Русские дети (сборник) - Белобров-Попов

И только в троллейбусе я вдруг ощутил, что совершенно здоров! Никакой слабости! Ни в руках, ни в ногах! Куда подевались давешние немочи и неуверенность? Я был готов на подвиги хоть прямо сейчас! Мобилизовавшись в экстренной ситуации, организм, ни дать ни взять, позабыл о «тяжёлой болезни» — и напрочь вышиб её вон.

Кажется, в народе это называется «клином клин вышибать». Когда мы с женой уже были на пенсии, всю нашу семью — и тоже посреди лета — как-то раз накрыло бронхитом. Для супруги пришлось даже вызвать врача из поликлиники Академии наук, к которой мы все были приписаны. По настоянию жены докторша осмотрела также и дочь. Той явно этого не хотелось, но делать нечего — уступила. Зато потом переплевалась по поводу длинного перечня выписанных ей медикаментов: — Куда столько? Не ясно, что организм уже справился? Лучше бы турпоход прописала…

Круг моих знакомых по клубу всё расширялся, и меня стали приглашать на килевые яхты — то просто в залив, то в поход на день-два.

Более или менее крупная килевая яхта — это настоящее серьёзное морское судно с командой из нескольких человек. Она способна плавать и в открытом море, и в штормовых условиях. Скоро один из очень авторитетных яхтенных капитанов предложил мне пойти с ним на двухмачтовом «Ушкуйнике» в крейсерское плавание по Балтийскому морю.

Это был подарок судьбы. Я с энтузиазмом принял участие в подготовке яхты к походу и приурочил свой отпуск к запланированному сроку отплытия. Учитывая непредсказуемость погоды и другие возможные осложнения, капитан планировал сперва с минимальными остановками достичь конечного пункта, а уже на обратном пути, сообразуясь с запасом времени, заходить в попутные портовые города с их достопримечательностями… и, конечно же, магазинами. Мы ведь жили в эпоху сплошных дефицитов: шанс купить хорошую книгу или что-нибудь для домашнего хозяйства порой подворачивался в самом неожиданном месте, и все это понимали. Попав в другой город, советский человек при малейшей возможности отправлялся по магазинам, вовсе не будучи, как теперь говорят, шопоголиком.

Когда у нас появились современные торговые центры, моим основным средством бытового передвижения успело стать инвалидное кресло. Затарив его в машину, дочь повезла меня на «экскурсию» для расширения кругозора. Я торжественно катил по огромному гипермаркету, толкал впереди тележку с покупками и чувствовал себя почти как на той первомайской демонстрации в Ярославле. Музыка, празднично-приподнятая атмосфера, вежливость персонала… и то, насколько здорово всё организовано, в том числе и для покупателей-инвалидов. Магазины времён моей молодости были совсем не такими…

Наш экипаж состоял из одиннадцати человек. Капитану подчинялись три вахтенных начальника, боцман и шесть матросов. Было уряжено три вахтенных смены, которые сменяли друг друга по голландской системе: ночная («собачья») вахта с полуночи до четырёх утра, затем с четырёх до восьми, следующая с восьми до четырнадцати, потом с четырнадцати до двадцати и наконец — самая приятная вечерняя вахта с восьми вечера до полуночи. Эта вахта особенно хороша потому, что за ней следует полноценный восьмичасовой сон в привычное для организма время суток. Вахт пять, вахтенных смен в экипаже три, — каждой смене приходится каждый раз дежурить в разное время. Естественно, во время авралов — швартовка, смена парусов, взятие рифов, постановка на якорь или снятие с якоря, — привлекаются подвахтенные, то есть предыдущая смена, или даже вся команда.

В восемь утра, согласно морским традициям, мы поднимали флаг Советского Союза. Если расходились со встречным судном, то в знак приветствия и уважения временно приспускали его, а окончательно убирали с заходом солнца. На грот-мачте же у нас красовался вымпел нашего яхт-клуба.

Переходы могли продолжаться непрерывно по несколько суток, то есть ночью плавание не прекращалось. Мы получали необходимый набор морских карт, в которые вносили все исправления и изменения, публикуемые в «Извещениях мореплавателям», а также соответствующие тома Лоций, где имелись подробные словесные описания районов плавания и графические иллюстрации. На борту также имелись справочные книги по маякам, створам, вехам и другим навигационным знакам. Из штурманского оборудования, кроме биноклей, имелись два компаса (у нас было принято поморскому ставить ударение на втором слоге): один — большой штурманский с пеленгатором, на крышке входного люка, и второй, поменьше — в кокпите рядом с местом рулевого. Для удобства вахтенного начальника поблизости от входа во внутреннее помещение яхты располагался откидной штурманский столик с карандашами, резинками, транспортиром и линейкой для прокладки курса и пеленгования.

У штурманской работы немало премудростей. Достаточно будет сказать, что на карту должен наноситься истинный курс или пеленг, компас же показывает направление не на географический полюс, а на магнитный. Эта разница называется склонением. Оно с течением времени изменяется, что тоже необходимо учитывать. Кроме того, подверженные магнетизму предметы, находящиеся на судне, искажают внешнее магнитное поле Земли (особенно массивный чугунный фальшкиль). Эта ошибка называется девиацией, и её величина зависит от курса яхты. Для определения диаграммы девиации нужно своевременно побывать на специальном полигоне, где с помощью береговых ориентиров меряют девиацию на разных курсах.

Ну как? По-прежнему считаете яхтенное дело безмятежной увеселительной прогулкой?..

Лоция и навигация мне всегда казались делом очень увлекательным, поэтому, будучи в этом первом походе самым что ни на есть простым матросом, я не упускал возможности свериться с картой, провести пеленгацию для определения места, почитать нужный раздел в лоции, благо этому никто не препятствовал.

Как ни смешно — очень неплохо освоив науку морских карт (я был рулевым первого класса, что соответствует КМС в других видах спорта), с обычными картами и городскими атласами я неоднократно оказывался совершенно беспомощен. Когда моё место за рулём семейного автомобиля перешло к дочери, я стал выполнять обязанности штурмана — и временами справлялся с ними так, что дочь называла меня «преподавателем той школы, где учился Сусанин». Всё относительно…

Внутри яхты для приготовления пищи был оборудован небольшой закуток, который язык не поворачивается назвать камбузом. Там на специальном кардане подвешивался примус. Штатного кока не было, и еду готовила очередная вахта. Теперь примуса не в моде, а тогда это был единственный инструмент. Для приведения его в действие надо было в специальную чашечку налить керосина и поджечь его. Этот коптящий факел накалял горелку, после чего полагалось накачать примус воздухом и вывести его на нужный режим. Форсунка горелки часто засорялась, и её прочищали специальными иголками. Я об этом так подробно рассказываю, чтобы вы, любезный читатель, могли себе представить, каково это делать в свежую погоду, в шторм, когда яхту не то чтобы качает — просто швыряет. Половина команды валяется с приступами морской болезни и ни на что другое не реагирует, вахту несут только те, кто не подвержен качке или научился справляться. А ведь во время шторма работы особенно много: надо следить за курсом и за обстановкой, брать рифы, менять паруса… К счастью, меня морская болезнь не брала совершенно, и поскольку из-за своей ноги я в палубную команду не годился, мне поручали или держать курс на руле, или варить упрощённые штормовые обеды. Тем, кто мок и трудился на палубе, горячая еда была очень нужна…

Есть устойчивое мнение, будто подверженность морской болезни определяется врождёнными свойствами вестибулярного аппарата: тебя либо укачивает, либо нет, и ничего поделать с этим нельзя. Зря ли от качки всю жизнь мучился знаменитый адмирал Нельсон: даже на его надгробии изображён больной лев! Тем не менее на самом деле всё сложней. Когда я привёл на яхту подросшую дочь, её поначалу укачивало едва ли не у причала. Однако постепенно, года за два, она адаптировалась — да так, что никакая штормовая качка уже её не брала.

А вот то, что укачивание очень зависит от морального состояния и занятости делом, это правда святая. Однажды мы с дочерью затащили на яхту, в короткое путешествие на выходные, мою жену. Галя была человеком не просто сухопутным. Её жестоко укачивало и в самолёте, и в троллейбусе, и даже в трамвае. А тут — яхта!.. Уступив наконец нашим уговорам, она запаслась всеми средствами от морской болезни, какие только продавались в аптеке, и всё равно приготовилась погибнуть в страшных мучениях.

Переход «туда» — на кронштадтский форт Обручев — прошёл как по маслу. На обратном пути мы сперва заштилели, потом налетел очень неслабый шквал. Совсем рядом полыхали молнии, яхта бешено неслась вперёд, кренясь, проваливаясь и взмывая… Кое у кого зеленели лица даже на палубе. А внизу, у камбузного кардана, где под кастрюлей полыхал уже не примус, а газовая горелка, увлечённо трудилась моя жена. Она не обращала на качку никакого внимания.