии, что они стали еще энергичнее добиваться выполнения своих требований. Назначенным плебисцитом Шушниг хотел доказать, что большинство австрийского народа стоит на его стороне, а не на стороне Гитлера. Однако это народное «голосование», как я узнал, должно было пройти в форме народного «опроса». Оказывается, Зейсс-Инкварт, уже ставший в Вене министром внутренних дел, указал на то, что конституция Австрии народного «опроса» в такой форме, в какой его хотел провести Шушниг, не предусматривает. Федеральный канцлер не дал сбить себя с толку и известил о своем намерении Италию, Англию и Францию, а Берлин поставить в известность не счел нужным. Гитлеру пришлось узнать об этой новости из прессы и из сообщений радио. Он сразу же вызвал к себе эмиссара Клаузнера, руководителя австрийских национал-социалистов, и тот 9 марта рассказал ему подробности. Сначала фюрер дошедшим до него из Вены сообщениям верить не хотел, но теперь отреагировал молниеносно. Он почувствовал себя спровоцированным Шушнигом, увидел в его действиях нарушение Берхтесгаденского соглашения и приказал готовить вступление германских войск в Австрию. Вот что мне рассказали в Имперской канцелярии.

Результатом всего этого явилась порядочная неразбериха, ибо и политики, и солдаты были совершенно не подготовлены и оказались перед задачей, для решения которой обычно потребовалось бы гораздо больше времени. Гитлер вновь принял решение не после долгих размышлений, а сразу, ибо причиной этого быстрого решения послужили события в Австрии. Для поддержки он вызвал Геринга. Риббентроп в это время делал прощальные визиты в Лондоне – дополнительный признак того, что инцидент с Австрией на повестке дня не стоял и вовсе не служил (как тогда утверждалось) цели отвлечь внимание от дела Фрича.

Войдя вечером И марта в Имперскую канцелярию, я увидел Геринга активно действующим. Будучи полностью «хозяином положения», он чувствовал себя в своей стихии. Я оказался здесь как раз в тот момент, когда Шушниг заявил о своем уходе в отставку и ожидалось назначение Зейсс-Инкварта на пост федерального канцлера. Геринг непрерывно говорил с Веной по телефону, большинство этих его телефонных переговоров проходило в более или менее большой аудитории. Среди присутствующих я видел Нейрата, Бормана, Гиммлера, Геббельса, Кейтеля, Папена и Браухича.