Тем, кто не любит - Ирина Степановская

Наташа поняла – все дело упирается в красоту. Чтобы двигаться дальше вверх по служебной лестнице, она должна стать чем-то вроде модной иконы.

Наташу сначала бесила безусловная несправедливость этого открытия. Но размышления и наблюдения подсказывали ей его непререкаемую верность. И тогда она решила изменить себя. Она встала перед зеркалом и подвергла анализу достоинства и недостатки своей внешности. Разумеется, непобедимой красавицей в своей волжской юности она не была. Но не являлась и дурнушкой. Когда иссякла свежесть молодости, во внешности Наташи остался ряд достоинств, но и появилась группа недостатков.

Она попыталась посмотреть на себя беспристрастно. Выводы были не так уж неутешительны. С ее правильными чертами лица и стройной фигурой ей требуется не так уж много усилий в работе над собой. И она стала бороться за то, чтобы быть не просто привлекательной женщиной. Она поставила перед собой суперзадачу. Ей захотелось доказать, что она может стать признанной всеми элегантной красавицей. Через несколько месяцев Наталья уже знала, как выгодно повернуть голову, и, кстати, отработала это движение до автоматизма, чтобы был виден ее прямой, раньше ничем особенно не выдающийся нос, который прежде никто и не замечал. Зато теперь он явился предметом восхищения и даже зависти некоторых ее девочек-лаборанток. Она поняла, как именно: медленно, томно, на очередном банкете по случаю какой-нибудь конференции или торжества – надо поднести бокал к губам, шампанское выпить не сразу, а выдержав паузу, слегка приоткрыв губы и посмотрев виновнику торжества прямо в глаза. С некоторых пор Наташа перестала говорить умные вещи прямолинейно, как постулаты. Находясь в преимущественно мужском обществе, она сначала будто извинялась легкой улыбкой, что лезет в такие важные мужские дела, а уж потом делала блестящее сообщение, которое после ее извинений все присутствующие мужчины принимали на ура. А все потому, что перед выступлением она не забыла польстить им, выказав свою женскую слабость.

Естественно, женщины, перевалившие через кандидатскую степень, ее терпеть не могли. Но научный мир, как и почти все серьезные вещи в жизни, принадлежит мужчинам.

Сначала Наташа ненавидела эти уловки. Потом привыкла к ним и стала относиться как к непременному требованию в своей работе. И в душе даже научилась подсмеиваться над производимым ею впечатлением.

«Что есть классическая красота? – размышляла Наташа, примеряя на себя разные женские типы. – Мертвая категория. Можно быть сколь угодно красивой, никто этого не заметит. И замечательно сожрут. Нужно иметь, кроме внешности, что-то еще». Тут она усмехалась: если всех знаменитых женщин – политических деятелей, актрис, писательниц, музыкантш, балерин – собрать вместе и как следует отмыть в бане, предварительно хорошо их распарив, то такой же привлекательной, как в одежде и макияже, останется лишь одна из тридцати, а то и из пятидесяти. Так в чем же на самом деле заключается привлекательность? В обаянии личности? Можно быть милой и обаятельной, и тебя не пустят дальше порога кухни. Можно быть ведьмой и вершить судьбы государства. Но… через постель. А если не через постель, то как бы с намеком на нее, потакая мужчинам и дразня их. Это называется «сексапильность». Смотришь на портреты знаменитых куртизанок, в чьих ручках было власти побольше, чем у их сановных господ, и не понимаешь – в чем дело, почему они могли заинтересовать таких мужчин? У одной кривой нос, у другой – некрасивые зубы, у третьей – румянец, как у пьяницы… Нет, дело не в красоте. Просто на застывшем полотне не видна грация движений, остроумность высказываний, очарование взмахов ресниц и улыбки, и все вместе это не для себя. Это для сильных мира сего.

Видимо, и в науке, чтобы добиться высот, в дополнение к уму в женщине должно присутствовать некое очарование, обязательно притягивающее мужчин. Это и есть сексапильность…

И Наташа научилась во время разговора усилием воли «зажигать» глаза, чтобы казались лучистыми; специальными упражнениями с эспандером укрепила осанку, сделала гибкой талию и более округлыми бедра. За десять занятий педагог по танцам изменила ее походку. Тогда же и появилась у нее эта манера медленно опускать веки, загадочно улыбаться и долго молчать. После молчания любая фраза ценилась на вес золота, и Наташа стала замечать, что ее по-новому слушают, замолкая, когда она говорит, стараясь не пропустить ни словечка. К этому времени у нее уже была готова докторская, множество статей в наших и зарубежных журналах. Ей приходила масса писем из-за рубежа, ее приглашали на конференции. Сначала она ездила за свой счет. Благо деньги зарабатывал муж. Потом уже ее посылали в командировки, как форпост института, как модную и умную женщину. А потом она отделила свою лабораторию. У Натальи Васильевны появились свои сотрудники, свои аспиранты. Иногда, после какой-нибудь научной тусовки, ей передавали отзывы от коллег-мужчин, наших и зарубежных:

– О-о-о! Доктор Нечаева, необыкновенная женщина!

Если бы знали они, как часто после каких-либо важных встреч доктор Нечаева в полубесчувственном состоянии падала вечером на кровать и не могла уснуть. В голове у нее крутились фразы – вопросы и ответы, мелькали лица собеседников – оппонентов и сподвижников.

Она выбрала в качестве своего постоянного сопровождающего Нирыбунимясо именно потому, что он был стар. И в его присутствии ей не требовалось слишком уж напрягаться. А он, кстати, один из немногих, понимал, как непросто дается ей ее положение и как она устает.

– Поберегите себя, – говорил он ей. Но как Наталья могла себя беречь? Это означало отказаться от жизни.

На банкетах она не стеснялась немного пококетничать, умело и неторопливо. Поманить и исчезнуть – вот ловкий прием женщин всех веков. Лукаво польстить, чтобы заинтересовать, оказать любезность и резко оборвать отношения, если коллега увидел в том намек на обещание. Этим оружием добываются деньги, выгодные договоры, лекарства и льготы, то есть все необходимое для работы ее лаборатории. Наташа овладела этим искусством вполне. Не так уж это было и сложно по сравнению с биохимическими формулами.

Но дома… Неужели и дома она не могла позволить себе быть самой собой? Нет, теперь уже не могла, пожалуй. За исключением становящихся все более редкими тех часов, когда ходила в старом халате и меховых тапках. Она держала планку своей высоты, как гимнасты держат живот – днем и ночью в подтянутом состоянии, не распуская его даже во время визитов к врачу.

– Расслабьте же живот, распустите! – раздражается доктор, будучи не в силах прощупать ни кишечник, ни печень из-за накачанных, подтянутых мышц.