В шаге - Юрий Никитин

– Ненамного, это сколько?

– Три-пять процентов, – заверил он. – Но при постоянной корректировке ошибок, что остаётся прежней, для нашего биологического носителя такая потеря скорости останется незамеченной!.. Всё равно, что самолёт долетел бы из Нью-Йорка в Москву не за час и восемнадцать минут, а за час и девятнадцать.

Я проворчал:

– Ничего, когда-то и мы перейдём на скорости сингуляров. Хорошо, но, если не уложится в добавочные пару недель, установим чип по старому проверенному.

Он просиял, сказал счастливо:

– Спасибо, шеф! А говорят, дурак, обюрократится, заплесневел… Ничего подобного! Можно сказать, даже коллективу не видно, а коллектив всегда всё знает!

Я промолчал, а когда за ним захлопнулась дверь, подумал, что так говорить мог как раз он, слишком уж нетерпелив, всё ещё не понимает, что такой горный хребет, как наша цивилизация, так легко и просто не передвинуть на новый уровень. Не все такие, как мы, больше тех, для кого субботние шашлычки за городом предел мечтаний, и другого прогресса им не нужно.

Поздно вечером мы с Ежевикой сидели у меня на кухне, наслаждаясь добротным ужином, она уже отодвинула пустую тарелку, а я неспешно допивал горячий кофе.

Она улыбается солнечно и радостно, но я замечал настороженность в её взгляде, ещё ожидает чего-то необыкновенного от моего нового чипа, уже знает, что вижу, чувствую и знаю с его помощью больше, чем знал до него.

– Этика без знаний слаба и бессмысленна, – сказал я, продолжая разговор, – но и знания без этики всё опаснее с каждым шажком прогресса.

Встрепенувшись, воскликнула в восторге:

– Ого, что я слышу?.. Признаёшь необходимость этики?

– Я говорю о компромиссе, – уточнил я. – Только научники и этики проводят черту в разных местах. Каждая сторона уверена, что другие пытаются отхватить слишком много полномочий. В этом противостоянии масса любителей поймать крупную рыбу в мутной воде.

Она сказала с некоторым сарказмом в голосе, словно я повторяю какие-то заезженные доводы, то ли отвергнутые научной общественностью, то ли просто невыносимо скучные:

– Это о ком? О Константинопольском?

Я ответил серьёзно:

– Пришлось заглянуть в список его работ, некоторые даже пролистал. Ничего, кроме лозунгов и затёртых фраз!.. И он доктор наук?.. Да любой бомж у пивной рассуждает на том же уровне, только в иных терминах!

Она посмотрела с интересом.

– У тебя даже щёчки воспламенились. И глазки в праведном гневе. Здорово задел, да? Бомж так не сумеет.

Я пояснил, чувствуя, как начинаю понемногу заводиться:

– Любого умного человека раздражает, когда такие всползают наверх и начинают указывать более умным, что делать и как жить. Даже как жить, я не оговорился!.. Это же вроде бы основная функция этиков.

– Стой-стой, – сказала она, – ты только что говорил о компромиссе!

Я сказал с тоской:

– Дело в том, что сейчас само время бескомпромиссное. Страны стараются обогнать одна другую!.. Даже какая-нибудь Бирма может стать властелином мира, если первой доберётся до нейролинка четвёртого уровня!.. А когда такая гонка, то не до этики… как бы та ни была нужна вообще.

– А она нужна?

– Необходима, – ответил я нехотя. – Но только в праведных руках. А сейчас её присвоили жулики. Прости, если задел твои чувства к этому… богослову.

Она беспечно рассмеялась.

– Он ещё и богослов? А с виду такой интеллигентный и в то же время напористый мужчина!.. Да-да, напористый во всех отношениях, женщины такое чувствуют всей кожей.

– Льстит?

Она кивнула.

– Конечно, а как же иначе? В старину мужчины добивались женщин, а сейчас совсем не те красивые и романтичные времена.

Я зевнул, чуточку демонстративно.

– А? Дикари… Ладно, пора в койку.

Помяни чёрта, а он тут как тут, на другой день уже с утра Влатис заглянул в кабинет и сообщил таинственным шёпотом:

– Этот, как его, глава по этике, не запылился! Уже час шастает по зданию, заговаривает со всеми, интересуется, говорит комплименты…

У меня дрогнуло сердце.

– А что наши?

– Молчат, – сообщил он. – Во-первых, давали подписку о неразглашении, во‐вторых, он не наш, чего станем общаться, будто и он гомо сапиенс? Он гомо эректус, я с таким даже шашлычить на даче не стану!

Я сказал коротко:

– Пригласи ко мне. И напомни вежливо, хоть и твёрдо, что без моего разрешения… просто неэтично являться по своей инициативе и отвлекать сотрудников от работы.

– От важного задания, – уточнил он.

– О важности не говори, – предупредил я, – такое как раз и заставит вынюхивать больше. Просто сошлись на этикет и этику. И что я самолюбивый самодур, к таким вещам отношусь ревниво.

– Сошлюсь, – пообещал он недобрым голосом. – Без всякой, как её, этики!.. И даже без этикетства. Я человек местами простой, в юности грузчиком подрабатывал…

Минут через десять Константинопольский вошёл в кабинет, сопровождаемый Влатисом, тот остановился на пороге, послал мне многозначительный взгляд и тут же скрылся, неслышно прикрыв дверь.

Я спросил вежливо:

– Чем обязаны, Адриан Парфентьевич, вашему визиту?

Он посмотрел на меня с живейшим интересом.

– Недовольны? Вижу, вижу!.. Позвольте, всё объясню.

Не дожидаясь приглашения сесть, сам придвинул стул к моему столу, картинно опустился на сиденье, импозантный и величественный, как английский герцог позднего Средневековья, приятно улыбнулся, но не слишком широко, что было бы простонародно, а сдержанно, что подразумевает хорошие манеры и умение держаться.

– Слушаю, – произнёс я сдержанно.

Вообще-то ритуал, уже знаю, что скажет и даже как именно скажет, хотя и не читаю его мысли. Прототип вживлённого мне нейроинтерфейса в достаточной мере усиливает и сам мозг, хотя эти пятьсот терабайтов чипа капля в море, но зато на нужном месте.

– Артём Артёмович, – сказал он мягким бархатным голосом, – я нужный вам посредник в общении с… народом. И средствами информации. Да-да, у вас теперь свой специалист по пиару, но он не учитывает настроения простого народа, что уже боится науки и высоких технологий.

– Всегда боялись, – буркнул я. – Начиная с атомной бомбы. Даже с ткацких станков.

Он покачал головой, не отрывая взгляда от моих глаз.

– Атомная бомба где-то далеко, а чтение мыслей заденет каждого. Да что там заденет, ударит! Протестные настроения настолько велики, что… даже не знаю! Я бы тоже не хотел, чтобы этот котёл взорвался.

– Так успокойте народ, – предложил я.

Он улыбнулся.

– Как? Никто не хочет, чтобы ему залезали в голову. А от чтения мыслей и до контроля один шаг, даже шажок. С какими бы добрыми намерениями вы ни хотели читать чужие мысли, все против.

– Все?

Он величаво наклонил голову.

– Все. Даже те, кто согласен во имя общества или государственных интересов позволить сканировать свои мысли и чувства. Им тоже