Только на одну ночь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

— Это высокое искусство дипломатии и тонких манипуляций, — усмехнулся апельсинчик. — А что еще бы тебе доказало, что твоего увольнения я не хотел?

— Я не уверена, что это прям взяло и доказало, — медленно протянула я, пытаясь примерить к Кристине образ послушной овечки, которая согласилась подыграть сыночке, но… Нет, вряд ли бы она согласилась подыграть. Лишний раз со мной встретиться она могла только для того, чтобы попытаться вытереть об меня подошвы своих лабутенов. Ну, ей, наверное, казалось, что она могла это сделать.

Мне принесли кофе. Пока я сидела и обтекала от происходящего, собирая с пола зубы, на которые развалилась моя челюсть после извинений из уст Кристины — апельсинчик уже успел сделать заказ, отчаянно пытаясь мне подмахнуть. Какая прелесть. Еще бы он не был тем лжецом и мудаком, которого я знала… Еще бы он не был Его сыном… И вот у этой мысли я, к своему удивлению, ощутила странный горьковатый привкус. Да нет. Хрень какая-то. Он мне по-прежнему не нравится. И никогда не нравился. Слишком сладкий, слишком фальшивый, и ни разу мне не подходящий.

— Если это не ты организовал мне “доброе утро” — как узнал? — поинтересовалась я.

— Детка, я, конечно, понимаю, что ты обо мне невысокого мнения, но что ж я два и два складывать не умею? Яр сообщил твою цену, путем немыслимого умственного напряжения я разгадал эту ужасную загадку. А остальную цепочку мне вскрыть гораздо проще, — саркастическим тоном апельсинки можно было колоть орехи.

Ну да, мальчик же большой босс. И хоть он и твердолобый баран, но, кажется, мозги в его голове имелись. Да и Алекс вообще-то ни разу не отзывался о сыне плохо. Более того, он действительно гордился отпрыском, говорил, что Эд, мол, взял от породы Козырей все самое лучшее. Ну, в те редкие моменты, когда мы заговаривали о его сыне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, ты точно собиралась дать Яру, — протянул апельсинчик, разглядывая меня. — Блузочка в обтяжечку, чокером засос прикрыла, шейку выставила… Все козыри прихватила, не только губы накрасила. Ты понимаешь, что я после этого его бы живьем в землю закопал? По горлышко.

— Это же была бы его беда, — я пожала плечами. — Ну, и твоя. Ведь у тебя же пригорело бы, так, Эдуард Александрович?

Ответ мне был не нужен. Апельсинчик буквально ел меня глазами. Ел, раздевал, трахал — все это одним лишь прищуром голодных темных глаз.

— Почитай, — он придвинул ко мне бумаги. — Текст тот же, разница только в сумме.

Да, и эта разница в сумме была очень заметная. Я аж присвистнула. Количество ноликов впечатляло, даже если это были бы копейки, а это были не они.

— Не многовато будет для подстилки твоего отца? — скептично уточнила я, разглядывая циферки.

— Для будущей матери моих детей — в самый раз, — усмехнулся апельсинчик, отправляя меня второй раз за полчаса в эмоциональный нокаут.

— Нет, ты правда сумасшедший, — у меня даже улыбка замерла. — Каких еще детей?

— Мальчика и девочки. — Заткнуть его, кажется, было совершенно невозможно. — Девочку назовем в честь тебя, мальчика — в честь отца. Какие твои возражения?

— Слушай, Кен. — Лунная призма, дай мне сил. — Я не знаю, чего ты и где употребил, но завязывай с дурью.

Нет, он реально шизанулся, причем сейчас это, кажется, была совсем не метафора. Нет, серьезно, он, кажется, не намерен от меня отставать с этими идиотскими акциями, пока я их ему не отдам. И будет доставать меня всякий раз, когда будет со мной соприкасаться. Выбивать из колеи одним фактом своего существования и вот этой вот дивной чушью.

Почему я вообще парилась на счет того, что он говорит? Ну, мало ли какую хрень несет один конкретный придурок, мне-то что за дело? Встала бы да ушла уже. Так почему все еще не встала и все еще не ушла?

— Вот нет бы оценить, — усмехнулся апельсинчик, отпивая из своей чашки кофе. — Никому, между прочим, такого не говорил. Только тебе.

— И? — я подняла брови. — Что это меняет? Меняет ли это тот замечательный факт, что зашел ты в мою жизнь с таким количеством вранья, с каким никто не заходил? Рекордсмен просто.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А приди я к тебе сам, это бы что-то поменяло? — он поднял брови, откидываясь на спинку стула. — Вот представь. Я пришел к тебе сам. Сказал про смерть отца, отдал коробку, сообщил про похороны. Спорим, ты бы на меня внимания не обратила бы ровным счетом никакого? Потому что я для тебя был бы только Его сын.

Его вообще реально было переговорить? Никогда не думала, что озадачусь этим вопросом, всегда считала что отбрехаюсь от кого угодно, но апельсинчик умудрялся отбиваться раз за разом. И как лихо он размазал меня. Еще утром первое, что бы я сделала при виде его — нашла взглядом какую-нибудь тяжелую хрень, чтобы проломить этому мудаку черепушку. А сейчас сидела себе… Кофе пила. Разговаривала. Какого хрена вообще со мной происходило?

— И что поменялось? — поинтересовалась я, раздраженно щурясь.

— Сейчас я для тебя не только он. — Апельсинчик пожал плечами. — И я знаю, что добьюсь тебя. Других вариантов у меня нет.

— Знаю, добьюсь, без вариантов… Знаешь, это все конечно замечательно и звучно, — я усмехнулась и скрестила руки на груди. — Если бы не два “но”. Ты меня обманул. Ты поимел мое доверие так сильно, как это вообще возможно. Вопрос доверия для меня лично — крайне важен. И даже если допустить, что со мной случится амнезия, я забуду про факт обмана и все-таки смогу тебе доверять, есть второе замечательное “но”, ты — Его сын. Табу. Я не сплю с детьми любовников.

— Уже спала, — меланхолично заметил апельсинчик, пожимая плечами. — Дважды, если ты забыла. Так что… Придется тебе отменить это правило, Свет, оно уже не работает. Тем более что тупее правила я не слышал. Про доверие — это все ты верно говоришь, я действительно перед тобой виноват, но ведь это можно обсудить…

— Нет уж, — это прозвучало куда резче и с куда большей эмоциональностью, чем я хотела это сказать. — Это не обсуждается.

Что вообще можно сделать в этой ситуации? Чего он добивается? Меня? Серьезно, меня? Он? Да нет, не может быть.

— Подписывай, сладкая, — апельсинчик кивнул на бумажки передо мной. — Ты точно не хочешь торчать на собраниях совета акционеров, а мне вообще не улыбается, чтобы всякая шушера мелких акционеров могла через тебя влиять на политику компании. Подписывай, и поговорим, что там у тебя не обсуждается.

Так… Ну в принципе…

Он привязался ко мне из-за акций. Он подбивал ко мне клинья из-за них. Пока они у меня — он не оставит меня в покое, это точно. Что ж… А если убрать акции — зацепок станет точно меньше, и он наверняка потеряет ко мне интерес. Не нужно будет уже пускать пыль в глаза и чего-то добиваться. Отвалится. Отсохнет и отвалится. Ну, не может же быть, чтобы не отвалился. Утечет к своим одноразовым девочкам и одноразовым сабам.

Я выдохнула и торопливо черкнула подпись в обоих вариантах договора. Деньги… Ладно, будут у меня эти деньги. Половину слить в благотворительность, половину оставить на старость, мало ли что там будет… И завещание составить, чтобы если что — все детскому дому.

— Всё, — выдохнула я, подталкивая бумаги к нему. — Забирай и проваливай из моей жизни к чертовой матери. Будем считать, что ты победил.

— С тобой приятно иметь дело, сладкая. — Апельсинчик невозмутимо расписался в договоре сам, подвинул один экземпляр договора ко мне.



— Ты же свалишь? — с надеждой уточнила я. — Я же больше не увижу твою соломенную башку?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не помню такого пункта в договоре, — невозмутимо откликнулся апельсинчик, затем покосился на часы, вздохнул с очень убедительным сожалением и встал. — Увы, мне надо ехать, нужно успеть завезти бумаги на фабрику. Мы увидимся вечером, Свет. Ты знаешь где. Не поверишь, как я жду этой встречи.

И… Да, ушел, не дав мне сказать, где я эту встречу вертела. Господи, какой же баран…

Так. Ладно. Ждет встречи? Окей! Он её дождется. А я приготовлю ему сюрприз!