Четвертая Беты - Гоар Маркосян-Каспер

Маран усмехнулся.

— Нет, брат. Это здесь не при чем. Тут голый практицизм.

— В смысле?

— Великие полководцы, Дан, на дороге не валяются. Что доказала Большая война.

— А зачем ему?..

— А ты думаешь, наши войны тоже позади?

— Но…

— Потом, Дан. Извини. Некогда.

Маран вызвал его вечером следующего дня.

— Помочь можешь? Больше некому, все при деле. Надо пойти в мастерские за Главной площадью, найти Дора и сказать ему два слова: «завтра в полдень».

— Что «завтра в полдень»?

— Потом расскажу. Если успею. Сходишь?

Дан только молча кивнул.

По пути его несколько раз останавливали патрули, приходилось без конца вытаскивать удостоверение, у мастерских его задержали уже люди иного склада — грубоватые, небритые, с насмешливыми глазами, пришлось назвать Дора, чтоб его пропустили. Мастерские представляли собой просто-напросто кусок улицы, отгороженный забором, под длинным железным навесом стоял ряд незнакомых сооружений, вид которых не говорил ему абсолютно ничего. В конце отгороженного пространства на мостовой лежали длинные тонкие колонны. Дан замер, ему неудержимо захотелось потрогать эти причудливого сечения, переливавшиеся сиренево-фиолетовым, словно светившиеся изнутри гигантские леденцы… именно леденцы, Дан даже представил себе, какими они должны быть на вкус: не очень сладкие, во всяком случае, не приторные, с приятной кислинкой и запахом незрелых цитрусов…

Дор внезапно возник за его спиной, выслушал слова Марана, кивнул, на робкую попытку Дана задать пару вопросов никак не отреагировал, торопливо извинился и исчез. Дан вздохнул и побрел обратно в Крепость по тревожно залитым светом переулкам с мелькавшими в арках и подворотнях расплывчатыми тенями.

Свернув на одну из центральных улиц, он ошеломленно остановился — навстречу ему шла самая настоящая демонстрация, колонна человек в пятьсот с портретами и транспарантами, на ближайшем Дан прочел «Не позволим уморить голодом население Вагры», а портреты… на всех одно незнакомое лицо… Дан наморщил лоб, потом догадался: Рон Лев. Несколько охранников шли вдоль колонны, не вмешиваясь и не мешая, Дан вгляделся — да, они были без привычных автоматов.

В Крепости царила неожиданная тишина, двор пустовал, только у ворот стояла двойная охрана и перед Центральным зданием усиленный кордон. Марана не было нигде, проискав битый час, Дан не нашел ни его, ни кого-либо из его доверенных людей. Так и не решившись ни с кем заговорить, он махнул на все рукой и пошел спать.

Дан стоял на Главной площади недалеко от трибуны.

Пространство площади уже не казалось огромным, оно было словно стиснуто ограничивавшими его строениями и не могло вместить всю массу стремившихся сюда людей, выплескивая ее в ближайшие улицы. Площадь волновалась, кипела, гудела. Сколько человек тут собралось — сто тысяч? Двести? Триста? Бесконечность. И над этой бесконечностью вздымался лес рук — вытянутые руки с растопыренными пальцами. Дан уже знал, что пальцы, сжатые в кулак — символ единства, растопыренные — раскола, несогласия, недоверия. Трибуна пустовала, но руки неутомимо выражали протест самой ее пустоте. Иногда они опускались, но через несколько минут, словно по невидимому сигналу, снова сотнями тысяч вздымались в воздух. Дан смотрел на это удивительное зрелище рассеянно, он уже успел наглядеться на подобные чудеса, хотя еще утром, когда к нему прибежал Санта… мальчик был необыкновенно взволнован, глаза его сияли, передав Дану, чтоб к полудню тот заглянул на Главную площадь, он умчался резво, как жеребенок… утром он и вообразить себе не мог, насколько широко развернулись события. Он вышел из Крепости на привычно пустое шоссе, но уже дойдя до первых домов, остановился в изумлении: он словно попал в другой город, куда подевалась безлюдная, будто вымершая Бакна? Улицы были заполнены толпами на всю ширину, все шли в одну сторону, туда же, куда и Дан, чем ближе к Главной площади, тем больше народу. На площадь он еле пробился, буквально протиснулся сквозь тесную стену людей, пробрался поближе к трибуне и теперь стоял и ждал, как все.

В голове у него был сумбур. Отрывки бесчисленных впечатлений последних двух дней, непонятные ему самому мысли и чувства… Постепенно ему становилось ясно, что он не только не способен принять участие в происходящем, но и толком уследить за ним и определить свое к нему отношение. В чем дело? Сто лет спокойной жизни — и необратимо утрачена способность мобилизовывать ум и силы в критических ситуациях? За эти два дня он видел Марана урывками, вот тот был напряжен, как струна, казалось, тронь его — зазвенит… Наблюдая за теми эпизодами, которые удавалось увидеть, Дан моментами впадал в панику, ему казалось, что Маран действует отчаянно, он распоряжался чуть ли не открыто, все делалось буквально под носом у Изия и его присных, Дану риск представлялся не только непомерным, но и неоправданным… Или дело в непривычке? Может, его восприятие искажено тем обстоятельством, что сам он вырос в обществе, где риск низведен до минимума?.. Но ладно риск — а доверие? Его поражало, насколько безоглядно Маран доверял тем, кого он называл своими людьми, ведь достаточно было одного предателя, и рухнуло б не только его безумное предприятие, полетели бы сотни голов… он, Дан, выросший в атмосфере спокойной веры в людей, здесь, в этой дикой стране, настороженно присматривался к каждому… Может, он просто боится за свою жизнь? Как же так, он ведь никогда не был трусом? Неправда, если он и боится за жизнь, то не свою…

Его раздумья прервало произнесенное за его спиной знакомое имя.

— Слышал? Отдан приказ об аресте Поэта.

— Аресте! Говорят, Изий велел доставить его в Крепость живым или мертвым.

— Подавится он, ох подавится! Поэта ему не проглотить…

— Интересно, это правда?

— Насчет Мауро? Думаю, что да. Поэт не станет лгать.

— Его самого могли обмануть. Ввести в заблуждение. И потом, нужны ведь доказательства…

— Когда судили Мауро или Тонаку, мы не требовали доказательств. Развесили уши.

— Мы были моложе и доверчивее.

— А не глупее?

Дан хотел было обернуться и взглянуть на беседующих, но тут раздались аплодисменты… нет, не аплодисменты, разрозненные хлопки, да и те сразу смолкли. Дан невольно вспомнил День Большого Перелома.

— Гляди-ка, явился-таки! — удивленно воскликнул один из собеседников за спиной Дана, и Дан мысленно согласился с этим восклицанием, он не ожидал, что Изий рискнет показаться разбушевавшемуся… хотя нет, это слишком, неожиданно вышедшему из повиновения, скажем так, народу. Видимо, он надеется, подумал Дан с издевкой, явив горожанам свой божественный лик, тут же усмирить волнения?