Молоко волчицы - Андрей Губин

Атаман бежал. Через день его взяли вместе с сыном Архипом в Юце. Совдеп постановил: аннулировать обоих как злейших врагов. Этим репрессии ограничились. Но события опережали распоряжения. Назначенный начальником вооружения депутат Тихон Бочаров собирал по станице оружие для формирующегося отряда - пластуны ушли, отозвали и бронепоезд. В одном дворе Бочарову оказали сопротивление - мельничный дед Афиноген Малахов наотрез отказался отдать свои клинки и старинную винтовку. Науки ради пришлось шлепнуть станичного слагателя песен и стихов. Под выстрелом молодого солдата Васнецова он упал в воду, белобородый, в длинной белой рубахе, давно бессильный перед людской силой.

Васнецов получил выговор от своего командира Андрея Быкова. Но Быков понимал солдата. Пермский крестьянин Васнецов люто мстил казакам за свою нищенскую деревню, за беспросветную российскую глушь, за урядников, исправников, губернаторов и прочих мироедов. Быков и сам лишь привыкал к казакам и был немало удивлен, узнав, что большевик Синенкин бывший царский есаул, и был рад, что получил приказ Синенкина отстать от бронепоезда, остаться в станице.

У них сразу как-то не заладилось. Быков верно почувствовал, что комендант Синенкин свысока смотрит на т о в а р и щ е й, в том числе на Быкова и его команду, что остался Синенкин в душе есаулом - казачьим капитаном. А почему это, если Синенкин по доброй воле стал красным, Быков объяснить не мог, чужая душа потемки. Были даже мысли; не лазутчик ли Синенкин из стана белых?

Смолоду Синенкина не признавали офицеры как неродовитого, как белую ворону. На германской положение выровнялось - шквальным огнем пулеметов, кровью. Антон выбился в офицерский круг, его отметил сам генерал Корнилов, потому что родовитых, дворян, Синенкин давно обошел умом, знаниями, личной отвагой. В нем рос духовный эготизм - чувство превосходства над другими людьми, будь они хоть королевской крови.

В шестнадцатом году уже в офицерских кругах говорили о бессмысленности русско-немецкой бойни, о революции, подпольщиках, свержении правительства. Сочувствовали императору, окруженному хамами, подлецами, карьеристами. Потом и авторитет царя пошатнулся. Вера в бога оказалась детской привычкой. Не молитва, а штык и пулемет выручали солдата. Посты и мясоеды определял не календарь, а поставщик, интендант, снабженец. Смешно стало говеть и исповедоваться у полкового священника, который пил горькую и поклонялся мамоне, брюху.

В семнадцатом отрекся от престола царь Николай Второй. Антон вошел в группу солдат и офицеров, принявших Февральскую революцию.

В Октябре Антон стал большевиком, участвовал в захвате петроградского почтамта и был направлен партией на Кавказ провозглашать Советскую власть - в марте восемнадцатого года это свершилось.

И тут духовный аристократизм Синенкина вновь пустил ростки: мандат на право свершения революции в родных краях ему подписал председатель ВЦИК Свердлов. В Ростове же Синенкин очутился под началом командира, который в военном деле, по мнению Антона, разбирался, "как свинья в апельсине". Главным качеством этого командира было его крестьянское происхождение. А крестьянин Антон Синенкин такого происхождения уже не имел, что иные товарищи хорошо помнили при распределении должностей, и Синенкин все чаще оставался в стороне, сам по себе, один.

После успешной операции с бронепоездом его направили военным комендантом нескольких городов и станиц, в числе которых и наша.

Над Совдепом, бывшим станичным правлением, вился красный флаг. Гостиницы, частные лечебницы, магазины, заводики реквизированы. На телеграфе, железной дороге и мельнице стояла охрана. Члены Совдепа послали депутатов на съезд народов Терека, который учредил Советскую власть на Северном Кавказе. Классовые враги или бежали, или в гостинице "Бристоль" ожидали следствия и революционного суда. Началась новая жизнь.

КАЗАКИ

Не слит Михей Есаулов - ждет посланных в станицу разведчиков Афоню Мирного да Игната Гетманцева.

Не спит Роман Лунь - палочку стругает.

Переговариваются кашевары и коноводы. Гадают, как теперь станут делить землю, - говорили, что отныне и мужикам будут давать. Прибрала ли станица Чугуеву балку, на которую исстари зарилась соседняя станица?

Казаки с детства знают эти чуткие склоны. Стоит только закрыть глаза, забыться - и видится луна над лесом, то снежная крупа шуршит по серым стволам бука и неопадаюшим до весны листьям дуба, то молнии уходят змеиными хвостами в самую чащу, туманную от полосы дождя, то кружатся в солнечной лени бабочки над высокими травами поляны. Коренастые, круглые кусты дубняка вразнобой бегут со взгорий вниз, где стоят плотно, как толпа в несчастье, но уже разномастно - смешанные с кизилом, дикими грушами, бучиной. Там, где течет родник, царствуют могучие ивы, гигантские лопухи и кувшинки. Колючий шиповник с ягодами, точно розовые желуди, топорщится отдельно от всех - то ли в силу своей витаминной исключительности, то ли колючести.

От всех прочих казак отличался не только военно-трудовым укладом жизни, но и одеждой. Долго думать над цветами и покроем формы терцев не пришлось: покрой одежды заимствовали у горцев, а цвета рядом - Синие да Белые горы, серые скалы, темные дубравы, серебро рек, а ведь и зверь и птица окрашены местностью, где обитают. Потому форма терских казаков была такова: серого каракуля шапка с синим верхом и белым галуном, черпая как ночь бурка, серые черкески, синие и темные бешметы, синие и белые башлыки, тонкие бесшумные сапоги, на оружии, поясах и газырях - серебро с чернью. Постепенно точная масть не стала соблюдаться - появились алые башлыки, рыжие шапки.

За то, что казак являлся на службу на собственном коне, при своем оружии, получая от казны лишь винтовку и порох, сам обмундировывался, а зачастую и харчился сам, он освобождался от всех российских налогов и поборов - даже станичных и войсковых атаманов содержала казна. Это и была, помимо вольной земли, царская привилегия казакам. Вернувшись со службы, казак не имел права продать строевого коня и оружие. Был он обязан всегда держать торока снабженными: в одной седельной суме - овес и патроны, в другой - смена одежды, котелок, подковы и гвозди-ухнали, три фунта сухарей, цибик чая и тридцать три золотника сахара. Годами висели торока на сухих чердаках как знак готовности выступить в любую минуту за веру, царя и отечество, посягни на них враг внешний или внутренний.

Была еще одна привилегия любимцам царя - запрещалось селиться в казачьих станицах иноверцам и иноземцам. Однако с течением лет "расовая" чистота казачества утратилась. Цари не только любили казаков, но и боялись, чтобы не получилось государства в государстве, республики в монархии, ибо случались атаманы, которые Терек и Кубань ставили превыше Москвы и Петербурга. Поэтому после крестьянской воли 1861 года началась усиленная колонизация Кавказского края. На плодородные земли потянулись тысячи российских мужиков. Жить им тут не возбранялось, но земли не давали, брали налоги за "посажённое" место, воду, дороги. Сбоку станиц выросли немецкие колонии, в самих станицах - греческие и армянские кварталы, горские окраины, где сакли еще лепились к скалам. Смешанные браки стали не редкостью. Появились у казаков фамилии Гейзлер, Акопян, Филиди - окончания, понятно, в казачестве трансформировались: Гейзлеров, Акопянов (Акопов), Филидев. Многонациональность обогащала язык и понятия станичников, православных, старообрядцев, баптистов, мусульман, иудеев. Семь церквей, мечеть, синагога. Одна церковь, Пантелеймону Целителю, стояла на источнике минеральной воды, в здании бил "чудотворный" ключ, исцеляющий немощных. Православных большинство. Все под защитой закона. Но религиозная резня случалась.

Казачество не было единым, монолитным и в своей среде. Замкнутый казачий круг внутри делился на множество кружков вплоть до семьи. На Кавказе селились донские, хоперские, уральские, волжские казаки, не смешиваясь с терскими, гребенскими, кизлярскими, моздокскими и кубанскими станицами. Волжский атаман Савельев, выбившийся на Кавказе из рядовых в полковники, получив дворянское звание, не мог рассчитывать на славный прием в соседней станице, если она не из волжцев.

Неприветливы и грозны были чуждые горы первым поселенцам. Долго пели полуссыльные казаки; "Да все-то мне немила чужая сторона..." Их дети уже веселее, с присвистом пели в такт конской рыси: "Полно вам, снежочки, на талой земле лежать, полно вам, казаченьки, горе горевать..." Мачеха-земля кормила щедро, стала матерью. И на службе в дальних странах пели сытые казачьи сотни: "О тебе тут вспоминаючи, как о матери, поем, про твои станицы вольные, про родной отцовский дом". Мчалось время на терских скакунах. Ползло на медленной арбе. Земля засевалась хлебом, виноградом и человеческой зернью - земля дорогих могил. И как из зубов дракона выросли железные воины царя и отечества, вспоенные молоком вольности, навеки влюбленные в цветущие балки Предгорья и бурные реки Эльбруса. И уже ревниво смотрели на новых пришельцев-мужиков, иногородних, старались не смешиваться с ними. Мужики Колесниковы отыскали среди старожилов казаков родственников по воронежскому селу. Родственники открестились: спаси бог, мы сроду мужиками не были. Сестра атамана Марфа Жданова вышла за мужика так уж случилось, но детей ее брат поверстал казаками. Выросшие дети вместе с матерью с презрением смотрели на отца в мужичьем одеянии - как на батрака. Оплошает отец в хозяйстве - град, недород, ящур, - они говорят: да у вас, у мужиков, сроду ничего не было, вам бы спать да лежать, матушка Расея! И появилась у казаков худшая степень сравнения: р о в н о у м у ж и к о в! Высокомерие аристократов к смердам во все времена понятно. Но поразительно: в терских казачьих станицах наблюдалось редчайшее высокомерие темных, неграмотных землеробов и скотоводов по отношению... к аристократам, особенно интеллигенции - "Кому чего, а барыне зонтик!". С чиновными, знатными, богатыми считались, кланялись им, но и посмеивались над их одеждой, культурой, словами, считая все это несерьезным для истинного человека, то есть казака. Как в первую ночь у гор укрылись в кругу телег, так потом замкнулись от других казаки в кругу своих традиций, песен, трудов, веры, не смешиваясь с русским народом, лишь свято блюдя, не щадя жизни, границы Российского отечества, раздвинутые ими же, казаками, так, что Россия занимала одну шестую часть земной поверхности.