Преступивший Грань (СИ) - Антон Клеттин

при нерасторопности, все тот же скудный ужин и клетка. И другой день был точно таким же и тот, что шел за ним и еще один. Все это превратилось в бесконечно долгую, невероятно изматывающую, отупляющую рутину. Однажды Тима даже словил себя на мысли что не думает и ничего не хочет, кроме того, чтобы завалиться спать. Весь его мир, все его желания сузились до небольшой клетушки на палубе корабля. Клетушки, где он мог, наконец, отдохнуть.

Единственное разнообразие в его угольно—черные будни вносила перемена фронта работ, но это случалось не часто, в основном, он все же драил палубу. Сам или в компании других матросов — разницы никакой не было, все равно он урабатывался до состояния полного нестояния.

В какой—то момент Тима совершенно сбился со счета сколько дней он находится в плену. Судя по внешним изменениям, что с ним произошли — немало. Тело Гадаара, и ранее бывшее достаточно худым, сейчас превратилось в нечто, напоминающее узника фашистских концлагерей. Ребра так и выпирали, на них, при желании, можно было сыграть как на виброфоне. Тело стало жилистым, очень выносливым и загорелым до черноты. Именно так. От негра Тиму, сейчас, отличали только черты лица, они у Гадаара были более тонкими, с неким восточным налетом, если так можно выразиться.

Так и проходили будни попаданца, и проходили бы и дальше, если бы в один прекрасный, ну или не очень, день, капитан не напился. Нет, справедливости ради, насколько мог судить Тима, тот не был пьяницей. Хотя, периодически и любил залить за воротник. Но тут это было нормальным явлением. Многие напивались в свободное время. Как ни крути — единственное действительно доступное развлечение. Даже попаданцу однажды перепало от добросердечного Лона немного, ужасного на вкус, вина.

Неладное Тима почувствовал, когда капитан спустился на палубу и направился в его сторону. А то, что он движется именно к попаданцу, тот видел четко. Это было странно — никогда ранее подобного не случалось. После той, первой встречи, капитан, казалось, забыл о том, что у него на корабле на одного раба—юнгу стало больше и судьбой того особо не интересовался. Ан—нет. Вот он идет, голубчик.

Но долго отвлекаться Тиме, как и раньше, не дал Отог, мигом вернувший попаданцу рабочее рвение при помощи линя. Пришлось подчиниться. Тима был тут давно и понимал, что его еще жалеют. Однажды, какого—то матроса словили, как понял попаданец, на воровстве. Его тогда отходили настоящей плетью. С узелками на конце каждого из хвостов. Причем, не забыв перед началом экзекуции хорошенько так смочить ее морской водой. Вот это была знатная, настоящая, порка. С кусками мяса, брызгами крови, ошметками кожи. Матрос, впрочем, остался жив, хоть до сих пор и не мог выполнять свои обязанности. Так что удар линьком — мелочь, по сравнению с тем, что на самом деле могут с ним сделать господа мореходы.

Тем временем капитан подошел вплотную к попаданцу, постоял, посмотрел, после чего что—то коротко сказал Отогу, видимо приказал свалить и Тима, краем глаза видел как тот подчинился. Капитан же, не дожидаясь ухода этого плюгавого цербера, подошел вплотную к Тиме и схватил того за задницу. Попаданец вскочил на ноги и развернулся лицом к капитану. Послышался дружный смех. Тима быстро огляделся и увидел, что весь экипаж был здесь, на верхней палубе и с интересом наблюдал за представлением.

Один из матросов что—то выкрикнул и вновь по палубе прокатился хохот. Улыбнулся и капитан, но как—то уж слишком слащаво. Тима, с все нарастающим ужасом вгляделся в мутные от алкоголя глаза капитана, но увидел там лишь похоть. И все понял.

— Нет, — замотал он головой, в некотором, даже, отчаянии, — не надо. Я же выполнял все, что вы скажите.

Но капитану, очевидно, надоело ждать и он что—то выкрикнул. К Тиме подбежали два матроса и схватили его, а третий, ударил попаданцу по ногам и тот свалился на колени. Теперь двое держали его, не давая вырваться а третий начал стягивать с попаданца штаны. Взгляд Тимы в ужасе метался по лицам обступивших его матросов, но все лишь смеялись над ним и выкрикивали, судя по всему, какие—то скабрезности. Лишь один стоял и смотрел на все с явным осуждением. Лысый коротышка Лон. Он было обратился к капитану, однако тот ответил, если судить по вмиг закаменевшему лицу коротышки, что—то совсем жесткое. Тот осуждающе покачал головой и ушел куда—то за спины возбужденной матросни, видимо решив избавить себя от предстоящего зрелища.

Тем временем с Тимы уже полностью стянули штаны и сейчас он, стоя на коленях, сверкал своей голой задницей. Количество выкриков явно увеличилось. Он всматривался в окружающие лица, ища еще чьей—нибудь поддержки, но по прежнему видел лишь похоть, гнилую радость и нездоровое веселье. И тут, внутри попаданца начала нарастать чернейшая злость на всех этих похотливых уродов, что незнамо сколько пользовались им как рабом, а впоследствии решили еще и трахнуть на потеху толпе. А ведь он действительно хотел стать им полезным, добросовестной работой заслужить их уважение. Что ж, в будущем, если оно конечно у него будет, он подобной ошибки не совершит.

Злость превратилась в ярость, а та все разгоралась и разгоралась в нем, с каждым выкриком матросни, с каждой скабрезной шуткой, но своего апогея она достигла, когда капитан, сняв свои портки, двумя руками крепко ухватился за Тимин зад и начал подтягивать его к себе.

Последнее что запомнил Тима, прежде чем потерял сознание — сильнейший взрыв, что напрочь разметал всех, кто стоял неподалеку. А потом пришла темнота.

Глава 11

Из темноты забытья Тима выплывал медленно, подспудно ожидая, что сейчас вновь придет Отог и погонит на новые каторжные работы. Но тот не приходил. Да и вообще — в этот все было как—то по другому, не так, как раньше. Не было слышно ни скрипа такелажа, ни перебранок матросов, ни зычных выкриков Лона. Последняя мысль потянула за собой другие. Тима вспомнил лысого коротышку, что единственный пожалел его, вспомнил как остальная команда стояла и смотрела на то, что с ним хотел сделать капитан. Вспомнил что именно тот хотел сделать и его потные руки на своей заднице и возбужденное дыхание. И резко открыл глаза.

Картина, представшая его взору поражала и ужасала одновременно. Вся верхняя палуба была залита кровью и завалена деревянными обломками и фрагментами человеческих тел. Тиму замутило. И он, впервые за долгое время, порадовался, что его плохо кормили.

—