Фактор Николь - Елена Стяжкина

И Вера Ивановна рассердилась, руку выдернула, спину выпрямила, пошла вперед легкой, девичьей походкой. Не стара! Еще жить и жить… Мама умерла в девяносто. А Вера Ивановна была покрепче мамы.

– Выход в другую сторону! – крикнула ей в спину Эльвира Яковлевна.

– А кто сказал, что я хочу выйти? – буркнула Вера Ивановна и повернула налево.

Зашагала уверенно. Не в обиде зашагала, а в знании. Еще раз налево и прямо по аллее.

На могиле Семена стоял-таки памятник. Нашла бесстыжая пятьдесят рублей. И камнереза нашла. И над текстом, наверное, долго трудилась. Ишь ты… «Зачем пережила тебя любовь моя?» И подпись – «Света»… Перед «любовь» можно было поставить запятую. Тогда бы вышло о Семене. Без запятой получалось только о ней, о Светке.

«Анжелочке это было бы неприятно, – подумала Вера Ивановна. – Анжелочка бы расстроилась…»

Охнула.

Закрыла лицо руками.

«Ты прямо как камень, Вера».

Викуся обняла за плечи и тихо попросила прощения:

– Я просто не успела убрать… Я уберу! Этого не будет, даю тебе слово! Мамочка, прости…

Странная девочка. Бедные воробьи. Бедные целлулоидные пупсы. Однако – надо же – счастливый муж. Балованные дети. Легкие слезы. В последние полгода Викуся удаляла себе «восьмерки». Они могли врасти прямо в мозг. «Какой мозг, Викуся? Где зубы, а где мозг?»

Она обижалась: «Считаешь меня дурочкой? А я страдаю на этих операциях… Так страдаю…»

«Ты прямо как камень, Вера. Никаких слов ласковых от тебя не дождешься». Так Семен всегда говорил. Так упрекал. Вера Ивановна хотела ему сказать, что ласковые слова надо знать. Не глазом, а ухом. Не в книгах, а уличным криком, обеденным разговором. А если из ласкового в памяти – только звук удара маминой головы об тын, то как? Не растут в этом звуке ласковые слова. А хозяйка Вера Ивановна была хорошая, превосходная. Аккуратная и сытная была у Семена жизнь. А он поменял ее на «зайчиков», «птичек», дурацкое слово «лапуля» и жареную картошку на сливочном масле.

На сливочном! Виданное ли дело… Люди его на хлеб тоненько намазывают, под колбасу, под сыр. Вера Ивановна очень любила, когда под сыр. А эта – на сковороду и в картошку. И нет бы молча: жарь на чем хочешь! А Светка ничего молча не могла: «Меня прямо переполняет счастье, когда я знаю, что через пять минут мой Семен придет с работы, сядет ужинать, а потом мы вместе будем смотреть телевизор…» Тьфу! Смотреть телевизор! В то время как приличные люди читают дефицитные журналы и газеты для интеллигенции. Вера Ивановна из газет для интеллигенции всегда выписывала «Литературку». Увлекалась творчеством Евгения Сазонова из клуба «12 стульев». Коллеги на кафедре имели по этому поводу мнение и даже считали, что Евгений Сазонов есть факт проявления инакомыслия. Было две анонимки…

Анонимка – это жалоба в вышестоящие инстанции без подписи. Викуся никак не могла уразуметь: «Донос?» – «Нет, не донос! – сердилась Вера Ивановна. – Донос – это вранье, а анонимка – это сигнал. Как перед бомбежкой…»

Деревню Веры Ивановны бомбили без всяких сигналов, а в городах, особенно в Ленинграде, объявляли воздушную тревогу. В Ленинграде Вера Ивановна не бывала. Не довелось. Зато внимательно смотрела документальную киноэпопею «Великая Отечественная». И другие картины о войне.

Анонимка – это о войне. Это даже не стыдно, потому что сигнал мог и не подтвердиться. Пролетели мимо и решили не бомбить. Просто пугали, просто разведывали. Вера Ивановна и сама писала анонимки. Если, конечно, не могла по-хорошему.

Она и на Светку написала по месту работы. В ЖЭК. В ЖЭКе Светка трудилась паспортисткой. А к Вере Ивановне в дом попала «помогать мыть окна». Кроме окон еще полы ковры, посуду… Иногда – стирка. И по мелочи, и больших вещей, например, портьер и гардин. К плите Вера Ивановна Светку не подпускала.

У многих доцентов были женщины, «помогающие мыть окна». Обычно – деревенские, часто – дворничихи или малярши из ЖЭКа. Светка была и деревенской, и из ЖЭКа. Не поступила в институт. Потом – в другой. В техникум тоже не поступила. Но как-то зацепилась. Через метлу выхлопотала себе квартирку под лестницей. В общем, выбилась…

Руки у нее были сильные, крупные. Нос – тоже мясистый. Нос был больше, чем у Веры Ивановны коленка. «А грудью я вообще могу прибить! – хвастала Светка. – Хоть той, хоть этой…» Прибить – да, все остальное – нет. Грудь Светки напоминала Вере Ивановне вымя той самой коровы, с которой не сложилось ни любви, ни взаимопонимания… Когда Вера Ивановна выбирала Светку, она была внимательна: чтобы ничего такого – привлекательного, игривого, чтобы не искушать без нужды. В слове «нужды» ударение Вера Ивановна ставила так, как пели в романсе «Не искушай меня без ну´жды…». Получалось душевно и правильно. Как всегда.

А Семен взял и ушел. И не смутился ничем. Ни малой образованностью, ни большой носовой мясистостью.

Зачем пережила тебя любовь моя?.. Ишь ты…

– Мама, пойдем, – попросила Викуся. – Завтра я все исправлю.

– Место за оградой еще есть. Стол и скамейку надо убрать… будет, – сказала Вера Ивановна.

– Березки посадим. И крест, – прощебетала Викуся.

– Семен был советским офицером… Впрочем, делай как хочешь, – махнула рукой Вера Ивановна.

Теперь она не была уверена, что Семен был только советским офицером, а значит, атеистом и павшим героем. Иначе в каком качестве он приходил к ней теперь, по ночам? Советский офицер не может быть привидением. И являться… без приказа и направления.

– Крест так крест, только без берез. И так тесно, – вздохнула Вера Ивановна.

– Я всё… всё-всё…

– Ты и так, Викуся, всё, – сказала Вера Ивановна и со значением посмотрела на дочь.

– Мам… – виновато заморгала Викуся.

А что – «мам»? Два высших образования. И ни одного рабочего дня. Ни одной записи в трудовой книжке! Как жить? «Как ты будешь жить на пенсии, Викуся?» – «Я уже на пенсии… Меня муж содержит!»

Потому что дурак! Но он прозреет! Он увидит. Макрaме, цигун, дайвинг, биодобавки, Пресвятая Дева, цветочный чай, роспись гаражей (!). Гаражей, ты слышишь, Семен? А почему не мусорных баков? Потому что у мусорных баков нет хозяев…

Два образования. Художник-декоратор и юрист народного хозяйства. Юрист – второе высшее. За деньги и в два года. Как можно стать юристом в два года, когда в стране за два года дважды меняются все законы? Ты следишь за этим, Викуся?

Бальные танцы для Сашеньки. Хорошо, пусть мальчик танцует. Но почему турниры в Голландии? Почему не во дворцах культуры? Тут ему что, танцевать не с кем?

А японский для Верочки?..

За Верочку – спасибо, конечно. Но почему японский? «Плюс японский, мама… Плюс к английскому, итальянскому, немецкому и суахили… Мы поедем в Японию в языковую школу…»

Суахили?!

Викуся, ты где?

Я – везде, мама. Я – всё и везде…

Вера Ивановна вздохнула. Еще раз окинула взглядом могилу, ограду, скамейку, еще раз убедилась. Вслух сказала:

– Место есть. Место есть еще…

– Мама! – вспыхнула Викуся и прижалась щекой к щеке. – Ну не надо… об этом…

– Не для меня, – коротко сказала Вера Ивановна и пошла прочь.

Долго Семен мялся-стеснялся… Еще бы дольше стеснялся – вышло бы совсем плохо. Неприлично бы вышло.

После похорон мамы Вера Ивановна быстро продала квартиру в Сибири и долго разбирала вещи. В мусор, людям, на память. Больше всего получилось в мусор. Люди стали сытые и чужих ношеных вещей не хотели. Ни диванов, ни плащей… Вера Ивановна людей понимала: если можно купить в магазине, то чего брать старье? Что бы ни говорила родина о пропавшем патриотизме, с товарами народного потребления стало намного лучше. Очень хорошо стало…

Сначала маминых вещей было очень жаль, Вера Ивановна даже прикидывала кое-что на себя. Например, хороший халат в леопардах. И сел он на нее как специально сшитый. И рука по проторенной дороге сразу опустилась в карман. А там – бумажка. Письмо. Вера Ивановна решила не читать. А потом подумала: как не читать? А вдруг что-то важное.

Важное и было. «Дорогая мама, извините, что так называю, но кроме Вас, у моей Веры родни нет. И посоветовать ей некому…»

«Хорошо, что не отдала диван», – подумала Вера Ивановна и осторожно присела. Семен… ай да Семен… Ишь ты…

Он писал, что ушел к Светке в качестве воспитательного мероприятия, но полностью фиктивно не получилось, потому что не железный. Однако жить со Светкой он не хочет и потому обязуется вернуться и не бегать «по отрезку», а тем более не загонять ситуацию в тупик… «В треугольник», – усмехнулась Вера Ивановна.

У «дорогой мамы» Семен просил «вмешательства и заступничества». Прямо как Викуся у Пресвятой Девы… «И даю Вам честное офицерское слово, что больше никогда я не посмотрю налево, разве что при переходе улицы в положенном месте!»

…Людям вообще ничего не досталось. Вера Ивановна вынесла всё прямо к мусорным бакам. Пользуйтесь, бомжи… Пользуйтесь.