Гегель - Арсений Гулыга

У Гегеля появляются ученики, которыене просто усваивают лекционный материал, но начинают преподавать его философию. Таков Хинрихс; увлеченный «Феноменологией духа», он ведет семинар по этой книге. Таков Карове, повторяющий за учителем лекции по философии права.

Фридриху Вильгельму Карове тридцать лет. Он лиценциат права и приехал в Гейдельберг на два года специально заниматься философией. В августе 1818 года Карове становится доктором философии. Гегель пишет развернутый отзыв о достоинствах соискателя, отмечая его глубокий интерес к науке. Латинской диссертации Карове не написал, представив вместо нее опубликованное сочинение о студенческих организациях(Карове был одним из руководящих деятелей Буршеншафта, речь о котором впереди). Некоторым эта работа показалась недостаточно солидной. Гегель согласен, но указывает, что в книге Карове есть другая статья «Честь и поединок», в которой подвергаются критике взгляды Фриза. Для Гегеля больше ничего не нужно. «Я должен признаться, — пишет Гегель, — что, если бы господин профессор Фриз эти свои взгляды в качестве трактата представил факультету для получения докторского диплома, я проголосовал бы против. Философский трактат господина Карове по этому вопросу, напротив, представляется мне вполне достаточным для присуждения ему степени; идеи и их развитие представляют собой произведение не просто образованного человека, но философа, добравшегося до спекулятивных основоположений».

Интересная фигура среди учеников Гегеля — Борис Икскюль богатый прибалтийский помещик, ротмистр русской, гвардии. После победы над Наполеоном молодой офицер, пресытившийся любовными похождениями, решил заняться своим образованием. Весной 1817 года он приехал в Гейдельберг и немедленно отправился к Гегелю. Ободренный радушным приемом, самоуверенный молодой человек пошел в книжный магазин и купил все вышедшие работы философа. В тот же вечер, устроившись удобно на диване, он стал их читать. Вскоре, однако, заметил, что смысл прочитанного до него не доходит. Чем больше он напрягался, тем меньше понимал. Неудача не обескуражила, гвардеец ходил на лекции Гегеля, но в конце концов вынужден был признаться, что не понимает собственных записей. Тогда он снова отправился к Гегелю, тот внимательно его выслушал и посоветовал приватным образом заниматься алгеброй, естествознанием, географией, латинским языком. Икскюль так и поступил: двадцати шести лет от роду засел он за школьные учебники, и, когда через полгода в третий раз ришел к профессору, тот, удовлетворенный знаниями и прилежанием ученика, дал ему уже более конкретные рекомендации по изучению философии.

Икскюль сопровождал Гегеля во время его прогулок. «Часто он говорил мне, что наше сверхумное время можно успокоить лишь методом, который дисциплинирует мысли и ведет к сути дела. Религия — это предчувствие философии, а философия — осознание религии, оба ищут, хотя и различными путями, одно и то же— бога. Нельзя доверять философии, если она аморальна или иррелигиозна. Он жаловался, что его не понимают, повторял, что логическое мышление есть нечто целое и каждый должен навести порядок в своей области, так как накоплено огромное количество материала, а логической обработки пока еще нет, что только мрак незрелости, упорство одностороннего рассудка, удручающая пустота мнимой благодати и тупой эгоизм привилегированного мракобесия сопротивляются наступающему дню». Впоследствии Икскюль сделал карьеру на русской дипломатической службе. Но где бы он ни находился — от Стокгольма до Каира, — его всегда сопровождала «Наука логики».

Из гейдельбергских знакомств достойно упоминания еще одно — Жан Поль Рихтер. Знаменитый романист приехал в Гейдельберг в июле 1817 года и был восторженно встречен профессурой и студентами. Философский факультет присудил ему почетную степень доктора. Гегель в сопровождении филолога Крейцера посетил писателя и вручил ему пергаментный диплом. Жена Гегеля была знакома с Рихтером еще по Нюрнбергу, и теперь он был принят в доме профессора как желанный гость.

В Гейдельберге перед Гегелем открылось широкое поле не только академической, но и литературной деятельности. Редакция «Гейдельбергских литературных ежегодников »предложила ему вести философский раздел. В первых двух выпусках за 1817 год он опубликовал рецензию на третий том произведений Якоби, а в конце года поместил обстоятельный разбор дебатов в собрании сословных представителей королевства Вюртемберг.

Гегель давно покинул Швабию, но всегда интересовался политическими событиями на родной земле. Умело лавируя между Бонапартом и его противниками, Вюртемберг вышел из наполеоновских войн с территорией, увеличенной вдвое. В соответствии с духом времени король Вюртемберга в марте 1815 года созвал представителей сословий и передал им проект конституции, которая предусматривала создание однопалатного парламента. Это был шаг по пути буржуазного развития страны. В отличие от Бурбонов король Вюртемберга сделал необходимые выводы. Но тут случилось непредвиденное: представители сословий отклонили проект конституции и потребовали восстановления «доброго старого права», то есть феодальных порядков, существовавших в старом Бюртемберге до 1806 года, и распространения их на новые земли. Так возник спор о конституции, закончившийся лишь в 1819 году, уже после смерти короля Фридриха 1.

Гегель внимательно следил за перипетиями спора и после опубликования отчетов сословного собрания дал подробный разбор его деятельности. Он писал для широкого читательского круга, поэтому на этот раз позаботился о ясности изложения, его слог снова обрел простоту и эмоциональную окраску, давно исчезнувшую из его трудов.

Гегель критиковал позиции сословных представителей, стремившихся возродить ушедшие в прошлое феодальные отношения. Он сравнивал эту позицию с поведением помещика, в имении которого произошло наводнение, покрывшее песчаную почву плодородным илом, но который не желает хозяйничать на плодородной земле и старается вернуть свой старый песок. «О вюртембергских сословных представителях можно сказать то, что было сказано о французских эмигрантах, вернувшихся на родину: они ничего не забыли и ничему не научились; кажется, что они проспали последние 25 лет, которые были, пожалуй, самыми богатыми во всей всемирной истории и самыми поучительными для нас, поскольку наш мир и наши представления принадлежат этой эпохе. Трудно себе представить более страшные жернова для размалывания ложных понятий о праве и предрассудков о государственном строе, чем суд, учиненный над ними последней четвертью века». Такие переломные эпохи, писал Гегель, встречаются чрезвычайно редко; и задача политика состоит в том, чтобы полностью освоить «ценный опыт страшного двадцатипятилетия».