Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799–1814 - Энно Эдвард Крейе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на суровость требований Наполеона, в ходе переговоров он неожиданно возвращался к практике заигрывания с Австрией и даже выдвинул идею династического брака представителей семей Бонапартов и Габсбургов. Оборотная сторона этого заигрывания была горькой, ибо она свидетельствовала о том, что Бонапарт желал примирения, и подкрепляла тезис Меттерниха, что мир без уступок был возможен. Вместе с тем она подразумевала, что в послевоенном мире возможности для сторонников франко-австрийского сближения не были исчерпаны. Несомненно, что именно поэтому Наполеон не протестовал против назначения Меттерниха министром иностранных дел. Это, возможно, объясняет и то, почему уроженцы Рейнской области не были включены в список лиц, увольнения которых требовали условия договора. Таким образом, бывший рейхсграф сохранил кое-что из своего дипломатического багажа на конференции в Альтенбурге: свой личный разрыв с партией войны. То, что он смог завоевать определенную степень доверия Наполеона, несмотря на причастность к развязыванию войны, было данью его творческому воображению. То, что одновременно он избежал позора, связанного с заключением унизительного мира, было для него явной удачей, частичкой везения, которое Меттерних из-за своего самодовольного убеждения в том, что он смог бы добиться на переговорах лучшего, так и не оценил. 6 октября Штадион официально подал в отставку, а Меттерних через два дня стал министром иностранных дел. Годы ученичества ушли в прошлое. Они завершились испытанием, которое пришлось перенести лишь немногим дипломатам, – борьбой за само существование государства.
Глава 5
1809–1812 годы: Приостановка противоборства
С выгодной позиции исторической перспективы мирные передышки в эпоху Наполеона, естественно, выглядят как периоды подготовки к новой войне. Однако люди той эпохи полагали в конце каждого конфликта, что они живут в послевоенном мире. Это особенно справедливо по отношению к Австрии 1809 года, поскольку и масштаб военных усилий, и суровые условия мира имели до этого мало прецедентов. Настроения австрийцев того времени напоминали настроения на юге США в 1865 году, во Франции в 1871 году или в Германии в 1919 году. Это был страх перед будущим и осуждение прошлого. Можно было бы возразить, что армия не была разбита, но предана дипломатами за столом переговоров. Но это были аргументы скорее гражданской партии войны, нежели самих генералов. И огромный военный долг, и тяжелые репарации должна была нести на себе экономика, ослабленная на 37 процентов по сравнению с довоенной. Пока не был выплачен первый взнос, оккупационная армия оставалась на австрийской территории.
Дальнейшие платежи могли быть обеспечены только увеличением налогового бремени, что настроило бы против центральной власти отдельные провинции и поставило бы под вопрос лояльность земель, объединенных Прагматической санкцией. Здесь находилась ахиллесова пята старого монархического режима Австрии: нельзя было ввести централизованные, эффективные учреждения, требуемые временем, без риска потерять части исторически сложившейся территории государства. Это было уроком для Иосифа II: именно это имел в виду Штадион, когда говорил, что мирный договор означал медленное удушение в противовес быстрой гибели. Именно поэтому Меттерних считал договор средством, при помощи которого Бонапарт стремился расчленить монархию, когда это не удалось сделать посредством оружия. Страх перед неминуемым развалом, как оказалось, был преувеличенным, но искренним. Страх появлялся, подобно министру без портфеля, на каждом государственном совещании. Учет этого страха так же важен для понимания политики Меттерниха в промежутке между войнами, как для оценки курса Кобенцля после Имперского эдикта.
По престижу короны был нанесен удар статьями договора, касающимися ее чести: Австрия должна была удалить со службы и, возможно, выслать группу лояльных служащих, простив нелояльных элементов в Галиции. Разумеется, в ответ были амнистированы сторонники Австрии в Тироле, но поскольку не существовало надежных средств гарантировать эти права, то кайзер ничего не мог предпринять, когда Андреаса Хофера, например, казнили в Мантуе в начале 1810 года. Теснее, чем когда-либо, вокруг Австрии затянулась петля международной изоляции. Мирный договор, потребовавший от нее присоединения к континентальной блокаде Англии, нисколько не способствовал заключению Веной альянса с Францией и не упразднил франко-русский союз, созданный в Тильзите. Наполеон имел выигрыш и в Германии. Ничто, кроме его смерти или какой-нибудь непредвиденной катастрофы, не могло способствовать возобновлению войны.
Настолько мрачной была обстановка, когда Меттерних взялся за выполнение своих обязанностей в Бальхаузе. Едва ли лучше было его собственное положение. Некоторые сановники, такие, как эрцгерцог Карл или князь Лихтенштейн, знали его только как главного сторонника войны. Другие, например Балдаччи, сожалели о его профранцузской ориентации. Повсеместно распространялись сплетни, будто он «подсидел» Штадиона. К чести бывшего министра, тот отвергал эту версию. В дипломатических кругах Меттерних считался ловким интриганом, но также деятелем, уступавшим Штадиону в силе характера. Даже закадычный друг Меттерниха Генц отнесся к нему критически, порицая его за кажущееся легкомыслие, с которым министр иностранных дел принялся за решение серьезных задач. Для всех, следовательно, благосклонность кайзера Франца к Меттерниху казалась еще более поразительной, чем благосклонность к нему Наполеона.
Франц имел веские основания для выбора Меттерниха. Кроме бывших министров – некоторые даже хотели призвать на службу отставного Тугута, – Меттерних считался наиболее опытным дипломатом на действительной службе, профессионалом в летах, способным давать дипломатические поручения генералам. Он начал службу не только до проведения аннексий 1806 года, но даже до Имперского эдикта 1803 года. Брак Меттерниха с представительницей дома Кауницев во многом способствовал тому, что он больше не отождествлялся с немецкими эмигрантами, на которых Наполеон и Карл возлагали ответственность за войну. Более того, во время мирных переговоров, когда Штадион, например, допускал, как минимум, возможность отречения Франца, Меттерних сохранял молчание, демонстрируя личную преданность кайзеру и чувство приличия, которые Франц не мог не оценить. Очень вероятно также, что Франц выбрал Меттерниха просто потому, что считал его программу
