Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский

  — Костя, дай-ка я еще раз внимательно взгляну на этот список. У меня, знаешь, глаз-ватерпас. Сдается мне, я где-то видела одну фамилию, что тут мелькнула.

  Романова снова взяла фотографии со списками, ее васильковые глаза были полны возбуждения. Но вот рука ее потянулась к трубке внутреннего телефона.

  — Погорелов, зайди ко мне. И без всяких «немогу». Живенько!

  Вошел толстый майор Погорелов, наш с Меркуловым старый знакомый. Он поздоровался со мной и Меркуловым за руку, подмигнул Жукову, сказал, отдуваясь:

— Духотища, не иначе как к грозе...

Романова тасовала фотографии как карты.

  — Валентин, фамилия Гудинас тебе что-нибудь говорит?

  Погорелов посмотрел на нее насупленно, потер ладонью редкие волосы на затылке:

  — Если это тот Гудинас, который наделал шухеру в Третьяковке, то, значит, «говорит». Как его зовут-то — Юргенас Гудинас?

  Романова развернула перед собой фотографии с фамилиями на «г», прищурилась:

— Гудинас Юргенс, 27 лет...

  — В Афганистане служил? Он, значит,— без задержки ответил Погорелов. Свои дела он знал дай Бог каждому.

  — Я же говорю: у меня глаз-ватерпас! — Шура расплылась в довольной улыбке.

  — Александра Ивановна, жена моя любимая, нам ехать пора! — В дверях выросла плотная фигура начальника МУРа Кетова. — Разведка доносит — американцы изнывают в «Будапеште». Давай, давай!

  — Мальчики, я скоро вернусь. Тогда и проведем оперативку. А пока пусть Погорелов расскажет вам про это дело из антимира. На эти рассказы Валентин у нас большой мастер.

  — А что если нам пива выпить, жарко уж больно, — предложил Погорелов, когда за начальством закрыли двери.

  —С большим удовольствием, — неожиданно поддержал его Меркулов, — сгоняй, Саша, в буфет, заодно прихвати каких-нибудь пирожков.

И он полез в карман за деньгами.

  — Я угощаю! У меня все-таки валюта, — заявил Жуков, — у нас там, у вас там еще бывает — ну... красная икра.

  — Во гусь — гуляет! — покачал головой Грязнов, но особо не протестовал.

  Через пятнадцать минут кабинет начальника 2-го отдела МУРа переживал свое второе за этот день превращение, на этот раз — в пивную. Хрустя копченой миногой, Погорелов начал рассказывать.

  — Подобно людям, произведения искусства имеют свои судьбы, переживают порой напряженные драмы. В январе 1913 года в Третьяковской галерее...

  — Валентин! Ты что — осатанел? На кой хрен нам 1913 год? — перебил Погорелова Грязнов.

  — Не хочешь — не слушай, Слава, — мирно отпарировал майор милиции, отирая с губ ладонью пивную пену, и продолжал в том же духе:

  — Так вот. В январе 1913 года в Третьяковской галерее безумный фанатик Балашов бросился с ножом на репинское полотно «Иван Грозный и сын его Иван». И вот через 72 года и четыре месяца — похожий случай.

   13 мая в 12 часов 30 минут раздался в репинском зале детский крик: «Ой-ой! Глядите, глядите! Дяденька царя убивает!» Дежурный милиционер рванул из-за экспозиционного стенда на этот крик. Он увидел обезображенный шедевр: на бедре царя Ивана Грозного зияла рваная «рана», а на лице вздувалась бугрящаяся, остро пахнущая масса. Перед картиной стоял неестественно согнувшийся человек с обожженным лицом, в черной кожаной куртке. Правой рукой он прижимал к груди банку, а левой держал нож. Короткая схватка закончилась победой сержанта милиции. Обожженный человек кричал: «Я убил генерала Серого!»

  «А ведь и правда. Серый похож на репинского царя, — подумал я, — в старости будет его точной копией, если... доживет».

  —...Вот коротко, что мы установили. За месяц до происшествия Гудинас вернулся из Афганистана, там горел в бронетранспортере, там же в госпитале ему вставили в правую сломанную руку, от запястья до локтя, металлический стержень. В Москве он жил у тетки—без прописки, готовился к экзаменам в Авиационный институт. Запросили Вильнюсский горвоенкомат, куда пришли из Минобороны его документы. Выяснилось, что Юргенас был старшим лейтенантом спецназа, характеризовался как отличный офицер. Слыл человеком начитанным, увлекался коллекционированием холодного оружия и... писал стихи.

  ...Заключение судебно-психиатрической экспертизы: «Астеногипохондрический синдром, вызванный глубокими потрясениями, возможно, картинами истязаний людей... Подобные переживания приводят к разрушению духовно-нравственных ценностей личности, возбуждают низменные чувства и стремления. Особенно опасны картины истязаний для юношей и молодых мужчин. В настоящее время больной страдает хроническим психиатрическим заболеванием в форме шизофрении, лишающей его способности отдавать отчет в своих действиях». На этом основании суд направил Гудинаса на принудительное лечение в психиатрическую больницу имени Ганнушкина, где он и проходит курс лечения в настоящее время, — закончил свой рассказ Погорелов.

— А у вас сохранились рабочие материалы по этому делу?

— Сейчас притащу, Константин Дмитриевич.

  Не дожидаясь возвращения Романовой, Меркулов открыл микросовещание в нашем небольшом составе. Погорелов, словно в детской игре «в фанты», запускал толстую руку в холщовый мешок, извлекая оттуда предметы различной формы, величины и назначения.

  — Эта штука вам нужна? — спрашивает он неуверенно, вынимая банку с кислотой. — А это? — Он осторожно положил охотничий нож-«лису» на край стола.

  — Экспертиза по этой «лисочке» имеется? — спросил Жуков.

Погорелов отвечал четко, как по написанному.

  — При стереоскопическом исследовании клинка обнаружено, что к нему прилипли волокна масляной краски и полотна. И больше ничего. Человеческую кровь этой «лисой» не добывали. Вот второй экземпляр заключения — двадцать пять страничек плюс шестнадцать фотографий.

  Потом он стал горкой складывать обрывки бумажек с различными записями. Меркулов внимательно рассматривал каждую и передавал нам.

  — А вот снимки повреждений на полотне картины. Ее кстати, специалисты так заштопали, как будто с ней ничего и не случилось.

  Но мы с Меркуловым смотрим только на обрывки. Сразу откладываем в сторону записку — вырванный из блокнота лист: «Брат, надо увидеться, позвони вечером по телефону 319-85-58. Анатолий».

— У него есть брат? — спросил я у Погорелова.

— Нет, он единственный сын у родителей.

  Погорелову не совсем ясно, почему мы так выразительно смотрим друг на друга. «Брат» — из «Афганского братства»?

  — Этот телефон сразу же взять в разработку. — Меркулов протянул Грязнову записку, и тот скрылся за дверью.

  — Вот эта бумажка тоже подозрительная, написано что-то по-литовски, это не фамилия и не имя. Но телефон — 225-23-44 — явно московский, причем номер какого-то правительственного учреждения.

  Погорелов достал последний «фантик» — тетрадь в сером переплете.

  — Судя по всему, это его дневник, видите — даты на некоторых страничках. На литовском.

  — Саша, этим ты займись. Найди какого-нибудь литовца — срочно. И, пожалуй, мы заберем у Валентина все его материалы. Пиши постановление.

Вернулся Грязнов.

  — Телефон принадлежит Туманову Анатолию Андреевичу, проживающему по адресу: Чертановская улица, дом 118, корпус 3, квартира 102. Дал ребятам из районного розыска задание. Сейчас все об этом «братике» узнаем.

  Жуков взял списки, проверил на букву «т» — Тумановых там не было.

  — Итак, — подводя итоги осмотру, сказал Меркулов, — выявляем контакты этого экс-спецназовца с бывшими сослуживцами. Все номера телефонов взять в разработку, чем черт не шутит, вдруг нащупаем связь. Вячеслав?

  — Могу, могу. Бели номера московские — это ерунда.

Мы с Меркуловым и Грязновым просмотрели десятки папок с оперативными сводками — сведениями о преступлениях по стране. Мы искали преступников, по приметам похожего на молодого парня в куртке, который ходил с Ивониным на «мокрое дело», однако такого не обнаружили. Зато обратили внимание на особо дерзкие преступления, совершенные в последний месяц. В деревне Марусино в Белоруссии группа террористов захватила милиционера и двух женщин с требованием выкупа. В Ленинграде два парня с короткой стрижкой убили инкассатора. В гавани Северодвинска взорвалась бомба.

  Потом я сходил на оружейный склад и получил новенький «Макаров» в кобуре, что можно упрятать под мышку, а Меркулов за это время отстукал на машине задание милиции и указал десяток вопросов, на которые в ближайшие дни должна дать ответ группа Романовой.

  Буфетчица наскребла мне остатки полусъедобного блюда с полуцензурным именем «Бельдюга жареная» — после налета прокурорской орды в нашем буфете к четырем часам уже ничего не было. Я запил бельдюгу компотом из сухофруктов, и тут в буфет ворвалась секретарша Меркулова:

— Турецкий, вас ищет Константин Дмитриевич!