Подкидыш для депутата. Выбор сердца (СИ) - Лесневская Вероника

— Врешь! — осекаю его, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Леша горел своим делом, все время ему посвящал. И не шел против закона! Ложь! — обвиняюще бросаю. — Ты действительно виноват в том, что произошло. Пусть косвенно, но только ты. И никто другой. Мой муж не смог перенести удара после потери бизнеса, а я… — всхлипываю, потому что не могу произнести это вслух.

Все еще больно. Настолько, что все внутренности режет острым ножом. Там, где когда-то теплилась жизнь, сейчас — пустота. Навсегда.

— Ты настолько слепа или притворяешься, не пойму? — произносит Дима стальным голосом.

— Моего мужа нет в живых из-за твоих серых схем! — хочу достучаться до него, но тщетно. — Ты слышишь?

Но Щукину плевать. Мои свежие раны воспаляются с новой силой. Как бы я не пыталась оправдать Диму, но его вина остается фактом! Я же просто влюбленная дура, ослепленная иллюзией мифического счастья. Мы оба его не заслужили!

— Врешь! — возвращает он мою же фразу, даже тон дублирует. — Думаешь, я предварительно не навел справки об Алексее Михайловиче Кобылине? С моими связями хватило всего пары часов, чтобы узнать все детали. Так что не пытайся изворачиваться.

— Я не понимаю, — отрицательно качаю головой.

— Хватит, противно слушать свои жалкие потуги выкрутиться, — рычит Щукин. — Мне все ясно!

— Дима! Это несправедливо! — срываюсь на крик. — Я ведь дала тебе шанс, несмотря на то, что ты растоптал мою семью. Потому что узнала ближе, почувствовала, что в тебе есть что-то человеческое! Подумала, что ошиблась, отчаявшись на месть. Что меня ввели в заблуждение. А ты даже выслушать меня не хочешь!

— Почему ты решила, что мне нужен был какой-то шанс? — стреляет льдинками. — Красиво мяукаешь, кошка, да только из твоего ротика пока что не вылетело ничего, кроме лжи. Скажи, чего вы с Кобылиным добивались? Хотели вернуть свои клубы? Это ведь он все придумал и надоумил тебя провернуть?

— Он мертв! — срываюсь на истерику.

Дима отмахивается от меня, как от жужжащей над ухом мухи, и морщится пренебрежительно.

— Маленький вопросик. В постель ко мне прыгать тебя тоже муж благословил? — прыскает ядом, а в глазах плещется отвращение. — И каково это, спать с подонком? — вкладывает руки на груди и смотрит на меня с прищуром.

Не выдерживаю его взгляда, прячу лицо в ладони. Жалею, что не сбежала вовремя. Тогда бы не пришлось выслушивать оскорбления.

— Дим, не надо, — мяукаю жалобно. — Прошу, остановись, — стираю слезы со своих щек. — Ты ведь не такой. Я знаю тебя настоящего, — решаюсь восстановить зрительный контакт. — Видела, как ты относишься ко мне и к Маше.

При упоминании имени малышки Дима вздрагивает, словно от пощечины. Становится чернее грозовой тучи. Секунда — и его лицо искажается. Щукин вновь раскрывает злосчастную папку, а я с замиранием сердца жду, что он на этот раз вытащит из ящика Пандорры.

Обреченно вздыхаю, когда на стол опускаются документы из лаборатории. Результаты ДНК-теста. Судя по всему, настоящие результаты. И мой смертный приговор.

— Не знаю, что ты там «видела», на тебя мне плевать, — сжигает все мосты между нами. — Единственное, что меня интересует сейчас — это Маша

— Она не твоя дочь, — сипло говорю правду.

— Я знаю, — кивает Дима на документы. — Сегодня ночью мы с Владом поставили на уши всю лабораторию. Даже виновного нашли. Того, кто подменил результаты. Вот только признаваться, по чьей указке он это сделал, рискуя должностью, так и не захотел. Явно не твоего Кобылина испугался! Кто-то более влиятельный помогал вам?

Молчу, понурив голову. Не могу сказать имя. Не сейчас. Иначе потеряю Машу.

— Я не удивлен, — Щукин становится еще злее, превращаясь в зверя. — Итак, Маша не родная мне. Как и тебе. Откуда она?

— Из детдома, — отрывисто выдаю жестокое признание.

Дима застывает. Кажется, на мгновение даже дышать перестает. Обращается в каменное изваяние, а тем временем его некогда медовые глаза наполняются кровью.

— Да ты в подлости даже меня переплюнула! — неожиданно бьет кулаком по стеклянной поверхности стола, заставляя ее зазвенеть. — Зачем? — спрашивает хрипло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Взять Машу из детдома и выдать за дочь Димы — не моя идея. Я бы никогда до такого не опустилась. Но в тот момент не могла мыслить рационально. Мною руководило горе. И управлял человек, который умеет убеждать.

— Ты бы никогда не пустил меня в свой дом. Манипулировать ребенком было единственным вариантом, — объясняю я и спешу добавить. — Я ненавижу себя за это! Но…

Но не жалею! Потому что иначе я никогда бы не обрела Машу, наши с ней пути просто бы не пересеклись.

Дима не позволяет мне сказать эти слова вслух.

— Заткнись, — поднимает руку. — Я услышал более, чем достаточно! Признаться, ты круто обвела меня вокруг пальца. Не ожидал от бабы такой многоходовки, — ухмыляется он.

— Дима, я была в отчаянии, — предпринимаю последнюю попытку оправдаться, но она разбивается об ярость преданного мною мужчины.

— Убирайся из моего дома! — цедит он сквозь зубы.

Всматриваюсь в его ожесточившееся лицо, ледяные глаза — и понимаю: продолжать разговор бессмысленно. Сделаю только хуже. Дима и так стойко держится, даже руку на меня не поднял. Тогда как Леша бы в подобной ситуации… Осекаю себя: нельзя сравнивать двух мужчин.

— Хорошо, Дим, — тяжело выдыхаю я и поднимаюсь со своего места. — Наверное, так будет лучше для всех, — убеждаю себя, а сама глотаю слезы. — Дай мне минут десять. Соберу Машу, и мы уедем.

Я не в силах находиться рядом с Димой, зная, что потеряла его навсегда, поэтому направляюсь в комнату. Держусь до последнего, чтобы не разрыдаться при нем.

— Одна, — летит мне в спину, будто выстрел. — Ты уезжаешь одна.

Глава 9

Кажется, будто время останавливается, а мир вокруг теряет свои краски, становится невзрачным и серым. Есть только я и Дима. Между нами — бездонная пропасть, в которую я срываюсь, услышав последний приговор мужчины. Он бьет похлеще кулака — и прямиком в солнечное сплетение. Дыхание перехватывает, перед глазами все плывет.

Поворачиваюсь очень медленно, словно боюсь сделать неверное движение — и подорваться насмерть. С трудом выдерживаю презрительный взгляд Щукина. Он скользит по моему заплаканному лицу, пристально, сосредоточенно. Ощущение, будто детектором лжи сканирует. И каким бы ни был результат «теста», Дима все равно мне не поверит. Больше никогда.

— Ммм? — вместо вопроса из моей груди вырывается тихое мычание, разбавленное судорожными всхлипами.

— Маша остается со мной, — добивает Щукин.

Шутит? Или я ослышалась?

Неужели меркантильному депутату и по совместительству убежденному холостяку нужен чужой ребенок? Смешно!

— Зачем она тебе, Дим? — сипло произношу, все еще сохраняя между нами безопасную дистанцию. — Ты заботишься лишь о своей карьере. Эльвира с первого дня ненавидит нас обеих! Твой отец вообще будет в шоке, когда вернется из-за границы, — нервно усмехаюсь, представляя удивление Щукина-старшего. — Что ты делаешь?

Молчит. Не может дать ответа. Потому что его нет. На красивом, но грозном лице — ледяная маска, не пропускающая ни единой эмоции.

Мужчина, который только вчера грел меня в своих объятиях, сейчас стал врагом. Злейшим. Беспощадным.

Осознание, почему Дима так жестоко поступает со мной, словно острие скальпеля, вонзается в сердце.

— Ты ведь хочешь наказать меня, отобрав Машу? — выдаю с разочарованным стоном. — Отомстить? Лишить последнего, что у меня есть? — реву, не стесняясь. — Дима, прошу тебя, просто отпусти нас. Клянусь, мы никогда не встретимся на твоем пути…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отпустить? — перебивает меня Щукин, безжалостно и черство. — Чтобы ты вернула ребенка в детдом, как отработанный материал?

Разве слова могут бить так больно? Оказывается, могут! Лучше бы Дима по-настоящему ударил меня. И отпустил.

— Нет! Ни за что! — лихорадочно мотаю головой и вплотную подхожу к мужчине. — Я удочерю Машу! Мне обещали помочь оформить документы, — выпаливаю прежде, чем успеваю заткнуть себе рот.