Дорога на космодром - Ярослав Голованов

А дело действительно разгоралось все ярче и ярче год от года. В первой четверти века, которому еще предстояло называться космическим, в разных странах уже работают исследователи, крепко верящие в великое будущее ракеты: Герман Оберт в Германии, Роберт Годдард в Соединенных Штатах Америки, Робер Эсно-Пельтри во Франции, – о них надо сказать прежде всего, это пионеры среди пионеров.

Устройство для гашения скорости в плотных слоях атмосферы.

Разделенные пространствами и границами, не скоро узнают они друг о друге. 24 октября 1929 года Оберт раздобудет, наверное, единственную во всем городке Медиаше пишущую машинку с русским шрифтом и отправит в Калугу письмо Циолковскому. «Я, разумеется, самый последний, кто стал бы оспаривать Ваше первенство и Ваши заслуги по делу ракет, и я только сожалею, что не раньше 1925 г. услышал о Вас. Я был бы, наверное, в моих собственных работах сегодня гораздо дальше и обошелся бы без тех многих напрасных трудов, зная ваши превосходные работы», – открыто и честно писал Оберт. А ведь нелегко написать так, когда тебе 35 лет и ты всегда считал себя первым.

У Эсно-Пельтри духу на это не хватило, хотя смелый был человек, летчик. Но, видно, тут другая нужна смелость. В фундаментальном докладе, посвященном космонавтике, француз даже не упомянул Циолковского. Популяризатор науки писатель Я. И. Перельман, прочитав работу Эсно-Пельтри, написал Циолковскому в Калугу: «Есть ссылка на Лоренца, Годдарда, Оберта, Гомана, Валье, – но ссылок на вас я не заметил. Похоже, что автор с Вашими трудами не знаком. Обидно!» Через некоторое время газета «Юманите» довольно категорически напишет: «Циолковского по справедливости следует признать отцом научной астронавтики». Получается как-то неловко. Эсно-Пельтри пытается все объяснить: «…я предпринял все усилия для того, чтобы получить их (работы Циолковского. – Я. Г.). Для меня оказалось невозможным получить хотя бы маленький документ до моих докладов 1912 года». Улавливается некоторое раздражение, когда он пишет, что в 1928 году получил «от профессора С. И. Чижевского заявление с требованием подтвердить приоритет Циолковского». «Мне думается, я полностью удовлетворил его». – пишет Эсно-Пельтри. Письмо из Москвы в Париж датировано 12 апреля. Это, конечно, просто совпадение, но как блестяще подтвержден был приоритет Константина Эдуардовича ровно через 33 года, когда день 12 апреля, день триумфа Гагарина, стал международным праздником космонавтики!

Годдард ни в одной из своих книг, ни в статьях никогда не называл Циолковского, хотя получал его калужские книжки. Впрочем, трудный этот человек вообще редко ссылался на чужие работы. А между тем чикагский журнал «Office Appliances» писал в 1928 году, что «методы профессора Годдарда весьма сходны с теми, которые Циолковский предложил на 20 лет ранее».

Да, они не общались. А жаль. Потому что прав Оберт: дела могли бы пойти быстрее, не надо было бы заново «изобретать велосипеды». Было бы ошибкой утверждать, будто эти люди попросту дублировали Циолковского, хотя и не зная о нем. Нет, это были настоящие таланты, прекрасные изобретатели, опытные инженеры. У каждого была своя цель, свой взгляд на проблему, и каждый внес в решение ее свою неповторимость. «Все трое (К. Циолковский, Р. Годдард, Г. Оберт. – Я. Г.) обладали всеми необходимыми качествами: независимостью взглядов и богатым воображением». – писал американский историк К. Кэнби. Эту оценку можно распространить и на значительно более широкий круг пионеров космонавтики. Сколь ни скромен кажется нам сегодня их вклад в общее дело, негоже было бы представлять их этакими умственными пигмеями рядом с великаном Циолковским. От этого научный подвиг Циолковского не станет выше, напротив, даже умалится. Именно рядом с высокими достижениями пионеров мировой космонавтики увидим мы Циолковского в полный рост. Но все-таки объективная истина заключается в том, что Циолковский не только раньше других создал теорию космического полета, но и с наибольшей философской полнотой и глубиной представил космическое будущее человечества. В великой его формуле: «Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели» – сконцентрирован его ответ на главный вопрос: зачем людям лететь в космос?

Эсно-Пельтри стремился в космос, чтобы найти истоки жизни, понять механизм ее зарождения, доказать истину, в справедливость которой он верил: «Жизнь продолжает зарождаться все время».

Практичный ум Годдарда занимает «поиск методов поднятия записывающих приборов за предел, доступный шарам-зондам…» Ракета – орудие, которым он хочет расколоть небесный свод, пробиться в стратосферу, поднять туда аппаратуру…

«Исследование высоты, состава и температуры земной атмосферы, определение закона сопротивления воздуха при разных высотах и скоростях, а также исследование работы самой ракеты…» – так формулирует свою цель Оберт.

А Циолковский пишет: «Я интересовался более всего тем, что могло бы прекратить страдания человечества, дать ему могущество, богатство, знание и здоровье». Эта высота помыслов, благородство главной цели и делает Циолковского центральной фигурой в истории космонавтики и закрепляет за ним роль лидера, обогнавшего других не только в масштабах времени, но и в масштабах мышления.

…Осенью 1974 года дела газетные привели меня в ФРГ, в Мюнхен. Тут я вспомнил, что читал где-то о том, что под Мюнхеном живет Герман Оберт – последний из оставшихся в живых людей, стоявших у истоков космонавтики. Не зная языка, я попросил немецких друзей позвонить Оберту и спросить, не смог бы он принять меня ненадолго. Откровенно говоря, я даже не знал, о чем буду спрашивать его. Просто очень хотелось увидеть живого Оберта. В параллельной трубке услышал я слабый, очень далекий голос:

– Я слишком стар для интервью и никого не принимаю уже давно, - говорил Оберт. – А если русский журналист хочет написать обо мне, он все нужное ему найдет в книгах. Нет, право, я уже плохой собеседник…

Мне стало жалко старика. Ему было 80 лет. Вся жизнь позади. И нет уже тех, с которыми он начинал, никого нет, один. И в космонавтике он действительно как музейный экспонат – его называют «отцом немецкой ракетной техники», в его честь учреждена медаль, и даже «немецкое общество ракетной техники и космического полета» переименовали лет пятнадцать назад в «Герман Оберт гезелыпафт» – «Общество Германа Оберта». Почетные дипломы, награды, медали, звания… Как нужно все это было ему лет шестьдесят назад, когда разрабатывал 18-летний Герман свой проект космического корабля! Кажется, Стендаль сказал: дайте мне славу в кредит, и я докажу, что достоин ее!

Но увы, жизнь устроена столь несовершенно, что слава в кредит не выдается…

Герман ОБЕРТ (род. 1894). В Германии его называют «отцом немецкой ракетной техники». Один из основоположников космонавтики, энтузиаст использования ракет на жидком топливе. Независимо от К. Э. Циолковского Г. Оберт разработал ряд вопросов полета ракет, использования их для исследования атмосферы и космических полетов. Наряду с теоретическими исследованиями занимался разработкой конкретных конструкций, главным образом военных.

Родился Герман Оберт 25 июня 1894 года в маленьком городке Херманштадте в Трансильвании, который теперь под названием Сибиу можно отыскать на карте Социалистической Республики Румыния. Когда в одиннадцать лет он прочел «Из пушки на Луну» Жюля Верна, роман этот настолько потряс его воображение, что он ни о чем другом не мог думать, все мысли его кружились только вокруг космического полета. В третьем классе шессбургской гимназии он решил проверить Жюля Верна, и оказалось, что снаряд и вся эта затея с пушкой просто выдумка! Люди погибнут еще в стволе гигантского орудия, раздавленные чудовищными перегрузками! Его расчеты доказывали, что надо искать другой путь. Может быть, те самые пороховые ракеты, которыми герои Жюля Верна собирались тормозить свой снаряд? Использовать эффект отдачи! Он решил поставить опыт. Набрал полную лодку камней, а потом стал швырять их в воду за кормой. Всякий раз ощущался словно маленький толчок. Пожалуй, сила отдачи – это то, что надо. А не напутал ли Жюль Верн с невесомостью? Как поставить опыт со свободным падением тела? Двадцать раз прыгал Герман с вышки в бассейн, держа перед глазами перевернутую вниз горлышком бутылку с водой. Перед тем как окунуться с головой, он успевал разглядеть, что вода поднималась по стенкам бутылки, а в середине образовывался воздушный пузырь. Но не помешает ли невесомость нормальной жизни? Будет ли, скажем, пища проходить по пищеводу в желудок, если она ничего не весит? Стоя на голове, Герман попробовал съесть яблоко. Нельзя сказать, что поза удобная, но съел. Значит, пищевод достаточно силен, чтобы победить силу тяжести. Тогда с невесомостью он и подавно справится!