Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак

имел среди любомудров наибольший авторитет в области философии, журналистики, современной поэзии. Ал. С. Норов 14 июня 1825 г. писал А. И. Кошелеву: «Всего интереснее для меня были твои жаркие диссертации с Д. В. Веневитиновым. Ты спорил чистосердечно, с жаром делал возражения, но с радостью и соглашался»[258].

Собрания любомудров продолжались до конца 1825 г., а после выступления 14 декабря были прерваны; согласно А. И. Кошелеву, «после сего несчастного числа кн. Одоевский нас созвал и с особенною торжественностью предал огню в своем камине и устав и протоколы нашего общества любомудрия»[259].

Ориентация товарищей Веневитинова на философию, на систематическое сопряжение поэтической интуиции художника и умственной работы ученого привела к серьезному размежеванию любомудров и литераторов круга Пушкина, в большинстве своем далеких от философии. В январе 1826 г. Боратынский пишет Пушкину: «Надо тебе сказать, что московская молодежь помешана на трансцендентальной философии, не знаю, хорошо это или худо, я не читал Канта и признаюсь, не слишком понимаю новейших эстетиков»[260].

Однако наряду с размежеванием по линии «философия – литература» между литераторами пушкинского круга и любомудрами происходит и сближение позиций, в частности, на основе противостояния общему литературному оппоненту – Н. А. Полевому, издателю и ведущему критику журнала «Московский телеграф». На напечатанную в «Телеграфе» в марте 1825 г. заметку Полевого о вышедшей отдельным изданием первой главе «Евгения Онегина» Веневитинов ответил в журнале «Сын Отечества» (1825, № 8). По его мнению, похвалы Полевого весьма поверхностны. Роман Пушкина предстает под пером Полевого лишь как легкое, раскованное произведение автора, не признающего отживших канонов классицизма: «В музыке есть особый род произведений, называемых capriccio, – и в поэзии есть они – таковы “Дон-Жуан” и “Беппо” Бейрона, таков и “Онегин” Пушкина»[261].

Возражая Полевому, Веневитинов впервые обнародует обширную программу развития философского романтизма. Вопрос, адресованный критику «Московского телеграфа», сформулирован вполне бескомпромиссно: «Но отсутствие правил в суждении не есть ли также предрассудок?»[262] По мнению Веневитинова, романтизм не только противостоит рационалистическим теориям классицизма, но призван сформулировать новые, основанные на философских прозрениях истинные эстетические доктрины.

В конце 1825 г. в «Сыне Отечества» было опубликовано еще одно полемическое сочинение Веневитинова, на сей раз направленное против литературных взглядов А. Ф. Мерзлякова, издавшего первый том «Подражаний и переводов из греческих и латинских стихотворцев» (Ч. 1. М., 1825) с собственной вступительной статьей «О начале и духе древней трагедии, и о характере трех греческих трагиков» (С. III–XLI).

Веневитинов возражает против мнения Мерзлякова о том, что трагедия есть «рождение случая и после – орудие Политики»[263], опираясь на романтический историзм А. В. Шлегеля. Главная мысль Веневитинова состоит в том, что в развитии искусства нет и не может быть ничего случайного: «Каждый век имеет свой отличительный характер, выражающийся во всех умственных произведениях»[264].

Выступления Веневитинова против Н. А. Полевого и А. Ф. Мерзлякова привлекали широкое внимание. В результате известность Веневитинова вышла далеко за пределы литературно-критической полемики. Незаурядный дар Веневитинова – популяризатора и педагога раскрылся в «Письме к графине NN», написанном в июне 1826 г. по просьбе М. П. Погодина для княжны Александры Трубецкой, которая в то время брала уроки у Погодина и стала предметом его сердечной склонности (что отразилось в повестях «Русая коса», 1825, и «Адель», 1826–1830). Характер героя повести «Адель» Дмитрия «сложился из отождествления Погодина с Веневитиновым»[265], причем его помыслы и поступки во многом напоминают намерения Веневитинова – автора «педагогического» письма о философии. М. Н. Виролайнен справедливо отмечает, что «в характере Дмитрия, как его задумал Погодин, воплощена та посмертная репутация Веневитинова, которую создали ему друзья»[266].

Главным приемом философской пропедевтики является для Веневитинова апелляция к очевидности самонаблюдения: «…если большой свет не различает философии от педантизма, то я согласен дать нашим беседам другое название: мы будем не философствовать, будем просто думать, рассуждать»[267]. Есть основания предполагать, что в июне 1826 г. Веневитиновым были написаны пять писем, адресованных графине NN (княжне А. Трубецкой). Сохранился текст второго письма (опубликованный гораздо позднее, в 1914 г.). В этом письме логика Веневитинова особенно близка построениям раннего Шеллинга: «Наука объективного, или природы, и наука субъективного, или ума, другими словами: естественная философия и трансцендентальный идеализм. Но так как объективное и субъективное всегда стремятся одно к другому, то и науки, на них основанные, должны звать к тому же направлению и одна устремляться к другой, так что естественная философия в совершенном развитии своем должна обратиться в идеализм и наоборот»[268].

Важную роль в философских и эстетических работах Веневитинова играет принцип телеологического развития истории, науки, искусств, проходящих, в соответствии с принципами немецкой метафизики, три стадии развития. Эти воззрения сформировались в ходе полемики с А. И. Кошелевым, отразившейся в серии писем к нему, написанных летом 1825 г.: «Я вообще разделяю все успехи человеческого познания на три эпохи: на эпоху эпическую, лирическую и драматическую. Эти эпохи составляют эмблему не только всего рода человеческого, но жизни всякого – самого времени. Первая живет воспоминаниями: тут первенствует не мысль человека, а видимый мир, получаемые впечатления. Она вообще может называться эпохою прошедшего. Напротив того, мы живем в эпохе совершенно лирической. ‹…› Это эпоха настоящего. ‹…› Третья эпоха составится из этих двух – так, как поэзия драматическая из эпической и лирической, как будущее (в мысли человека) из настоящего и прошедшего»[269].

Мысль о стадиальности развития искусства занимает центральное место и в других работах Веневитинова, в частности – статье «Анаксагор. Беседа Платона», опубликованной в альманахе «Денница» на 1830 г. Веневитиновский Анаксагор говорит: «Итак, Платон, если я понял твою мысль, то золотой век точно существовал и снова ожидает смертных»[270]. Стадиальность развития иллюстрируется параллелями из сферы смены времен года и «времен дня» (этюд «Утро, полдень, вечер и ночь», альманах «Урания», 1826), а также – исторического последования различных видов искусств (статья «Скульптура, живопись и музыка», увидевшая свет в альманахе «Северная лира на 1827 год»).

Ключевое событие в московской литературной жизни осенью 1826 г. – приезд Пушкина, доставленного из Михайловского в первопрестольную столицу 8 сентября по воле императора Николая I. Пушкин в Москве чрезвычайно популярен, он навещает многих старых друзей, заводит и новые знакомства (с М. П. Погодиным, С. П. Шевыревым, Н. А. Полевым), посещает литературные салоны, в частности возобновляет общение со своими родственниками Веневитиновыми. Сам Веневитинов встречается с Пушкиным почти ежедневно, причем тот с самого начала выделяет молодого собрата по перу среди прочих литераторов, положительно оценивает его направленную против Н. А. Полевого полемическую статью 1825 г.: «Это единственная статья, которую я прочел с любовью и