Зайти с короля - Майкл Доббс

— А как остальные собираются подать это?

— Толком никто не решил. Уж слишком необычная история.

Фигурировали король, премьер-министр, лорды и члены палаты общин, только архиепископа не хватало, но «Сан» или «Миррор» обязательно притянут и его за уши. Все бы хорошо, но уж больно незначительными персонажами затеян весь этот шум: о Колторпе мало кто слышал, а о Квиллингтоне — вообще никто. Тема болезненная, может быть, дать статьей на парламентской странице?

— Какие-нибудь намеки с Даунинг-стрит есть?

— Они осторожничают. Настаивают, что не имеют к этому никакого отношения. Говорят, что тема серьезная и заслуживает внимания, но считают, что Квиллингтон — дурак, а Колторп хватил через край. Явно не хотят повторения рождественской истории.

— Но и не просят, чтобы мы замяли ее?

— Нет.

— Колторп попытался сместить акцент с разделенной нации на деньги. Это умно, слишком умно для него. Они запустили пробный шар. Выпустили Колторпа, чтобы посмотреть, клюнет ли на это публика.

— Так как же нам быть?

Лэндлессом руководило не столько данное Квиллингтону обещание, сколько инстинкт, — инстинкт человека, с детских лет участвовавшего в уличных драках, человека, привыкшего отличать спасительную тень от тени, где прячется враг. Он доверял своим инстинктам, а они говорил ему, что где-то там прячется фигура Френсиса Урхарта. Стоит ему посветить вокруг, и кто знает, кого выхватит из тьмы луч фонаря. В любом случае, в королевскую семью он уже вложил кучу денег, которые не дадут дивидендов, пока она не станет новостью. Плохой, хорошей, никакой — не важно, лишь бы новостью.

— Дай шапкой. На всю первую страницу.

— Вы думаете, это настолько важно?

— Мы сделаем это важным.

На том конце провода слышалось возбужденное сопение: редактор пытался уловить ход мыслей владельца.

— «Пэры атакуют Урхарта»? — предложил он несколько заголовков. — «Премьер не избирался и не имеет шансов быть избранным, говорят сторонники короля»?

— Да нет, ты, кретин! Полтора месяца назад мы трубили на весь мир, какой он тонкий и благородный человек. Одним махом переделать его из Роджера Рэббита[4] в Распутина — наши читатели подавятся. Подай это уравновешенно, беспристрастно, солидно. Но обязательно сенсации.

— Вы хотите подловить остальных, основываясь только на одних этих сведениях. — Это был не вопрос, а предположение: новость шла на первую страницу, когда никто из конкурентов этого не делал.

— Нет, не только на этих, — задумчиво ответил Лэндлесс, — и не забудь рассказать об этом в редакции.

— Но это значит, что через час об этом будет знать вся Флит-стрит. — Они оба знали, что в редакции были сотрудники, которые подрабатывали, давая знать соперникам, когда что-нибудь происходило, получая вознаграждение за слухи, передаваемые в обратном направлении. — Все бросятся по следу. Решат, что мы что-то раскопали, о чем они не знают. Никто не хочет быть застигнутым врасплох, и это будет на первой странице у всех?..

— Вот именно. Новость будет с продолжением, потому что мы будем раскручивать эту историю. Непредвзято, честно, в интересах нации. Пока не придет момент отойти в сторонку, но к тому времени мы зададим мистеру Урхарту такого жару, что расхлебывать он будет месяцы. Вот тут-то и окажется, что он не только не избран, но и не имеет шансов быть избранным.

Он бросил трубку на аппарат и повернулся к Квентину, который стоял, прислонясь к стене в дальнем конце отделанной мрамором огромной ванной комнаты, и внимательно изучал аэрозольный баллончик.

— Квентин, ты помнишь короля Эдуарда Второго?

— Вы имеете в виду того, которого застали с окровавленной кочергой в руках? — Он презрительно скривил губы, подтверждая, что ему известна эта легенда о подлом убийстве.

— Если я когда-нибудь узнаю, что хоть одно слово моего разговора было повторено за этими стенами, ты будешь Эдуардом Первым. И я лично позабочусь о кочерге. Ты меня понял?

Квентин постарался, очень постарался убедить себя, что газетчик шутит. Он бодро улыбнулся, но в ответ получил только пристальный взгляд, который не оставлял места для сомнений. Квентин вспомнил, что Лэндлесс никогда не шутил. Не произнеся больше ни единого слова, Квентин вернулся к стрижке.

Первый выпуск она купила на улице. На лестнице она столкнулась с курьером.

— Рад видеть вас снова, мисс.

Ухо Салли резануло это «снова». Ей только показалось или это ее вина говорила в ней? Нет, не вина. Она уже давно решила не подчинять свою жизнь правилам, которые другими так легко отвергаются. Она никому ничего не должна, и она не будет единственной нищей святой среди окружающих.

Он разложил газеты рядом на полу и долго в задумчивости разглядывал их.

— Началось, Салли, — сказал он наконец. Она отметила нотку опасения в его голосе. — Скоро мы будем за точной возврата.

— На пути к победе.

— Или на пути к тартарары.

— Перестань, Френсис, это то, чего ты хотел. Люди начинают задавать вопросы.

— Не пойми меня неправильно, я не падаю духом, я только слегка осторожен. В конце концов, я англичанин, и это мой король. И, похоже, не только мы задаем вопросы. Кто этот Квиллингтон, этот неизвестный пэр с манией мессианства?

— А ты его не знаешь? Это брат человека, который, как говорят, настолько близок к принцессе Шарлотте, что может подхватить ее грипп. Регулярно фигурирует в колонках светских сплетен.

— Ты читаешь светские сплетни? — Он был неприятно удивлен: Элизабет имела привычку читать их за утренним столом. Он внимательно посмотрел на Салли, спрашивая себя, доведется ли ему когда-нибудь завтракать с ней.

— Многие из моих клиентов живут ими. Притворяются расстроенными, когда фигурируют в них, и просто убиты, когда их там нет.

— Значит, Квиллингтон — из королевской рати, не так ли? А королевская рать уже приняла вызов и готовится к битве.

Он все еще стоял над газетами.

— Кстати, о клиентах, Френсис. Ты хотел познакомить меня с новыми лицами, но, кроме случайного курьера и горничной, я ни с кем не познакомилась. Похоже, все наше время мы проводим наедине.

— На самом деле наедине мы никогда не бывали. Здесь это невозможно.

Она подошла и нему сзади и обняла его, уткнув лицо в хрустящий свежий хлопок его рубашки. Она слышала его запах, запах мужчины с его мускусным оттенком, смешанный с запахом крахмала и чуть-чуть — одеколона, и почувствовала нарастающее тепло его тела. Она знала, что опасность доставляет ему наслаждение, дает ощущение, что он завоевывает не только ее, но с ней и весь мир. Тот факт, что в любой момент в комнату мог войти курьер или сотрудник резиденции, только обострял его уверенность в себе. С ней он непобедим. Настанет момент, когда он будет чувствовать себя так все время, когда отбросит настороженность и перестанет признавать любые правила, кроме своих, однако, достигнув вершины своей мощи, начнет сползать вниз, к поражению. Так случается со всеми. Они начинают убеждать себя, что новый вызов — уже не новый, а просто продолжение старой, уже выигранной битвы. Разум начинает замыкаться в себе, они теряют чувство реальности и гибкость, будучи не в состоянии приспособиться к возникающим опасностям. Их зрение перестает отражать мир, оно рисует только повторяющиеся картины. Не у Урхарта, пока нет, но иногда и у него. Она ничего не имела против того, что ее используют, пока она тоже могла использовать его и пока отдавала себе отчет в том, что это, как и все на свете, не может длиться вечно. Обняв его грудь, она просунула пальцы между пуговицами его рубашки. На премьеров всегда оказывают давление, сначала их собственное тщеславие и чувство неколебимости, потом избиратели, их коллеги и политические соратники. Никогда не давит только король, уже давно.

— Не волнуйся о своих клиентах, Салли. Я устрою это.

— Спасибо, Френсис.

Она поцеловала его шею, продолжая играть пальцами на его пуговицах, словно на клавишах рояля.

— Ты отлично знаешь свое дело, — выдохнул он.

— Миссис Урхарт нет дома?

— Она у сестры. В Файфе.

— Это, наверное, далеко.

— Далеко.

— Понимаю.

Она оставила в покое пуговицы. Он все еще стоял над газетами, глядя на дверь, как Гораций на мосту, готовый встретить любого непрошенного гостя, чувствуя себя всемогущим. Она знала, что, когда он вот так, с ней, ничто другое не имеет для него значения. Какая-то его часть даже хотела, чтобы дверь вдруг распахнулась и вся Даунинг-стрит увидела его с этой молодой, привлекательной женщиной и поняла, что он — настоящий мужчина. Возможно, он не отдавал себе отчета в том, что к нему уже перестали бегать с депешами и правительственными бумагами, когда она была у него, и всегда находили предлог для того, чтобы сперва позвонить по телефону или просто вообще не беспокоить его. Они знали, разумеется, они знали. А он… возможно, он уже терял ощущение реальности.