Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Волчок Ирина.

– Я уже понял, что у вас хуже, чем в тюрьме, – сказал Тугарин и вздохнул. – Даже чай нельзя! Ну, вообще… А спиртного и сигарет никто и не принесет. Гонсалес сроду и не пил, и не курил. Спортсмен.

– У нас лучше, чем в тюрьме! – Ася обиделась. – В тюрьме людям глаза калечат, а у нас – спасают зрение! Вы ощущаете разницу, гражданин начальник?

– Ася Пална, вы расстроились? – помолчав, опасливо спросил Тугарин. – Я ж просто так ляпнул… Виноват… не подумал. Я обязательно попрошу Светлану Алексеевну передачу проверить. И все ваши распоряжения… М-да… в общем, не волнуйтесь, все будет в порядке. А когда вы придете?

– Когда освобожусь, – со значением сказала Ася. – У меня сегодня чрезвычайно плотный график. И так уже пришлось кое-что передвинуть.

– Конечно, конечно, – спохватился Тугарин. – А тут еще я вас от дела отрываю… Виноват. Тогда до встречи, да? Ася Пална, вы уж побыстрее освобождайтесь… И приходите. Я ждать буду.

– Зачем? – подозрительно спросила Ася. – У вас что-то с глазами? Так обратитесь к Ларисе Ивановне. Или к самому Плотникову, он наверняка в отделении.

– При чем тут глаза? – удивился Тугарин. – У меня с глазами все в порядке. Наверное. Я вас ждать буду не по поводу глаз, а… В общем, это не телефонный разговор.

– Хорошо, я попробую освободиться побыстрее, – сказала Ася и тяжело вздохнула. – Надеюсь, у вас имеются очень веские причины отрывать меня от дела. До встречи. Конец связи.

Никаких особых дел у нее сегодня не было. Так, всякая мелкая ерунда по хозяйству. Но Тугарину это знать не обязательно. Ему обязательно знать, что Асю Палну по пустякам беспокоить не следует. А то Ася Пална, чего доброго, и расстроиться может. А чем это кончится – об этом даже Светлана Алексеевна думать боится. Надо этих трепачей время от времени щелкать по носу, чтобы не думали, будто в сказку попали. А то начнут звонить по пустякам каждые полчаса. Телефон заряжать замучаешься.

Ася вздохнула и пошла заряжать телефон. Похоже, это было главным делом в ее сегодняшнем чрезвычайно плотном графике. Еще – помочь тете Фаине с обедом, догладить наконец выстиранное еще позавчера белье, достроить наконец вместе с Васильком начатый еще три дня назад дом из пластмассовых запчастей, дорисовать наконец вместе с Наташкой начатую еще неделю назад картину, задуманную как букет цветов посреди пустого стола, но по ходу дела превратившуюся в перегруженный донельзя натюрморт – стол, плотно заставленный блюдами со всякими продуктами питания, так что для цветов там места не осталось. Наташка уже забыла тот страшный голодный месяц в пустом доме, но к любым продуктам питания до сих пор относилась с трепетной нежностью. И еще была у нее привычка: как изъявление радости, благодарности, общего благорасположения или в качестве утешения украдкой совать в руку человеку что-нибудь вкусненькое. Для таких случаев у Наташки в карманах всегда были несколько конфет, пара сухариков с орехами или капустная кочерыжка. Отучить ее от этой привычки было невозможно. Впрочем, никто особо и не старался. Просто взяли с нее слово, что жареные пирожки, копченую курицу или, например, соленые огурцы она в карманах носить не будет. Наташка слово дала и завела себе специальную коробку для той еды, которую нельзя носить в карманах. Коробка стояла в холодильнике немножко в сторонке от всего остального, и на нее никто не посягал, Наташка раздавала из нее пирожки и соленые огурцы тем, кому сама считала нужным. Вообще-то всем. Она была благорасположена ко всем без исключения. Опять же – утешать многих время от времени приходилось. Особенно Митьку, который очень страдал, не имея права гонять на мотоцикле, и Соню, которая страдала непонятно почему, но очень сильно – так, что иногда даже плакала, спрятавшись где-нибудь в укромном углу большого дома, а если в доме было столько народу, что не очень-то спрячешься, то Соня пряталась в саду. Даже зимой. Разве можно? Наташка бдительно следила за Соней и к ее возвращению из школы держала наготове самую большую конфету или самый твердый кусок копченой колбасы. На всякий случай. Сегодня Соня возвращалась из школы веселая – она знала, что Ася должна быть дома, так что причин для тоски не было. Поэтому Наташка сунула конфету Соне в руку как выражение симпатии, или в качестве поощрительного приза за хорошее настроение, или просто так. Просто потому, что конфета была уже наготове. Соня засмеялась, чмокнула Наташку в нос и тут же принялась резать конфету на шесть частей, потому что Митька тоже уже скоро должен был прийти…

Наблюдать все это и участвовать во всем этом Асе чрезвычайно нравилось. Душа грелась. Иногда она вспоминала, как жила раньше, и пыталась представить, как жила бы сейчас, если бы в мире не было тети Фаины и ее дома, и этого постоянного детского хоровода в ее доме… Ничего толкового не представлялось. Вот если бы бабушка была жива – тогда, наверное, представилось бы. Жаль, что бабушка не была знакома с тетей Фаиной. Была бы знакома – пожила бы подольше.

– Ты чего-то опять куксишься, – заметила тетя Фаина, перебирая на подоконнике свои травы и мельком поглядывая на Асю, которая накрывала стол к обеду. – Новое что-то стряслось или старое вспомнила?

– Старое, – призналась Ася. – Жаль, что бабушка вас не знала. Вы бы с ней подружились, наверное.

– Наверное, – с удовольствием подтвердила тетя Фаина, демонстративно не принимая ее печали. – Судя по тому, что ты о ней рассказывала, бабка у тебя классная была. Жаль, что незнакомы были, да… Но ты учти: о старом будешь жалеть – нового не заметишь. Думай о том, что мы с тобой все-таки познакомились, и радуйся этому обстоятельству изо всех своих слабых сил. Веселись и ликуй. Или ты считаешь, что для веселья нет достаточно серьезных оснований?

И Ася действительно тут же развеселилась. Во-первых, из-за «серьезных оснований для веселья». Она была чувствительна к словам. А тетя Фаина умела обращаться со словами. Во-вторых, потому, что рядом с тетей Фаиной вообще всегда всем весело было. В-третьих, она вспомнила, что сегодня будет гонять на мотоцикле в два раза больше, чем обычно, и не просто так, а по делу. Мотоцикл – это было очень серьезное основание для веселья.

Дети немножко опечалились, когда узнали, что Ася уезжает из дому почти сразу после обеда. Но она сказала, что скоро вернется, и еще гостя привезет, и потом до самого вечера будет дома. Все тут же успокоились, даже Соня, и жизнь потихоньку шла в привычном режиме спокойного, уютного, тихого всеобщего веселья. И в этом же привычном режиме в три часа все принялись собирать Асю в дорогу. Митька вывел из сарайчика мотоцикл, проехал на нем до ворот, потом обратно до сарайчика, слез и принялся полировать все поверхности белоснежной тряпкой. Любимое занятие. Митька и Светка – тоже наверняка родня… Соня натирала специальным бесцветным кремом для кожи Асину куртку. Соня сама нашла этот крем в соседнем магазине, и с тех пор взяла над Асиной курткой шефство. Наташка рассовывала по карманам куртки конфеты и сухарики из своих запасов. Василек отыскал у себя совершенно необходимую в дороге вещь – тонкий гвоздь, свернутый кольцом так, что острие упиралось в шляпку, – и тоже сунул в карман Асиной куртки. Тетя Фаина принесла заряженный телефон и свежий носовой платок. Потом все долго помогали Асе надевать куртку и ботинки, потом нестройным хором долго желали ей счастливого пути и спрашивали, когда она вернется, потом всей толпой высыпали во двор и помогали Митьке катить мотоцикл к воротам, а потом еще долго стояли в воротах и махали ей вслед руками. Василек махал обеими руками. Наверное, Василек – родня ее тете Марте. Тетя Марта на прощание тоже всегда обеими руками махала. В конце переулка Ася притормозила, оглянулась, тоже помахала всем рукой, потом свернула за угол и помчалась в больницу. И всю дорогу до больницы она улыбалась.