Журнал «Вокруг Света» №08 за 2008 год - Вокруг Света

Письмо относится к декабрю 1833 года. А немногим ранее, в сентябре, карета возвращающегося в Россию посла сломалась около маленького Любека, и барон волею судеб остановился в той же гостинице, где болел Дантес. Просмотрев списки посетителей, он обнаружил знакомую фамилию. Ему захотелось немедленно увидеть дальнего родственника. Он поднялся в номер Дантеса, где состоялось их знакомство, после которого барон принял в его судьбе живейшее участие. Всю оставшуюся жизнь Жорж считал, что волшебное появление голландского посла спасло его от неминуемой смерти. Воспитанный в рыцарских традициях, он относился к де Геккерну, как к отцу и другу: «…вы стали для меня провидением! Ибо друг не сделал бы для меня того, что сделали вы, еще меня не зная».

Светское общество объясняло их отношения меркантильностью Дантеса. Но именитый посол богатым человеком не был. На свой посольский оклад он едва-едва мог принимать участие в вечно праздничной жизни столицы. Большого состояния у де Геккерна тоже не было. Единственная возможность обеспечить себя и нового родственника — не совсем легальна. Пользуясь дипломатическими привилегиями, «старый барон» привозил из Европы товары, которые не облагались таможенной пошлиной. И активно продавал «все, чем для прихоти обильной // торгует Лондон щепетильный // все, что в Париже вкус голодный, // изобретает для забав, // для роскоши, для неги модной...» представителям петербургского бомонда. Возможно, именно «экономические» причины (с молодым человеком удобнее продавать все привезенное) поначалу повлияли на решение де Геккерна об усыновлении. А возможно, все было гораздо сложнее…

Ни Англию, ни Францию не устраивала внешняя политика Николая I. Русский царь, по приказу которого в короткое время собиралась 350-тысячная армия, считал нерушимыми договоренности Священного союза (союза России, Пруссии и Австрии, установленного на Венском конгрессе 1815 года после низвержения Наполеона I). Этот акт был подписан еще при Александре I. Николай ревностно защищал незыблемость послевоенных границ. А его соседи мечтали о дальнейшем разделе мира. И французское посольство прибыло в 1835 году в Россию с целью препятствовать успеху русской политики на Ближнем Востоке. В то же время Англия направила в Россию нового посла, по мнению Бенкендорфа, «отчаянного либерала и врага всех самодержавных правительств, в особенности же русского». Миссия лорда Дургама заключалась в анализе настроений русского общества. Если бы в каких-либо кругах России назревало новое «восстание декабристов», правительства этих стран тут же бы поддержали мятежников.

Не по этому ли поводу в 1833 году ездил на родину, союзницу Англии, нидерландский посол? Этот посол даже в мечтах не надеялся найти такого резидента, как Жорж Дантес! «Молодцы ваши гренадеры королевской армии, — отозвался Николай I о защитниках восставшего в июле Парижа. — Я желал бы поставить золотую статую каждому». Де Геккерн прекрасно понимал, какая головокружительная карьера ожидает молодого шуана — сторонника монархии.

Однако барон осторожничает. «Хоть порой вы и принимали меня ворча, — пишет Дантес, — я знал, что вы рады немного поболтать…»

Они часто видятся, но живут раздельно. Дантес так беден, что большей частью сидит дома. И императрица Александра Федоровна финансирует его из «собственной шкатулки»… Первые вложения практичного де Геккерна — лишь в экипировку!

Только к весне 1835-го нидерландский посол убеждается в правильности своего выбора. Но трудно осуществить задуманное, живя в разных домах и общаясь от случая к случаю. Вот тогда и возникает мысль об «усыновлении»! Барон уезжает «в отпуск» на целый год. А будущий «сын» старательно информирует его обо всем в письмах.

Знал ли Дантес, какую роль он, возможно, играет в мировой политике? Вряд ли… Откровенность де Геккерна поставила бы простодушного Жоржа в тяжелую ситуацию. Легитимисты — приверженцы Священного союза! Иногда, правда, у «сына» проскальзывает вполне понятное недоумение: «…ведь в наше время трудно найти в чужестранце человека, который готов отдать свое имя, свое состояние, а взамен просит лишь дружбы…» Но он легко находит этому объяснение: «…надо иметь такую благородную душу, как ваша, чтобы благо других составило ваше собственное счастье». И к родовому девизу «За Бога, короля и даму!» Дантес добавил еще один: «Быть достойным!», принадлежавший его покровителю!

«Я только что произведен в поручики! Честно говоря, мой дорогой друг, если бы в прошлом году ты поддержал меня, я бы отправился на Кавказ — и на будущий год путешествовал бы с тобой вдобавок еще и с лентой в петлице».

А «добрейший друг» в тысячах километрах от России осуществлял свой план. Он уже побывал в Сульце, получил отказ от отцовских прав, приехал в Гаагу и пообщался с королем Вильгельмом I тет-а-тет.

По законам Нидерландов усыновление Дантеса де Геккерном невозможно. Нарушаются все три обязательных условия. «Старому» барону должно быть не менее 50 лет, его будущий «сын» должен быть несовершеннолетним, и они оба должны проживать под одной крышей не менее шести лет. Но, вероятно, кандидатура Дантеса настолько интересна правительству, что закон легко «верит» лживому прошению посланника. Де Геккерн, упоминая свой возраст, который известен в Голландии, умалчивает о возрасте «юного» Дантеса и сообщает, что юный барон проживал у него «все то время», пока посол находился в России. При этом обе стороны совершенно «забывают», что нидерландский подданный не имеет права служить в иностранной армии. После недолгих переговоров Вильгельм I разрешает усыновление, оговаривая, что всеми этими правами можно воспользоваться через год. Но кого в России интересуют даты?! И Жорж Дантес уже в мае 1836 года в полковых списках переименовывается в Шарля де Геккерна.

После трагической дуэли растерянная Голландия больше года будет стараться восстановить законность. Дантеса лишат подданства, дворянства и герба Геккерна, оставив только имя.

Любовь в награду

Наталью Николаевну Пушкину Дантес не любил. Он встречался с ней и в 1834-м, и в 1835 годах. Но, несмотря на блеск молодости и ослепительную красоту, за все это время она не вызывала у него никаких особых чувств. И вдруг в феврале 1836 года на барона де Геккерна посыпались признания:

«Я влюблен, как безумный… припомни самое очаровательное создание в Петербурге, и ты сразу поймешь, кто это».

«В последний раз у нас состоялось объяснение... Невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре… А как сказала: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя свои обязанности. Пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой», — и с этого дня моя любовь к ней стала еще сильнее».

«…Любить друг друга и не иметь другой возможности признаться в этом, как между двумя ритурнелями контрданса — ужасно…»

Екатерина Гончарова, супруга Дантеса

Но «самое очаровательное создание Петербурга», на которое указывают многие исследователи и сегодня, находится в этот момент на шестом месяце беременности! Наталья Николаевна почти не выезжает и давно уже не танцует. «Послезавтра у нас большая карусель, — пишет еще в декабре Александрина Гончарова брату, — молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и очаровательные. Хочешь знать кто?.. Прежде всего твои две прекрасные сестрицы, потому что третья... кое-как ковыляет».

Неведомый объект вожделения — далеко не первая женщина в жизни кавалергарда. Немногим ранее Жорж писал гостящему в Сульце де Геккерну: «Скажите брату, пусть покажет вам мое последнее пылкое увлечение, а вы напишите, хорош ли мой вкус…» На вкус барона действительно можно полагаться. «Я забывал рассказать о Жюли, а она ведь должна вас интересовать, ибо вы один из давних ее обожателей». Жюли — ни больше ни меньше как Юлия Павловна Самойлова! Муза Карла Брюллова, персонаж многих его картин, в том числе «Последний день Помпеи» и «После бала». А недавно Дантес расстался с той, которую называл «супругой». Считают, что под этим именем скрывалась ближайшая подруга императрицы — княгиня Бобринская.

Но теперь влюбчивый молодой человек тщательнейшим образом скрывает имя дамы, считает свое чувство «скверным», надеется «излечиться» к приезду барона. Де Геккерн давно понял, о ком идет речь. И отнюдь не гнева камер-юнкера Пушкина страшатся оба. А графа Строганова, одной из самых влиятельных и близких к престолу фигур, отца прекрасной Идалии Полетики ! Нигде и никогда Дантес не назовет ее имени!

Лишь раз их отношения, такие скрытые и такие явные, окажутся достоянием окружающих. «Идалия приходила вчера на минуту с мужем, — напишет Дантесу его супруга Екатерина де Геккерн, когда того вышлют за пределы России. — Она в отчаянии, что не простилась с тобой... Она не могла утешиться и плакала, как безумная…»