Миссия России. В поисках русской идеи - Борис Вячеславович Корчевников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, в начале XIX столетия с новой силой разгорается спор о русской национальной идее – и его огонь будет полыхать весь век, давая стране блестящих мыслителей и философов. Этот спор возникает всегда, когда Россию хотят вписать «в общий путь всех народов». Может быть, потому, что в этот момент интуитивно срабатывает сигнальная система, предупреждающая, что путь этот уводит от задачи, которую поручил нам Бог? От Божественного домостроительства и призвания быть хранителем православия.
Галломания в России и нашествие французов
Петергоф – «русский Версаль» – возводился по образцу резиденции французского короля. Так строят свои дворцы в прошлом, XVIII веке многие монархи мира. Франция тогда, как США теперь – мировая и очень модная держава. Аристократы во многих европейских странах говорят на своем языке с французским акцентом. Французский (как теперь – английский) – язык международного общения и даже частной переписки.
Россия – не исключение. Фамусов в грибоедовском «Горе от ума» восклицает:
А все Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Страна действительно полна французских учителей, гувернеров и воспитателей. Это они, особенно активно – с елизаветинской и екатерининской поры, напитывают страну «галломанией», влюбленностью во все французское. Несколько поколений русской элиты были воспитаны французскими аббатами-эмигрантами. О типичном московском барине начала этого века вот так говорил поэт Батюшков:
«Пользуясь всеми выгодами знатного состояния, которым он обязан предкам своим, он даже не знает, в каких губерниях находятся его деревни; зато знает по пальцам все подробности двора Людовика XIV по запискам Сен-Симона, перечтет всех любовниц его и регента, одну после другой, и назовет все парижские улицы».
Батюшков же сложил строчки:
Налейте мне еще шампанского стакан,
Я сердцем славянин – желудком галломан!
Вместе с заемной модой приходят и их нравы – уже в Екатерининскую эпоху «щеголихи» и «петиметры» зачитываются столь обильно издаваемой переводной (с французского) и отчасти оригинальной порнографической литературой – да и живут почти так же.
При патриоте Павле I галломания чуть поутихла, но при его сыне расцвела с новой силой. Воспитанием наследника престола Александра Павловича занималась его бабка Екатерина II. Она поручила его женевцу Лагарпу, который, оставляя Россию, столь же мало знал ее, как и в день своего приезда, и который ставил Швейцарию в пример будущему самодержцу.
Вообще нашим галломанам, влюбленным во все французское, невдомек было, что большинство из приезжавших в Россию французских гувернеров и учителей – это неудачники или даже преступники у себя на родине, сбежавшие на «варварский» север от наказания. Дидро назвал петербургских французов «сволочью, какую можно только себе представить». Но в России им оказывали неслыханный прием уже за одно их происхождение. Точнее всего это выразилось в монологе Чацкого:
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал – и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. – Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды…
Чацкий же высмеивал пародийное, карикатурное внешнее подражание:
Ах! если рождены мы все перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
Это воскресение произошло, когда вчерашние учителя и законодатели мод пришли завоевателями в Россию.
Нашествие Наполеона стало пробуждением, снятием морока, лучшим лекарством от галломании, и впрямь было многими сразу осознано как христианская битва с атеистической Францией. Священный синод назвал Наполеона антихристом – его армия и вела себя, как антихрист, в захваченной Москве.
Святитель Платон, митрополит Московский и Коломенский, послал в благословение императору Александру I образ преподобного Сергия Радонежского, святого игумена России и поборника нашей армии. «Отец Московского духовенства» неоднократно писал государю, не скрывая при этом смертоносных ужасов предстоящей войны, предвидя «реку крови человеческой». В утешение всем он пророчески предсказал конечную победу русских над силами зла: «Покусится алчный враг простерть за Днепр злобное оружие – и етот фараон погрязнет здесь с полчищем своим, яко в Чермном море».
6 июля император из Полоцка отправил воззвание всему народу о нашествии врага: «…соединитесь все, с крестом в сердце и с оружием в руках, никакия силы человеческия вас не одолеют».
11 июля народ, забыв о предстоящей опасности, с ранней зари двинулся встречать императора, который оставил ставку после шести дней отступления нашей армии и ехал в Москву. Не в столицу, а именно сюда, к древним русским святыням и мощам святителей, в Успенский собор Кремля – молиться с народом о победе. Александр был воспитан деистом, как и его бабушка Екатерина. Но едва ли его поездка на молебен в Москву была просто формальностью, данью традиции. Счет шел на часы, и император понимал, что на Россию идет опаснейший и сильнейший завоеватель на планете.
Вряд ли в Москве когда-либо еще повторялось подобное: священники в полном облачении с крестами в руках стояли у своих приходских церквей по той дороге, где надлежало проезжать государю. При встрече предписано было петь защитительную молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» Государь прибыл в Москву лишь на следующий день, 12 июля. Он заходил в Успенский собор, полный духовенства и народа.
Что это – горячее упование на Бога, проснувшееся в либеральном императоре? Или расчет – рационально-то он понимал, что Церковь остается единственной патриотической и вдохновляющей силой, консолидирующей, заряжающей народ?
Так или иначе, но это была пламенная молитва царя и народа. Вел службу преосвященный Августин, который управлял Московской епархией в связи с немощью митрополита Платона. В проповеди владыка сказал горячие слова: «…кровавый свой меч внес во внутренность Отечества», благовествовал будущую победу над врагом: «Царю! Господь с тобой! Он гласом твоим повелит бури, и станет в тишину, и умолкнут волны воды потопныя. С нами
