Дунайский лоцман - Жюль Верн

Стрига неверно рассуждал о бесполезности немедленных поисков: беглец ушел недалеко.

Услышав скрип ключа в замке, Сергей Ладко, отчаянно рванувшись, преодолел препятствие. Под яростным напором мускулов сначала плечо, потом бедро проскочили, он проскользнул сквозь узкое окошко, как стрела, и упал головой вперед в дунайскую воду, та почти бесшумно расступилась и сомкнулась над ним. Когда Ладко вынырнул, течение уже отнесло его от места падения. Он очутился за кормой шаланды, перед ним лежал свободный путь.

Он решил дать потоку отнести себя подальше. Когда окажется вне досягаемости, он поплывет к одному из берегов. Правда, он явится гуда голым, и это создаст большие трудности, но что поделаешь… Самое важное — удалиться от плавучей тюрьмы. А на берегу будет видно.

Внезапно перед ним во мраке возникла небольшая темная масса другого судна. Каково же было его волнение, когда он узнал свою баржу, что шла за шаландой на буксире! Он уцепился за руль и на мгновение замер неподвижно.

В ночной тишине он услышал голоса. Без сомнения, спорили об обстоятельствах его бегства. Он ждал, высунув только голову из непроницаемого покрова темной воды, скрывавшей его.

Голоса усилились, потом стихли, вновь наступило молчание. Сергей Ладко взобрался на баржу и исчез в своей рубке. Там, насторожившись, он продолжал слушать. Он не услышал никакого шума вокруг.

В каюте ночная тьма была еще гуще. Ничего не видя, Сергей Ладко шарил, как слепой, чтобы узнать знакомые предметы. Казалось, здесь ничего не тронули. Вот рыболовные снасти. На гвозде все еще висит шапка из меха выдры, ее он сам повесил. Направо его кушетка; налево — та, на которой так долго спал господин Иегер… Но почему открыты сундуки? Их, значит, взломали?… Руки во тьме неуверенно перебирали скромное имущество… Нет, у него ничего не взяли. Белье и одежда лежали в том порядке, как он их оставил; даже нож оказался на обычном месте… Обнажив лезвие, Сергей Ладко пополз на животе к носу лодки.

Как он передвигался! Уши настороже, глаза напряженно впиваются во тьму, дыхание замирает при каждом всплеске воды… Не меньше десяти минут потратил он, прежде чем добрался до цели. Потом схватил буксирный канат и перерезал его одним взмахом.

Веревка шлепнулась в воду с большим шумом. Ладко с бьющимся сердцем снова упал на палубу. Невозможно, чтобы не услышали падение каната в такой глубокой тишине…

Нет… Никто не движется… Лоцман, мало-помалу выпрямляясь, заметил, что он уже далеко от своих врагов. В самом деле, освободившись, баржа поплыла по течению, и вскоре ее и стоявшую на якоре шаланду разделила непроницаемая стена мрака.

Когда Сергей Ладко был достаточно далеко, чтобы не бояться погони, он взял весло, и несколько ударов быстро увеличили расстояние. Только тогда он заметил, что дрожит, и решил одеться. Он без труда нашел белье и необходимую одежду. Потом схватил весло и принялся яростно грести.

Где он был? Он не имел ни малейшего понятия. Ничто не указывало, в каком направлении шло судно, где он был заточен. Поднималась или спускалась по реке его плавучая тюрьма, он не знал.

Во всяком случае, теперь он снова поплывет вниз, потому что там Рущук, а в Рущуке — Натча. Если его увезли назад, он наверстает время усиленной работой рук, вот и все. Он решил грести всю ночь, чтобы оказаться как можно дальше от неведомых врагов. Он мог рассчитывать еще часов на семь темноты. За это время проплыть можно много. Когда настанет день, он остановится отдохнуть в первом попавшемся городке.

Сергей Ладко сильно греб минут двадцать, когда среди ночи раздался крик, заглушённый расстоянием. Что он выражал — радость, гнев или ужас? Ничего нельзя было сказать об этом смутном отдаленном крике. И, однако, как ни был слаб голос, долетевший к нему издалека, он наполнил сердце лоцмана неясной тревогой. Где он слышал такой голос?… Еще немного, и он поклялся бы, что это голос Натчи… Он перестал грести и прислушивался к глухим звукам ночи.

Крик не повторился. Пространство оставалось немым вокруг баржи, которая плыла, увлекаемая течением. Натча!.. Сергей Ладко усилием воли отбросил навязчивую мысль и принялся за работу.

Время шло. Около полуночи на правом берегу смутно обрисовались дома деревни; Ладко миновал ее, не узнав.

Некоторое время спустя, на рассвете, показалось другое поселение; Сергей и его не узнал и тоже проплыл мимо.

Заря разгоралась, а берега опять стали пустынными.

Лишь только начало светать, Сергей Ладко поспешил исправить недостатки в своей маскировке, которые появились в долгом заточении. Через несколько минут его волосы снова сделались черными от корней до кончиков, бритва снесла отросшую бороду, а пропавшие очки заменены новыми. Проделав все это, он принялся грести с неистощимой бодростью.

Время от времени он бросал взгляд назад, но не видел ничего подозрительного. Очевидно, враги остались далеко.

Когда он покончил с неотложными заботами, ощущение завоеванной безопасности позволило ему снова подумать о странности его положения. Кто были враги, от которых ему удалось бежать? Чего от него хотели? Почему держали так долго в своей власти? Столько вопросов, и он не мог на них ответить. Но кто бы ни были эти враги, он должен, во всяком случае, бояться их в будущем, и эта забота осложнит его путешествие, если только он, несмотря на опасность такого поступка, не попросит защиты полиции от неизвестных похитителей в первом же встречном городе.

Какой это будет город? Он не знал, и ничто не давало ему указаний на пустынных берегах, где далеко одна от другой лепились бедные деревушки.

Только около восьми часов утра опять же на правом берегу обрисовались на небе высокие колокольни, а на горизонте показался отдаленный город. Сергей Ладко обрадовался. Он хорошо знал эти места. Ближе к нему был Землин, последний придунайский город Австро-Венгерской империи; вдали виднелся Белград, сербская столица, тоже расположенная на правом берегу после внезапного изгиба Дуная, при впадении Савы.

Итак, во время заточения он продолжал спускаться по реке, плавучая тюрьма приблизила его к цели, и, не подозревая об этом, он проделал более пятисот километров.

Сейчас Землин — это спасение. Если понадобится, он найдет там помощь и покровительство. Но решится ли он просить помощи? Если он пожалуется, если поведает о своем необъяснимом приключении, не начнется ли дознание, первой жертвой которого станет он сам? Быть может, пожелают узнать, кто он такой, куда направляется и, возможно, им удастся выведать имя, какое он поклялся не открывать, что бы ни случилось.