Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века - Сборник

Отец Феодор был отправлен в концлагерь неподалеку от станции Медвежья Гора, там он работал на строительстве Беломорско–Балтийского канала.

Из лагеря отец Феодор в августе 1938 года писал сыну Федору, которому было тогда двенадцать лет: «Вот уже десять месяцев исполнилось сегодня, как я с вами расстался. Как хочется теперь мне всех вас видеть!.. За это время ты, наверное, подрос и развился и поумнел еще более… Меня постоянно удивляет, что наш географ Юринька не мог на карте найти те места, где я находился и нахожусь. Теперь я поручаю это сделать тебе. Это просто. Возьми обыкновенную карту железных дорог, а у нас такие были, и смотри линию железной дороги от Ленинграда к северу до самого Северного Ледовитого океана и Мурманска. Потом рассмотри в том же направлении Великий Сталинский Беломорско–Балтийский канал — при железной дороге есть Медвежья Гора (там же и канал). Эта Медвежья Гора недалеко (километров тридцать–сорок) от почтового отделения Морская Масельга, там же около канала к северу, где теперь я нахожусь. Бываю и на канале. Будь здоров, счастлив и хорошо учись».

Работая на лесоповале, отец Феодор сломал ногу и был переведен на работу в бондарную мастерскую — делать бочки, ушаты и тому подобное. Здесь, несмотря на большие нормы, работать было полегче. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, и с ее началом содержание заключенных в лагере резко ухудшилось, иногда их почти совсем не кормили. Из лагеря вблизи Медвежьей Горы отец Феодор был отправлен в Онежский лагерь Архангельской области. Невыносимо тяжелые условия заключения оказались для него непосильными. Он скончался 30 апреля 1942 года и был погребен в безвестной могиле.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. 17699.

Мая 13 (26) Священномученики Василий (Соколов), Христофор (Надеждин) и Александр (Заозерский), преподобномученик Макарий (Телегин) и мученик Сергий (Тихомиров)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Весной 1922 года началось новое гонение на Православную Церковь, которое по замыслу безбожных властей ради устрашения духовенства и паствы должно было окончиться казнями. Поводом должно было послужить изъятие церковных ценностей, а те, кто менее всего имел отношение к сопротивлению изъятию, должны быть расстреляны, ибо ничто не действует так устрашающе, как казнь невиновных, каковыми и были обвиняемые — священномученики Василий, Христофор, Александр, преподобномученик Макарий и мученик Сергий. Промыслом Божиим более всего сведений сохранилось о священномученике Василии.

Священномученик Василий родился в 1868 году в селе Старая Слобода Александровского уезда Владимирской губернии в семье диакона Александра Соколова. Он окончил Спасо–Вифанскую Духовную семинарию и с 1 октября 1888 года по 4 декабря 1890 года был учителем церковноприходской Закубежской школы Александровского уезда. 16 декабря 1890 года он был рукоположен в сан священника к Христорождественской церкви села Пустого Переяславльского уезда Владимирской губернии. Во все время служения в селе — с 1891 по 1906 год — отец Василий был заведующим и законоучителем церковноприходской школы.

Далее расскажем о жизни отца Василия его собственными словами[8].

«Хорошо жилось батюшке отцу Василию, священнику села Пустого Владимирской епархии, так хорошо жилось, что лучше и быть не надо. Первое дело, благословил его Господь счастливым супружеством. Второе же дело, благословил Бог отца Василия служебными успехами и материальным достатком. Немного послужил во иереях отец Василий в своем маленьком приходе, но многого достиг он. Довольные прихожане говорили:«И нет‑то лучше нашего батюшки; что проповеди скажет, что порядки ведет, да по всему!«Храм Божий при неусыпных заботах священника содержался всегда в подобающем благолепии и беспрерывно поновлялся и благоукрашался.

Не обидел Господь счастливых супругов и потомством. За двенадцать лет супружества они имели шестерых детей. Детки росли здоровые, хорошие, радуя и утешая своих родителей, души в них не чаявших. Понятно, что много и забот, и хлопот задавали дети батюшке с матушкой, но последние не унывали и не роптали на свою долю. Подбодряя один другого в трудах, они не щадили ни сил, ни здоровья, лишь бы дети были во всех отношениях довольны и исправны.

Быстро и незаметно, как вода в широкой многоводной реке, текла их жизнь по заведенной колее житейской суеты, тревог и забот, в постоянной смене радостей и печалей. Сознавал отец Василий, что не может так гладко жизнь идти. Сказано:«В мире скорбны будете», и не даром, конечно, сказано. Не миновать скорбей, как спокойному морю не миновать бури. Опасна и страшна буря после долгого благоприятного затишья. Тяжки и скорби для непривычных к ним, особенно после долгой безмятежно–счастливой жизни. Хоть бы крест какой послал нам Господь на испытание, втайне молился батюшка, не очень бы тяжелый, а чтобы не забывались мы, помнили о земном уделе человеческом.

Осень двенадцатого года священнослужения отца Василия выдалась весьма благоприятная, но в доме отца Василия все были настроены далеко не на веселый лад. Слезы стояли у всех в глазах. Дело в том, что сам домохозяин заболел тифом, такой болезнью, с которой шутки плохи. Конечно, это в доме хорошо понимали, тем более что и местный врач не скрывал серьезности положения больного. Расчеты на организм отца Василия были сомнительны. Потому и обратились все с сердечной мольбой к Господу, да воздвигнет силою Своею больного со смертного одра. Молились прихожане о своем болящем отце духовном, искренне прося избавления от смертной опасности: ярко сказалась окрепшая уже привязанность пасомых к своему душепастырю. Молились крепко родственники отца Василия, сочувствуя всем сердцем трудному его положению и положению его семьи и внутренне содрогаясь при мысли о печальном конце болезни. Молились дети–малыши, выстроившись перед божницей и усердно кланяясь в землю.

Но тяжелее всех пришлось матушке Иларии. Не жалость, а ужас какой‑то охватил и сжал ее сердце, как тисками. Нет и слез, и молитва не идет на ум, не находит она ни в чем облегчения, успокоения.

—Господи, да что же это будет с нами, — в отчаянии говорила матушка отцу Василию. — Хоть бы маленько пожалел ты меня и детей. Смотри‑ка, ведь мы, как мухи осенние, бродим по дому.

— Что же я поделаю, — отвечал батюшка. — Видно, того стоим, того заслужили, чтобы страдать. Может, и умереть придется, не скрою: мне очень трудно.

— Зачем же ты думаешь о смерти? Ты думай о жизни, — попробовала вдохновить матушка мужа. — Кто же растить, кормить детей будет? Что я одна с ними поделаю!

—А ты погоди еще сокрушаться раньше времени. Вот умру, так наплачешься, нагорюешься. Кому‑нибудь да надо начало делать, не сговоришься умереть в один час. А жить‑то как без меня? Проживешь, Бог даст: станешь просвирней здесь, ну и прокормишься.

— Бог с тобой, что ты это говоришь.

Больше и духу не хватило разговаривать с больным у матушки. Не вышла, а выбежала она от больного и залилась горючими, неутешными слезами.

Но вдруг среди самого плача матушку осенила какая‑то мысль, точно пришло ей на ум верное средство помочь беде своей. Она направилась к божнице, склонилась там на колени пред образами и стала горячо–горячо молиться. Не обыкновенными, заученными молитвами молилась она, но сама слагала свою скорбную молитву, как умела.

«Господи, подними же его, — говорила она, — даруй ему исцеление. Знаю, что я не стою Твоей милости, не заслужила ее. Помоги мне по милосердию Своему, по человеколюбию. Ты, Господи, видишь мою беспомощность, знаешь лучше меня горе мое и нужду мою. Не оставь меня горькой вдовой, а детей сиротами. Что с ними буду делать я? Куда денусь, чем пропитаю и как устрою? Неужели для того Ты дал нам детей, чтобы они век свой плакались на нищету и попрекали нас, родителей? Сохрани же для блага их жизнь отца–кормильца. И если уж нужно по правосудию Твоему кого‑нибудь из нас взять отсюда, то возьми меня. Возьми меня за него, Господи! И я умру с радостью, умру спокойная, что не без хлеба, не без призора остались дети мои. Матерь Божия, Святая Заступница! Принеси за меня Свою матернюю молитву к Сыну Своему, чтобы внял Он гласу моления моего!»

Глубокие воздыхания, прерываемые несдерживаемыми рыданиями, дошли до слуха больного.

— Что ты там делаешь? — спросил он.

— Молюсь, — отвечала матушка. — Одно, видишь сам, осталось — молиться. Не на кого надеяться больше, а Бог все может. Я, знаешь ли, что просила у Господа, чтобы уж лучше мне умереть, чем тебе. Ведь не правда ли, так лучше будет?

— Напрасно ты об этом просила. Сказано: не искушай. И просила, да не получишь, если не изволит Господь: Он и без нас хорошо видит и знает, что сделать с нами и что нужно нам.

— Я вот потому и просила, — возражала матушка, — что ведь, без сомнения, для детей будет лучше тебе остаться, а мне умереть. Не так ли?