Сердцу не прикажешь (СИ) - Крон Марта
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Он вышел и снова попытается пробраться к ней. – вновь окунает меня в вязкую топь из последних событий Баранов.
- Откуда он вытащил эту херню, Серёг? Она вообще ничего с ним общего не имеет.
- А много ты вообще о ней знаешь?
- Только не говори, что ты поверил в это? – мой голос словно простужен. – Он же специально полощет меня. Через неё подсекает.
– Я видел его глаза, он безумен, Богдан.
- Он и до неё был такой. – не стихает мой протест, внутри скользят мерзкие щупальца, а вдруг..?
- У тебя же есть инфа на неё? – гипнотизирует Баран.
- Перепроверяем. К вечеру будет. Пока снова рыщем в её квартире, другие базу вскрывают.
- А если она его сестра? – будто кожу заживо срывает.
- Нет! – хриплю надрывно. – Она моя, ясно!!! Она чистая, невинная! Ни капли яда, понял! Не суй эту чернь в неё!!
- Не будь так уверен, пока всё не выяснишь… - от плескающейся в его взгляде жалости, я сгребаю руками все провода, которые на меня нацепили и дёргаю так, что аппаратура летит на пол.
Окатывает волной жара, печёт лёгкие. Баранов сидит статуей, ждёт, когда меня отпустит. Но не отпускает. Внутренности закручивает мясорубка. С разгона разбивается сердце. Я подыхаю от мысли, что моя девочка может быть хоть на каплю связана с Кузнецовым. Поганой тварью, в чьих жилах течёт отравленная кровь. Адским отродьем, что питается чужими жизнями.
А она вся медовая, карамельная. Задыхается при виде любой гадости. С ней тепло рядом, солнечно.
За дебила меня что ли держат?
- Богдан Дмитриевич! – появляется на пороге запыхавшийся Коля. – Тебе стоит это увидеть!
- Что опять? – в животе затягивается тугой узел, чувствую, что известие мне не понравится.
Коля протягивает мне планшет с открытой вкладкой главного городского новостного канала и нажимает плэй на эфирном ролике.
Перед глазами сменяются кадры какой-то больницы, внизу красной строкой бежит сообщение о зверском убийстве, берут интервью у очевидцев происшествия, звучит перевод с английского.
Не сразу соображаю, к чему мне американские новости, пока не звучит знакомая фамилия.
«Евгений Дронов был уважаемым человеком в нашем городе…» - плачет на камеру знакомая женщина. А не заместителем ли его была?
Зависаю, глядя на мелькающие фотографии испачканной кровью палаты.
«Камера засекла двух мужчин, сначала они с лёгкостью разделались с охраной мистера Дронова, затем беспрепятственно вошли в палату и нанесли ему больше десяти ножевых ударов в область груди и шеи…»
На экране медленно увеличивается стоп-кадр с записи камер, качество изображения оставляет желать лучшего, но и этого мне достаточно, чтобы узнать в одном из преступников шестёрку Кузнеца.
- Всё ещё сомневаешься? – сквозь вату в ушах слышу поблизости голос Баранова, когда успел подойти? – Теперь ты понимаешь, что дело серьёзное? Он отомстил за сестру.
* * *Наконец-то вижу свою малыху. Помятую немного, заспанную, но уже спокойную. Приступ прошёл, взгляд прояснился, дышит ровно, больше не дрожит. Меня всегда пугает, когда она даже крикнуть не может, абсолютно беззащитна. А сейчас раздышалась. Сон помог.
Правда топчется неуверенно, хмурится.
- Как себя чувствуешь? – в приглашающем жесте тяну к ней руку.
Девочка сводит брови, закрывает дверь на замок, отрезая нас от чужих глаз, и только после этого идёт ко мне.
Вкладывает в мою ладонь свои тёплые пальчики, забирается на мою кровать и осторожно сворачивается калачиком. Под бок. Поближе. Прижимается губами к моей голой коже, закрывает глаза, шумно выдыхает.
Молчаливая. Нежная. Хрупкая как бабочка. Её можно убить всего лишь одним движением. Как её можно вообще связать с той нечистью, что не умеет ценить, если сам только и думаешь, как бы не потерять, не разбить. Ведь я камень. Я могу лишь закрывать её от яркого обжигающего света и нескончаемых пробивающих волн. Мешать другой силе захватить её.
- Ты мне расскажешь, что происходит? – тихий голосок из-под моей руки. – У вас какие-то бандитские разборки? Вы делите власть? Территорию? Деньги?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Тебя.
- Да, делим. – нервно постукиваю пальцами по её позвонкам. – Временные трудности.
- И сколько ещё психов будет на меня нападать? Сколько раз буду видеть дуло пистолета? – эмоциональный голос звучит вразнос с её состоянием. Крылышки сложила, а сама жужжит.
- Больше никто не будет. Ты дома. – инстинктивно подтягиваю её к себе впритык, притискиваю, чтобы себя кислородом насытить, но мысленно распадаюсь на части, когда весь корпус опоясывает пульсирующая боль.
- Мне страшно, когда ты такой… будто защита сломана. – её голос дребезжит.
- Я не сломан. – дыхание спирает, неужели я выгляжу таким слабым?
- Так будет всегда? – сдавленно сглатывает. – Немного счастья, потом ты исчезаешь, возвращаешься еле живой, меня как собаку в отдельную будку, ты решаешь временные трудности, а я в полном безведении жду конца?
- Я тебе продлю счастье. Обещаю. – улыбаюсь, втягиваю с её макушки запах, он тёплым успокаивающим маслом расплывается в груди, исцеляет раны.
- А ты когда-нибудь был счастлив? – простой вопрос, а я не могу определиться с чувствами.
- Был. – глухо.
Когда отец с матерью мне маленькому пломбир в парке покупали. Когда Арсен из приюта вытащил. Когда первый бой выиграл. Когда Арсен меня в институт распределил, надоумил учиться. Когда тебя, малыха, своей сделал, а утром ты сама обняла…
- В детстве? – голову запрокидывает, доверчиво смотрит, а я… целую её в кончик носа и переворачиваю разговор под свои запросы, мой интерес сейчас куда важнее её.
- Плохо помню. – отнекиваюсь, хотя мысли на языке скапливаются. Я бы рассказал. – А ты своё помнишь?
- Конечно!
В голове мгновенно возникает полное досье на Кузнецова. Вот сейчас и сверим.
- Что случилось с твоими родителями? – не хочу делать ей больно, ковыряя старые раны, не хочу выдирать прошлое с кровью и мясом, но мы бы всё равно пришли к этому разговору. То была лишь отсрочка, чтобы перестать быть гонимым. Малыха раскрылась и теперь я хочу знать о ней всё. Там, где надо, помогу вытянуть, а где заблокировать, сам лично зажму ладонями.
- Задохнулись в пожаре. – её голос настолько сух, что мне самому стягивает горло невидимая проволока, больно царапает. И всё же я не могу остановить сравнительный анализ, хоть вся информация на Ясю уже давно находится в закодированной папке, её воспоминания могут на многое пролить свет. Я должен убедиться, что никаких точек соприкосновения с Кузнецовым нет и на первом же откровении облегчённо делаю для себя пометку – различно.
Родители Кузнеца разбились на машине.
- Мне было два года. Я их не помню… вообще.
Яся словно впадает в транс, уходит в себя, черты лица разглаживаются, широко распахиваются глаза, перед ними явно мерещится семейный альбом, который я так и не нашёл. Ни одной фотографии, ничего из того, что обычно хранят как память. Есть только пара картинок из интернета и сфотографированные для меня могилы, где с крестов улыбаются двое незнакомых мне людей.
Мои губы находят маленькую бровь, стягивают волоски. Опаляю горячим болезненным выдохом. Чувствую себя паршиво, я должен беречь её, а сам вынимаю нутро. С жестоким расчётом. Использую, а она даже не догадывается, прижимается, нежно водит пальцами по моей ключице, подушечками оставляет отпечатки.
- Тебя забрала бабушка?
Которая не является таковой Кузнецу. У него вообще нет других родственников.
- Да.
- Из приюта?
- Какого приюта? – выгибает бровь, вынуждая меня отстранить губы. – Нет, вроде. Я не знаю… если только, пока бабушка оформляла документы на меня… я, честно говоря, не знаю, как это всё происходит…
А Кузнец до четырнадцати лет в приюте числился, правда непонятно, когда туда попал. Воспитанники подожгли правое крыло, от архива ничего не осталось.