Оскар Уайльд и смерть при свечах - Джайлз Брандрет

Я повернулся в том направлении, куда указывала Вероника, и действительно с боковой улицы, ведущей к театру «Лицеум», на Стрэнд выехал кэб, в котором сидел Оскар. Он смеялся, закинув голову назад, и выглядел совершенно счастливым. Это был точно он — в экстравагантном зимнем пальто бутылочно-зеленого цвета, с каракулевым воротником, но молодую леди я никак не назвал бы красивой. Конечно, черты ее лица скрывали капюшон и шляпка, но я сумел увидеть вполне достаточно, чтобы понять, что это та самая девушка с изуродованным лицом, которую я заметил на втором этаже в доме на площади Сохо.

— Вы думаете, она актриса? — снова спросила Вероника.

— Понятия не имею, — ответил я, — но я бы не назвал ее красивой.

— Неужели? — удивленно спросила Вероника. — У мужчин такие странные представления о женской красоте. А я утверждаю, что она прелестна. Мистер Уайльд неравнодушен к красоте, разве нет?

— И к ужасам уродства, — ответил я. — Он не раз при мне переходил на противоположную сторону улицы, чтобы не встречаться с теми, кому судьба не даровала красоты. Он считает уродство формой болезни, поэтому мне странно видеть его в компании именно этой молодой леди.

Между тем кэб скрылся в сгущающихся сумерках.

— Вы ошибаетесь, Роберт. Если вы полагаете, что она уродлива, то странным следует считать вас.

— Возможно, все женщины кажутся мне обыкновенными по сравнению с вами, — сказал я.

— Вы очень галантны, мистер Шерард, — улыбнулась Вероника, сжимая мою руку и разворачивая меня в сторону Трафальгарской площади. — Я желаю насладиться прогулкой с таким блестящим джентльменом. Вы проводите меня до «Чаринг-Кросс»? Там мы сможем сесть на поезд подземки за два пенса.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Скажите мне, — сказала она, когда мы зашагали по улице, — я давно хотела вас спросить, когда мистер Уайльд познакомился с мистером Джоном Греем?

Глава 17

25 января 1890 года

Когда я встретился с Оскаром в полдень двадцать пятого января 1890 года, как мы и договаривались — в последний вторник месяца, — он выглядел замечательно. Его крупное лицо было бледным и одутловатым, как и всегда, но глаза необычно блестели. Я заметил его первым — Оскар улыбался. Его улыбка, обращенная к вам, могла смутить: у него были обесцвеченные, слегка выдающиеся вперед зубы, но на сей раз, она казалась спокойной и естественной. Так улыбаются умиротворенные люди. Иногда, как мне кажется, лицо говорит нам куда больше, чем маска.

— Вы хорошо выглядите, Оскар, — сказал я, тепло пожимая его руку.

Он был в канареечно-желтых лайковых перчатках и зеленом пальто с каракулевым воротником, в котором я его видел на Стрэнде два дня назад. Шею Оскара украшало гофрированное желтое жабо, скрепленное бриллиантовой булавкой для галстука. В руке он держал тонкую черную трость, какие носят офицеры.

— У вас новая трость? — спросил я.

— Верно, — с довольным видом ответил он и взмахнул обновкой. — Я сделал себе подарок. К моему сожалению и великому неудовольствию Констанции, я потерял вашу замечательную трость со шпагой, Роберт. Впрочем, я уверен, что она найдется. А пока я приобрел эту черную трость из ротанга, чтобы хулиганы и бродяги держались от меня подальше.

— Несомненно, это поможет, — сказал я.

В тот день Оскар разоделся, словно павлин — иногда у него бывало такое настроение. Я немного напрягся, понимая, что следует сделать еще один комплимент.

— Вы похожи на молодого прожигателя жизни.

— Рад это слышать, Роберт, — ответил он, склонив голову, чтобы показать, что принимает мои слова. — И я всем сердцем с вами согласен! Благодарю вас, мой друг. Я в полном порядке, давно уже так хорошо себя не чувствовал. Сегодня я живу по-настоящему. Умение жить так редко встречается в нашем мире. Большинство людей существуют, и не более того. Какая напрасная трата времени! Я только что говорил старушке Темзе, какое это благословение быть рекой. Океаны и моря приходят и уходят. Озера и пруды гниют. Но река течет, река катит свои воды вперед, река всегда в движении.

Когда Биг-Бен пробил следующий час, мы свернули на Вестминстерский мост и зашагали мимо здания Парламента. Оскар указывал дорогу.

— Как ваша лекция в Оксфорде? — спросил я.

— Превосходно! — ответил он. — Меня особенно порадовало, что удалось сократить визит. Джон Грей остался раздавать мои локоны самым достойным. А я вернулся в город в воскресенье.

— Ради дела или удовольствия? — спросил я, стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал небрежно.

— И то, и другое, — ответил Оскар. — Меня пригласили посмотреть последнюю работу Генри Ирвинга в «Лицеуме». Он поставил новую пьесу, основанную на «Ламмермурской невесте» — сэр Вальтер Скотт в самом своем благородном виде… и в самом мрачном.

— Ирвинг просил вас о помощи?

Оскар засиял.

— Я внес свой вклад, надеюсь, это поможет сделать пьесу не такой мрачной. Мы вместе пойдем на премьеру, Роберт. Мистер Ирвинг замечательный и очень достойный человек.

Ирвинг — великий актер-антрепренер викторианской эпохи, первый человек своей профессии, получивший звание рыцаря, был всего на шестнадцать лет старше Оскара, но Уайльд почитал его, как отца. Я несколько раз видел их вместе (главным образом в студии Джона Миллеса; Миллес и Ирвинг много лет дружили), и это зрелище производило интригующее впечатление: Оскар-принц превращался в Оскара-придворного. Обычно Оскар относился ко всем людям как к равным, не обращая внимания на возраст и известность. С Ирвингом дело обстояло иначе. Ирвинг был его героем. И я чувствовал, что Ирвингу часто бывало немного не по себе в обществе Оскара.

Мы пересекли лужайку перед Вестминстером и свернули на Грейт-Колледж-стрит.

— Быть может, мне следовало стать актером, Роберт, — с улыбкой сказал Оскар. — Я бы хотел войти в труппу Ирвинга.

— Вы и есть актер, Оскар, — заметил я.

— Да, — сказал он, неожиданно взмахнув тростью над головой. — Однако такая ужу меня судьба: постоянно играть одну и ту же роль. Я завидую Ирвингу. Сегодня он Ромео, завтра — Мефистофель. Я же всегда Оскар Уайльд.

— То есть Ромео, находящийся под влиянием Мефистофеля, — сказал я.

Оскар расхохотался, ему явно понравилась моя шутка. Я редко видел его в таком веселом настроении. Мы добрались до Литтл-Колледж-стрит.

— А где дом номер двадцать два? — спросил он. — Я ужасно проголодался. Насколько я помню, у Беллотти всегда превосходно кормят.

— Вот номер двадцать два, — сказал я, указывая на узкий дом из красного кирпича напротив нас. — Он похож на дом номер двадцать три по Каули-стрит.

— Работа того же архитектора, я полагаю, — сказал Оскар, не спуская глаз со здания, пока мы переходили дорогу.

Шторы в окнах второго этажа были задернуты. Окна первого и вовсе закрывали ставни. Дом выглядел заброшенным. Да и улица оставалась совершенно пустой. Мы оба внезапно заметили, как громко звучат наши голоса.

— У вас есть ключ?

— У меня ключ Беллотти, — ответил Оскар. — Но мы постучим, сегодня мы всего лишь гости. — И он принялся колотить в дверь. — Видите, как блестит молоток, Роберт. Здесь наверняка работает достойная экономка.

Мы немного помолчали, и Оскар снова постучал.

— Никого.

— Вы ошибаетесь, — возразил Оскар. — Она спускается сверху со свечой в руке. Смотрите. — И он показал на пятна света, танцующие на витражном стекле над входной дверью. — Думаю, мы с ней знакомы…

Дверь открыла дородная леди зрелого возраста в длинном платье из черного крепа и тафты. Поверх платья она надела белый накрахмаленный передник, ее голову украшал белый полотняный чепец с множеством ленточек, из-под которого виднелись рыжие локоны. В отличие от Оскара, я не сразу ее узнал.

— Миссис О’Киф, — сказал он, протягивая руку, когда женщина начала низко приседать в реверансе, в результате чего огонек свечи едва не поджег ленточки чепца. — Я надеялся, что меня ждет приятная встреча, но не мог на нее рассчитывать. Как поживаете?

— Со мной все хорошо, благодарение Господу, — ответила миссис О’Киф, выпрямляясь. — Да и вы прекрасно выглядите. — Она подняла свечу, чтобы свет упал на лицо Оскара. — Как и обещала, я молилась за вас.

— Святому Иуде, я полагаю.

— Не только ему, но и святой Цецилии… заходите, заходите, пожалуйста. — Она отошла в сторону и поманила нас в узкий темный коридор. — И, конечно, нашей благословенной святой Елене из церкви Святого Креста. Я всегда считала ее самой надежной заступницей. — Она закрыла за нами входную дверь, и мы оказались в круге света, который падал от свечи. Миссис О’Киф посмотрела на Оскара влюбленными глазами. — Как приятно снова вас видеть, сэр!

— Они здесь? Они пришли? Проводите их наверх, миссис О! — послышался голос сверху.