Последний из могикан - Джеймс Купер

– Оставим это, – сказал Дункан, чувствуя, что этот разговор может привести к спору, который нарушит добрые отношения между путешественниками. – Мы прошли много миль, но среди нас нет такого сильного человека, как вы, который почти совсем не знает усталости и слабости.

– Выносливость помогла мне перенести все это, – ответил охотник, разглядывая свои мускулистые руки с простотой, которая выдавала в нем искреннее удовольствие от похвалы Дункана. – Есть люди посильнее меня, но вам нужно будет еще хорошенько поискать среди них такого, кто сможет пройти пятьдесят миль, ни разу не остановившись на передышку. И вот потому, что кровь и кости у каждого человека разные, надо полагать, эти нежные создания хотят отдохнуть после всего, что они пережили за целый день… Ункас, очисть от листьев родник, пока я с твоим отцом сделаю убежище для них под сенью каштана и ложе из травы и листьев.

Между тем совсем стемнело. Соколиный Глаз и его товарищи занялись устройством ночлега для Коры и Алисы. Источник, который много лет назад заставил туземцев избрать эту полянку местом временной крепости, был наскоро очищен от листьев, и хрустально прозрачная вода заструилась быстрее, оросив зеленеющий холм. Один из углов старого блокгауза был покрыт крышей, которая могла защитить лежащих под ней от крупной росы, свойственной этой местности. Под крышу собрали также груду тонких ветвей и сухих листьев, превратив их в постель для Коры и Алисы.

Пока усердные жители лесов хлопотали над устройством ночлега, молодые девушки подкрепили свои силы ужином, скорее, впрочем, ради необходимости, нежели вследствие пробудившегося голода. Потом они легли на приготовленную для них ароматную постель и тотчас же погрузились в сон.

Дункан решил провести ночь, охраняя их покой, и занял место часового, поместившись подле одной из наружных стен блокгауза, но Соколиный Глаз, указав ему на Чингачгука, сам спокойно улегся на траву и произнес:

– Глаза белого человека слишком слепы для ночного караула. Нашим часовым будет могиканин, мы же можем спокойно спать.

– Прошлый раз я показал себя соней, – возразил Дункан. – Я меньше нуждаюсь в отдыхе, чем вы. Пусть заснут все, кроме меня: я буду стоять на часах.

– Если бы мы были среди белых палаток шестидесятого полка и стояли против такого неприятеля, как Монкальм, я не пожелал бы лучшей охраны, – ответил разведчик, – но в темную ночь в этой дикой глуши вы только даром будете напрягать свое внимание и бдительность. Итак, возьмите-ка лучше пример с Ункаса и с меня самого – засните, и, поверьте, вы будете в полной безопасности.

Действительно, Хейворд увидел, что молодой индеец лег на склон холма и, казалось, собирался как можно лучше воспользоваться возможностью отдохнуть. Давид, язык которого буквально прилип к гортани от лихорадки, вызванной раной и усилившейся вследствие трудного перехода, последовал примеру Ункаса. Не желая продолжать ненужный спор, молодой человек полулежа прислонился спиной к бревнам блокгауза, но в душе твердо решил не смыкать глаз, пока не передаст Кору и Алису в руки Мунро. Разведчику показалось, что он убедил молодого офицера, и с этим сознанием он скоро заснул.

Довольно долгое время Дункану удавалось бороться со сном. Он прислушивался к малейшему звуку, доносившемуся из леса. Вечерние сумерки сгустились над его головой, но он все еще различал фигуры лежавших на земле людей и Чингачгука, который сидел, выпрямив стан, так же неподвижно, как деревья, темными стенами поднимавшиеся со всех сторон. Он слышал нежное дыхание сестер, лежавших в нескольких шагах от него, и ни один шелест листа на ветру не ускользал от его слуха.

Но вот печальные крики выпи стали для Дункана сливаться со стоном совы; в полудремоте он принимал куст за своего товарища – стража, наконец голова его опустилась на плечо, а плечо, в свою очередь, склонилось к земле; все тело его ослабело, и Дункан погрузился в глубокий сон.

Его разбудил легкий удар по плечу. Слабо было прикосновение, но Дункан вскочил, вспомнив о той обязанности, которую он возложил на себя в начале ночи.

– Кто идет? – спросил майор, нащупывая саблю.

– Друг, – ответил тихий голос Чингачгука, и, указав на луну, которая струила свой мягкий свет сквозь листву деревьев, он прибавил на ломаном английском языке: – Луна взошла. Форт белого человека еще далеко-далеко. Пора идти, теперь сон смыкает оба глаза француза.

– Да-да, ты прав. Позови своих друзей, взнуздай лошадей, а я разбужу моих спутниц.

– Мы уже проснулись, Дункан, – прозвучал из блокгауза серебристый голосок Алисы, – и после такого сладкого сна готовы ехать, но вы не спали в течение всей этой долгой ночи, да еще после такого дня, который длился, кажется, целую жизнь. И все ради нас!

– Скажите лучше, что я собирался не спать, но глаза мне изменили…

– Нет, Дункан, не отнекивайтесь, – с улыбкой прервала его Алиса, выходя из тени блокгауза на площадку, залитую лунным светом. – Нельзя ли нам еще немного побыть здесь, чтобы и вы отдохнули? Ведь вы так нуждаетесь в этом! Мы с Корой охотно будем караулить, а вы и остальные храбрецы ложитесь и отдыхайте.

– Если бы стыд мог излечить меня от сонливости, я никогда больше не сомкнул бы глаз, – ответил молодой человек, чувствуя себя очень неловко и боясь насмешки. – После того как я необдуманными действиями вовлек вас в опасность, у меня не хватает сил охранять ваш сон, как это следовало бы делать солдату…

Его слова были прерваны глухим восклицанием Чингачгука. В то же время фигура Ункаса приняла позу, выражавшую напряженное внимание.

– Сюда идет враг, и могикане слышат это, – прошептал Соколиный Глаз, проснувшись, как и все остальные. – Они чуют опасность в воздухе.

– Не дай бог! – произнес Хейворд. – Мы видели уже достаточно кровопролитий.

Тем не менее он схватил ружье и выступил вперед.

– Здесь бродит какой-нибудь лесной зверь, – шепотом сказал он, когда его слух уловил тихие и, по-видимому, отдаленные звуки, встревожившие могикан.

– Тсс! – отозвался чуткий разведчик. – Это не зверь, а человек. Хотя я слеп и глух по сравнению с индейцами, но теперь даже я различаю шаги человека. Убежавший от нас гурон, вероятно, наткнулся на один из передовых отрядов Монкальма, и французы напали на наш след. Мне и самому не хотелось бы снова проливать в этом месте человеческую кровь, – прибавил он, тревожно оглядывая смутные очертания блокгауза, – но что суждено, то и будет. Введите лошадей в блокгауз. Ты, Ункас, и вы, друзья, спрячьтесь туда же. Как ни ветхи и ни жалки эти стены, они все же послужат прикрытием – в них уже раздавались ружейные выстрелы.