Смерть по сценарию - Наталья Андреева

— И чем объяснить сей феномен?

— Тем, что когда все хорошо, этого никто не ценит, а в настоящем аду — любое просветление уже напоминает райские кущи.

— Диссертацию на своих догадках не хочешь защитить?

— Мне не нравится твой тон.

— Так. Следующая фраза будет: «Не оскорбляй меня в моем собственном доме». Саша, а по-другому никак нельзя?

— После вчерашней ночи?

— Ладно, я свинья. И чего тебе удалось добиться в результате бомбовых ударов по позициям молодого суверенного государства, развернувшего кампанию по захвату твоей законной половины?

— Можешь прятаться за свое хваленое остроумие, но твоя Соня завтра поедет в Москву на электричке.

— Блестящая победа нашей дипломатии: перенос боевых действий в другое полушарие. Думаешь, это помешает ей подкатиться ко мне в столице?

— Зато, следуя твоей же терминологии, у меня будет время, чтобы подготовить открытие второго фронта: я поговорю с ее матерью, напомню, что у тебя скоро будет уже двое детей.

Алексей засмеялся:

— Что люблю в тебе, так это чувство юмора. — Он поцеловал Александру в нос и почувствовал, что вроде бы стало легче.

— Не злишься?

— Пойдем погуляем? Тебе нужно ходить потихонечку пешком и дышать свежим воздухом. Соловьи уже не поют, но зато елки пахнут так, что хочется среди них развалиться и уснуть.

— Комары съедят.

— А мы сейчас чем-нибудь помажемся.

Этой ночью они без всяких ссор заснули рядышком друг с другом, усталые после прогулки в лесу и долгих разговоров ни о чем, просто о мелочах, которые в жизни каждого человека занимают большую часть, оставляя для великих событий только долгие пронзительные мгновения.

А в понедельник вечером он погрузил в свои «Жигули» собранный по заказу Аллы Константиновны Гончаровой компьютер и повез его в центр, в квартиру вышеобозначенной дамы, чтобы просветить ее по части общения с вожделенным Интернетом.

Дама открыла ему входную дверь, будучи не совсем трезвой, нарядная, душистая, колышущаяся в просторной прихожей из стороны в сторону, как одуванчик на ветру. Это сравнение пришло Леонидову в голову, когда в приглушенном свете бра он разглядел пышные белые волосы, завитые и свободно разбросанные по плечам.

— А! Алексей Алексеевич! Леша, заходите!

«Ого! Еще на «вы», но уже просто Леша», — отметил Леонидов и решил выяснить, по какому поводу она так напилась.

— У вас праздник?

— Да, неожиданно друзья заехали. Они едут с Севера на Юг с остановкой в столице.

— Обычное дело летом. Коробки-то можно занести?

— Надя! — тут же крикнула Алла Константиновна. — Помоги!

— Здравствуйте. — У Надежды Гончаровой вид был совсем не праздничный: те же джинсы, футболка, хвост на голове, унылое лицо. Она тут же схватила одну из коробок.

— Тяжело! — испугался Алексей.

— Ничего, ничего, она у нас девушка крепкая, — засмеялась Алла Константиновна и скрылась в зале, где слышались бравурная музыка и не слишком трезвый смех.

— Не приглашают? — кивнул Леонидов на дверь, куда ушла хозяйка, и все-таки отобрал у Нади тяжелую коробку.

— Так и вас тоже, — усмехнулась она. — Мы — прислуга, а там какой-то начальник.

— Чего начальник?

— Я плохо разбираюсь в иерархии, вроде директор торгово-закупочной фирмы из провинции, а гонору, как у главы маленького мафиозного клана.

— Почему маленького? — улыбнулся Алексей.

— Глава большого ни за что в этом не признается. Несите все в кабинет, старый компьютер я уже оттуда в свою комнату перенесла.

Дома Надя выглядела гораздо живее, общительнее и симпатичнее, она вовсе не была страшненькой, просто не привыкла привлекать к себе внимание, не дай бог отобрать хоть толику оного у роскошной тетки. Леонидов отнес коробки в кабинет, распаковал, стал возиться со шнурами, подключая системный блок, монитор и внешний модем. Все необходимые программы он установил еще на работе, сейчас осталось соединить все части в единую систему и заставить ее функционировать. Наконец компьютер обнадеживающе пискнул, моргнул, и на черном экране засветились стремительно сменяющие друг друга цифры.

— Можете пользоваться. Что вам показать?

— Да я не такая уж темная, разберусь, наверное.

— Верю.

— Чаю хотите? У них там я видела роскошный воздушный торт, безе с орехами, а сверху горы крема.

— А дадут?

— Посуду все равно мне мыть, заслужила же я хоть кусок торта, — пожала Надя плечами и ушла на кухню.

Алексей оглядел то, что так громко называлось «кабинетом». Книги сюда, конечно, стащили со всего дома, наверное, чтобы Алле Константиновне было где опробовать без их участия свои навыки в дизайне квартиры. Здесь, в самой маленькой из четырех имеющихся помещений комнатушке, стоял старый диван, письменный стол с ободранным верхом, пара кресел и очень много полок висело вдоль стен. Теперь еще и компьютер украсил стол, контрастируя с атмосферой надтреснутого потертого интерьера. Он светился новеньким пятнадцатидюймовым плоским экраном с отличным сведением, разглядывая старые обои и горы исписанных бумаг, и ровно гудел, разгоняя по углам куски свалявшейся, как войлок, тишины. Надежда вернулась с подносом, поставила на краешек стола две чашки, блюдце с обломками роскошного торта, положила рядом маленькие ложечки.

— Угощайтесь.

Алексей размешал сахар на дне чашки, глотнул, зацепил хрупкий кусочек торта.

— А дядя ваш на даче? — нейтрально спросил он.

— Да, он не слишком старается стеснять Аллу.

— Она, по-моему, и не стесняется.

— Так вы не о дяде хотели спросить. О Павле.

— А как вы думаете, кто его отравил?

— Я совсем не знаю людей, по мне, так он сам был способен на любую гадость.

— Вы же недавно с таким энтузиазмом отстаивали его талант, да еще послали в ГУВД версию о насильственной смерти, которую якобы устроила Клишину ваша тетя. Кстати, почему в ГУВД? Сколько времени там надо выяснять, кто такой Клишин и почему эти его заметки обязательно надо читать?

— Павел так велел. Он сам написал на конверте адрес и назвал время, которое должно пройти после его смерти до отправки письма.

— Вам это не показалось странным?

— Разве все завещания кажутся нам разумными? А если человек оставляет миллионы любимому коту? К тому же могли и без письма все узнать.

— Что все?

— Об Алле, о дяде. Я ничего в этом не понимаю: ну попросил и попросил.

— И он серьезно тогда умирать собрался?

— Нет, это было как шутка. Сказал, что написал странный роман, в котором предсказал собственную смерть, что во сне приснилось и предчувствие не оставляет, а чтобы не подозревали зря людей, разделил рукопись на несколько частей. Начало осталось в компьютере, несколько листов Павел дал мне.

— А остальные и конец?…

— Разве и так не понятно, что это Алла его убила?

— Надя, я начал с того, что сам оказался в подозреваемых, потом туда же попал муж женщины, родившей от Клишина ребенка, ваша тетя была третьей. Сколько там еще версий, знает только сам покойный автор, а следствие только тыкается, мыкается и пытается отсеять правду от лжи. Вы сыграли Павлу Андреевичу на руку, он, очевидно, великолепно умел использовать людские пороки. Вы тетку ненавидели, и он понял, что рукопись уйдет по назначению, потому что сколько же можно терпеть?

— С чего вы взяли, что я Аллу настолько ненавижу?

— Да кто вы при ней? Бедная родственница, которая с тяжелыми сумками к ее мужу на дачу мотается. Она отлично устроилась, ваша тетя: все от нее зависят, все молчат, есть видимость семьи, есть домработница без всякой оплаты, только за жилье и стол, есть звание профессорской жены, фамилия, а главное, полная свобода. Чтоб я так жил! Делает ваша Алла все, что хочет, ни на кого не оглядывается. Ну в каком браке это возможно? Сам женат, знаю, что такое вечная оглядка на долг, на то, что ты кому- то обязательно должен отдать свое свободное время, что не можешь нигде развлекаться один, не можешь позволить себе хобби, общение с незамужней девушкой, выходные вне дома. А ваша Алла все может себе позволить, в том числе и отправить вас пешком с поклажей за тридевять земель, а самой укатить на свидание с очередным любовником. Кто-нибудь когда-нибудь спрашивал у нее отчет о тех деньгах, которые она тратила на Клишина?

— Какие деньги? Павел просто не мог от нее отвязаться.

— Это он вам так говорил. Вы прочитали, конечно.

— Это все правда.

— Надя, он был хитрее, чем вы, опытнее, и для вас все то, что вы недавно отослали, и написал. Возможно, такие вещи Павел Андреевич делал только для самых дорогих ему людей: для сына, для чистой девушки, которая перед ним преклонялась. Не осквернять же светлую память? Он надеялся, наверное, что вы о нем монографии будете писать, когда закончите свой университет и займетесь всякими там кандидатскими и докторскими. Собирались писать?