Балтийская трагедия: Агония - Игорь Львович Бунич

к этому факту вполне спокойно и даже удостоил Ивана Святова, которому удалось вывести корабль из смертельной ловушки, своей стереотипной похвалой — «Маладэц». Тем более, что вождю доложили не столько о повреждении крейсера, сколько о героических усилиях по его спасению и о том, что в настоящее время «Максиму Горькому» в ударном порядке сооружают новый нос.

А на «Кирове» Сталин просто зациклился. Все связанные с Таллинном вопросы, он немедленно сводил к судьбе крейсера. Так и сегодня он первым делом стал выяснять у адмирала Кузнецова, ушёл ли «Киров» из Таллинна. Кузнецов (в который раз) попытался объяснить вождю, что для проводки такого крупного корабля «через контролируемые противником воды», необходима предварительная подготовка, которая затягивается из-за неблагоприятных погодных условий, царящих в настоящее время на Балтике.

Сталин прекрасно знал, что когда адмиралы начинают ссылаться на погоду, их можно сразу расстреливать: они не владеют обстановкой. Поэтому приказал: пусть Трибуц садится на «Киров» и уходит немедленно. Рассказывать Сталину о том, что кроме «Кирова» на адмирале Трибуце висит ещё целый флот и 50 тысяч человек, что тральщики в такую погоду не смогут обеспечить проводку «Кирова» через минные заграждения противника и тому подобное, было бесполезно. А потому нарком ВМФ ответил: «Есть, товарищ Сталин».

Но это была только преамбула. Самое интересное адмиралу Кузнецову ещё предстояло услышать, и то, что он услышал, ошеломило адмирала.

Прежде всего он понял, что Сталин совершенно не верит в возможность удержать Ленинград. Он был уверен, что город придется сдать. А потому необходимо подготовить к уничтожению все корабли флота, а также всю военно-морскую и кораблестроительную инфраструктуру как в Ленинграде, так и в Кронштадте. А личный состав и малые корабли уводить на Ладогу и за Ладогу. Вместе с армией, фактически уже попавшей в Ленинграде в «котёл».

— Товарищ Сталин, — стараясь придать своему голосу побольше твердости и убедительности, сказал Кузнецов, — мы отстоим Ленинград!

Однако Сталин, казалось, не услышал реплики наркома ВМФ.

Верховный снова подтвердил свой приказ, предписывавший адмиралу Кузнецову отправляться в Ленинград и Кронштадт, но не только для наведения порядка на флоте, но и для подготовки флота к уничтожению в случае сдачи города на Неве.

Возникал закономерный вопрос: зачем поднимать столько шума по поводу находящегося в Таллинне крейсера «Киров» и прилагать столько усилий для проводки крейсера в Кронштадт, если там его все равно придется взорвать? Причём было видно, что Сталин в душе вполне уже смирился с подобным исходом событий. Но только в Ленинграде, а не в Таллинне!

Адмирал Кузнецов был далеко не первым, который обратил внимание на полную иррациональность сталинского мышления, её гнетущую непоследовательность и склонность к панической истерии. И надо сказать, что для подобного поведения у товарища Сталина было достаточно оснований. Конечно, адмирал Кузнецов не осмелился в связи с этим задать диктатору какие-либо вопросы, но все-таки позволил себе поинтересоваться, что будет с трёхмиллионным населением города, когда армия и флот, уничтожив свои инфраструктуры, уйдут «на Ладогу и за Ладогу»?

Сталин стал набивать трубку, бросив на адмирала быстрый взгляд.

— Мы об этом позаботимся, — пообещал вождь, явно давая понять наркому ВМФ, что этот вопрос его не касается.

Но был вопрос, который прямо касался адмирала Кузнецова и мог быть решен только Сталиным.

Нарком ВМФ не мог приехать в Ленинград и готовить командование Балтийским флотом к уничтожению своих кораблей, доков, мастерских, складов и учреждений, не имея на то письменной директивы, подписанной кем-то из вышестоящего командования. Лучше всего — самим Сталиным. О чём нарком ВМФ прямо и поставил вождя в известность.

— Сами и отдайте такой приказ, — предложил Верховный главнокомандующий.— Вы — нарком ВМФ.

Ну уж нет! Как и все военные, работающие в прямом контакте с вождем, адмирал Кузнецов хорошо уже знал повадки своего Верховного. Получишь устное приказание, выполнишь, а тебя же потом за него и расстреляют. Кто приказал? Вы только вождя нашего народа в это дело не впутывайте!

— Нет, товарищ Сталин, — твердо заявил Кузнецов. — Я таких приказов отдавать не имею права.

— А кто имеет право? — поинтересовался вождь, глаза которого стала заливать тигриная желтизна.

— Только вы, товарищ Сталин, — бледнея, ответил адмирал.

— Харашо, — согласился на компромисс вождь. — Подготовьте нужный документ. Шапошников подпишет.

Вернувшись в наркомат, адмирал Кузнецов набросал проект телеграммы:

«В случае вынужденного отхода из Ленинграда все корабли военного флота, торговые, промышленные и технические суда подлежат уничтожению... Уничтожения произвести с максимальной степенью разрушения на возможно длительный период».

Адмирал ещё раз перечёл текст проекта телеграммы и некоторое время сидел, положив голову на руки. Он даже не знал, имеет ли он право или нет ознакомить с текстом этой телеграммы коллегию наркомата ВМФ.

Затем он позвонил в генштаб Шапошникову. В аппарате начальника Генерального штаба после некоторых колебаний ответили, что маршал примет Кузнецова в 8 часов утра.

Начала раскручиваться одна из самых интересных и показательных военно-морских интриг в годы войны, сказавшая о всех высших руководителях страны и флота больше, чем десятки тонн архивных документов.

03:00

Поток радиограмм, хлынувших на его имя из разных вышестоящих инстанций — от наркома ВМФ, Главного Морского штаба, штаба Северо-западного направления, Ленинградского обкома ВКП(б) — встревожил адмирала Трибуца. Главным образом потому, что командующий КБФ был совершенно сбит с толку, не понимая чего от него хотят? Первым, что бросалось в глаза, это присутствие во всех депешах в том или ином контексте упоминания о крейсере «Киров». Но и тут не было абсолютно никакой ясности. Из одних радиограмм можно было сделать вывод, что от благополучной проводки крейсера в Кронштадт чуть ли не зависит исход всей войны. Из других — можно было понять, что «Киров» лучше всего затопить где-нибудь в достаточно глубоком месте, поскольку обстановка складывается так, что его все равно придется взорвать по прибытии в Кронштадт. В третьих — выражалось сомнение, что крейсер удастся довести до Кронштадта. Немцы сконцентрируют на нём все усилия своей бомбардировочной авиации, и «Киров», не имея возможности маневрировать на узком протраленном фарватере среди мин, так или иначе будет потоплен.

Но все они недвусмысленно указывали на то, что судьба самого командующего флотом неразрывно связана с судьбой крейсера.

От всего этого уже веяло каким-то мистицизмом при полном отсутствии здравого смысла.

Надо сказать, что сам адмирал Трибуц вовсе и не собирался при прорыве в Кронштадт поднимать свой флаг на крейсере «Киров», считая, что наличие сразу двух адмиралов