Дочь понтифика - Дарио Фо

В зáмке мне пришлось перебраться на первый этаж, потому что я больше не могу подниматься по лестнице, и теперь мои окна выходят на конюшню!

Здесь необходимо объясниться. Читая и перечитывая многочисленные исторические источники, повествующие о любовной связи Лукреции и Франческо, иногда отдающие эротическим, а порой и порнографическим душком, мы обнаружили одну важную деталь. Вернее сказать, обратили внимание на отсутствие одной очень важной детали: авторы старательно обходят тот факт, что Гонзага был сифилитиком, а он им был. Как же так? Ведь и в те давние времена, когда сифилис еще называли люэсом, уже прекрасно знали, что эта болезнь почти неизбежно передается партнеру по сексуальным утехам и далее – рождающимся детям. Как же Лукреция, будь она любовницей Франческо, смогла бы впоследствии произвести на свет пятерых совершенно здоровых детей? Выходит, ее оболгали. Фигура умолчания прикрывает ложь, а против нее существует единственное средство – рассказать правду. Что мы и делаем.

Уходит ли мудрость вместе с мудрым человеком, уходящим навсегда?

С глубокой скорбью жители Феррары ожидали смерти своего герцога. Состояние семидесятичетырехлетнего Эрколе дʼЭсте с каждым днем становилось хуже и хуже. Лихорадка и жар, туманящие мозг, отступали все реже.

Альфонсо идет по коридору.

Навстречу бежит Лукреция:

– Быстрее! Твой отец зовет нас к себе!

Они спешат к спальне герцога. Увидев их, Эрколе слабо улыбается и делает знак подойти. Альфонсо садится на край кровати и молча берет его за руку.

– Сынок, – с трудом произносит старик дрожащим голосом, – ты вот-вот потеряешь отца. Но не печалься слишком горько: с тобой остаются драгоценные дары, врученные божественным провидением. Их у тебя немало, может быть, больше, чем у кого другого. Сумей разглядеть их и разумно использовать. Важно не упустить лучшего в жизни, а это – красота. Ты к ней почти безразличен, разве что гармония музыки трогает твою душу – и то лишь изредка. Ты можешь извлекать дивные звуки из своей виолы, но нечасто делаешь это. Столь же мало ценишь ты другой подарок судьбы – красоту Лукреции. Я говорю не о внешней привлекательности ее волос, лица, тела, а о внутренней сущности, излучающей невидимый свет. Доброта, отзывчивость, искренность – всё это дорогого стоит и не каждому дано. – Герцог замолчал, переводя дыхание, и продолжил: – А теперь, дорогая невестка, несколько слов тебе. Близок час, когда ты станешь подмогой моему сыну в управлении герцогством. Он похож на каштан, так густо увитый плющом, что не видно ни ствола, ни ветвей. Можно подумать, что дерево засохло и годно лишь на растопку, но это не так. Приглядись – и увидишь: этот каштан способен и цвести, и плодоносить.

Лукреция и Альфонсо глядели, едва сдерживая слезы, то на герцога, то друг на друга.

Эрколе дʼЭсте умолк на несколько минут, а потом, выйдя из недолгого забытья, проговорил:

– Возьмитесь за руки. Обещайте мне любить друг друга, – и немного спустя добавил: – Заботьтесь о моем городе.

Альфонсо разразился слезами. Лукреция коснулась губами его щеки.

Наследник отер глаза:

– Отец, твои слова навсегда останутся в моем сердце. Клянусь: я сделаю все для благополучия семьи и герцогства, – и внезапно выбежал из комнаты.

Лукреция склонилась к герцогу и прошептала:

– Отец, можете не беспокоиться: он будет со мной счастлив.

– Спасибо, дочь моя! Ты была одной из самых больших радостей в моей жизни.

Дверь широко распахнулась. В спальню вошло несколько певцов дворцовой капеллы, а следом за ними – Альфонсо с виолой в руках. Он взмахнул смычком, и полилась музыка.

Певцы окружили кровать герцога, зазвучали слова песни: «Ohi, ma quand che moriro vojo veder tuta intorno zente che bala, che dise cantando vaje tranquil. Nessun planze per ti con la tristissima, tu te ghe lassi dolze giojanza e cari recordi del too campar. No se desmentega chil’ha vissu de gioztizia de viver feliz…»[37]

Альфонсо, время от времени переставая играть на виоле, подпевает. Но вот песня закончилась. Эрколе с трудом приподнялся в постели и широко развел руки. Сын бросился в его объятия.

Когда Альфонсо отошел от кровати, Лукреция легко поцеловала мужа и тихонько промолвила:

– Я и представить себе не могла, сколько таится в тебе поэзии. Пусть наша свадьба уже далеко позади, за эту музыку, подаренную тобой отцу и мне, я подарю тебе ночь любви – горячую, как первая.

Спустя несколько дней, 25 января 1505 года, герцог дʼЭсте скончался на руках сына и невестки.

Хотя по старинному обычаю на так называемый прощальный ужин после похорон собираются все родственники покойного, Лукреция и Франческо оказались в столовой на втором этаже Алмазного дворца вдвоем: Изабелла не пожелала подниматься по лестнице, Альфонсо не захотел оставлять сестру в одиночестве.

Когда закуски были поданы, Франческо сказал:

– Вот ты наконец и герцогиня. Поздравляю.

– Ты, как всегда, до ужаса прямолинеен. Лучше бы подумал об общем нашем несчастье. Неужто же и впрямь думаешь, что герцогским ожерельем можно хоть чуть-чуть смягчить горе?

– Это я нарочно – когда ты злишься, глаза мерцают особым блеском, похожим на молнию, который мне очень нравится. А если серьезно, то завидовать твоему новому положению не очень-то приходится. Ходят слухи, что герцогине Феррарской думают поручить дипломатические вопросы. Дело суетное и заковыристое: Венеция, французы, испанцы и, главное, понтифик. Я знаю точно: Юлий II хочет подчинить Феррару себе. И, естественно, выгнать вас отсюда.

– Спасибо за предупреждение, но я в этом и не сомневалась. Надеюсь, к моменту папского нападения ты будешь на нашей стороне.

В дневниковых записях сохраняются не только светлые мгновения

Лукреция вела дневник, в который заносила разные события своей жизни. Приведем несколько заинтересовавших нас записей.

«7 апреля 1505 года, пятница. Внутри ощущаю какой-то необычный трепет. Беременна! Счастье, истинное счастье! Я выбежала на конюшенный двор и крикнула мужу, занимавшемуся, как водится, лошадьми: “Свершилось, мы ждем ребенка!”».

«Понедельник, 12 июля. Чума, вспыхнувшая в Комаккьо, подбирается к Ферраре. На рассвете Альфонсо велел оснастить двухмачтовое брагоццо – ведь мне скоро рожать, тряска в карете может оказаться опасной – и мы с кое-какими пожитками отправились рекой до Гвасталлы, а оттуда по каналу рукой подать до Реджо-Эмилии, где, говорят, безопасно».

«Вторник, 3 августа. Вчера в Ферраре разразилась “подземная буря” – так простой люд называет землетрясение. Есть погибшие, многие здания разрушены до основания, другие готовы упасть при малейшем следующем толчке. Жители покидают город, ушло больше четырех тысяч человек. Бегают стаи бездомных собак и кошек. Пострадал и наш дворец. Странно сказать, но нас спасла чума: если