Путь домой. Книга вторая - Олег Верещагин:

…— Ну и ну, — сказал я. — Это что за народное творчество?! Всё же было начисто не так, Тань, ты же сама знаешь! Прекрасная погода, и рассказывал я, кажется, не таким… готическим слогом, и ушли мы, конечно, не в ту же ночь… Игорёк что, спятил, что сочинил такое?… И вообще, — я спохватился, — почему по-немецки-то?!

— Ты ничего не понял, — ласково ответила Танюшка. — Басс не сочинял этой песни. Я их слышала в Германии — помнишь, когда мы недавно гостили на Рейне у Андерса?

— Да-а? — я потёр висок. — Эй, погоди, Тань, а что значит — «слышала»?! Это ещё не всё?!

Вместо ответа Танюшка вновь запела, и я обалдело замер:

— Туман стелился под луной,Клубясь, перетекал.Один в лесу, во тьме ночной,Князь Олег спал.

Его друг Север встал над нимВ каких-то двух шагах:«Олег, Олег! Скорей проснисьИ встреть клинком врага!»

Вскочил Олег и испыталЛишь радость, не испуг:Его в ночи остерегалДавно погибший друг!

Сказал Олег: «Ого! Ты здесь?!Но чёрт! Как всё понять?!Мой друг, я видел твою смерть,Но ты со мной опять!

Как вышло, что из пустотыВернулся ты в наш мир?!»«Постой, Олег! Дрожат листы,Грядёт кровавый пир!»

Сюда несутся дикари —По голову твою!И каждый клялся до зариПредать тебя копью!

Убийства жаждает толпа —И в бегстве смысла нет!От их шагов гудит тропа,Где ты оставил след!

Едва Олег успел вскочить,Стряхнув последний сон —А в масках жутких палачиБегут со всех сторон!

Но клич «Россь!» грянул, будто гром!«Нет, твари — я не ваш!»И под луною серебромСверкнул в руке палаш!

И с каждой вспышкой серебраБагровый пламень гасВ зрачках не ведавших добраДикарских злобных глаз!

А рядом с ним другой боецРазил в полночной мгле,И с каждый выпадом мертвецПластался на земле!

Добычи неграм не видать —Поют, звенят клинки……И прочь отхлынула ордаИ сгинула в ночи.

И вновь утих шумливый лес,И ночь молчит опять,И к другу бросился Олег,Спеша его обнять,

Спеша прижать его к груди:«Откуда же ты здесь?!.»И что ж? Он снова был одинПод куполом небес.

— Вот и всё, — обречённо сказал я. — Угодил в историю. Попал в легенду. С ручками… Уже и мои собственные поступки мне не принадлежат…

— Не расстраивайся, — лукаво заметила Танюшка. — Я же не протестовала, когда из меня в песне сделали деву-воительницу-мстящую-за-погибшего-парня? И, между прочим, ты мне в этих песнях нравишься. Такой мужественный… загадочный, решительный, неприступный… А ещё прими к сведению, что песни есть и про Джека, и про Серёжку Земцова. И ещё, наверное, есть — просто я не слышала. А песни Игоря поют в разных местах, даже не зная, кто их автор.

Я фыркнул, потом рассмеялся. Танюшка удивлённо посмотрела на меня, толкнула локтем:

— Ты чего?

— Да вспомнил… — и я процитировал, как стихи, кусочек из той самой песни, про которую упоминала Танюшка. Как раз то место, где Басс «возвышенным штилем» повествовал об очередном подвиге Таньки-амазонки, а сама амазонка то и дело его перебивала весьма прозаически:

— Хватит горя и муки, беспомощных слёз!Зажился он на свете, подлюга!И по просьбе страдальцев им ветер принёсОчистительных молний подругу!Справедливое солнце горит на клинке,Разрубающем чёрные узы…— Мы, порыскав, прижали его на скале,Возле края. И датого в зюзю!..— Дева-воин не пятится перед врагом,Наступает с решимостью храброй…— Я влепила ему между ног сапогомИ по рылу добавила гардой!..— Выпад! Выпад! Поёт несравненный булатО желанной и близкой победе…— Кто же знал, что он спьяну качнётся назадИ башкою о камни заедет?!.— Так настала погибель источнику зол!— Мы девчонку нашли на дорожке:«Был твой парень, подруга, изрядный козёл!Там лежат его рожки и ножки…»

… Там лежат его рожки и ножки, — с удовольствием повторил я. — Это ведь правда, Тань?

— Ты об истории с Йонасом? — буркнула моя амазонка. — Правда. А остальное — чушь. Он просто пристал ко мне и правда был пьяный. Я знать не знала, что он такая сволочь и что его вся округа ненавидит! И я его честно предупредила, что следом идут наши. А он руки распускать… Мы даже не фехтовали. Я его отпихнула, а он себе башку о пенёк раскроил. А из меня в Полесье героиню сделали. Национальную… Олег, — безо всякого перехода продолжала она, — знаешь, что поразительно? Ты читаешь стихи. Ты такой вежливый. Ты умеешь интересно рассказывать. Ты весёлый. Ты горой стоишь за друзей. Ты умный. Ты умелый воин. Ты меня любишь и можешь быть таким нежным… А ещё ты пытаешь пленных. И это, кстати, никого не удивляет, Олег.

— Больше того, — спокойно сказал я, — мне нравится пытать пленных. Но всё, что я делал с неграми, померкнет в сравнении с тем, что я сделаю с обитателями Города Света. За всех, кого они убили своими и чужими руками. Таня, ты понимаешь — вот пока мы сидит здесь и дышим воздухом, там по-прежнему мучаются мальчишки и девчонки. И большинству из них не хватит везения… или мужества, чтобы вырваться из ада. Когда я думаю об этом — у меня мозги вскипают, Тань. Я готов идти туда прямо сейчас. Но я не пойду. Отложу на год. На два, может — больше. И когда у меня окончательно поедет крыша — тогда пойду мстить… — я положил ладонь на щёку девчонки. — А знаешь, почему? Потому что никто из ушедших со мной обратно не вернётся. Я и не надеюсь на это. Просто мне не хочется ждать, пока смерть найдёт меня. Я найду её сам и схвачусь с нею, а потом — умру с клинками в руках. Это и будет финал, Танюш.

— Я пойду с тобой, — сказала она.

— Конечно, — согласился я. — Мы умрём вместе. Когда сами этого заходим. Посмотрим мир — и уйдём из него. Так, чтобы остаться в новых песнях. Но до этого у нас будут ещё несколько лет.

— Наших лет, — Танюшка коснулась пальцами моих губ. — Олег, у меня есть предложение. Нас всё равно пока не хватятся. Давай бегать по лесу голыми?

Есть такое иностранное слово — «эротика». Объяснять его — дело совершенно безнадёжное. Но по-моему, это когда ты, задыхаясь от странного пьянящего чувства, бежишь по лесу, а впереди между деревьев мелькает загорелое тело обнажённой девчонки, которая мчится, не желая от тебя убежать совсем, а ты догоняешь её, зная, что завтра этого всего может не быть.