Ночные видения - Томас Фейхи

Ее рука тянется к металлическому предмету, пристегнутому к лодыжке, но Джей-Пи быстрее. Вероника вскрикивает при виде ножа и подается назад, к столу. Пульо пытается схватить ее, но, прежде чем успевает вскочить, она бьет его в висок стеклянной пепельницей.

Он отмахивается, тычет ножом наугад, попадает ей в живот и хватает левой рукой за горло.

Изловчившись, Вероника кусает его запястье с такой силой, что зубы достают до кости. Пульо хрипит от боли и обеими руками швыряет ее на пол. Женщина вскакивает, бросается к двери, и ему удается схватить ее, только когда она уже поворачивает ручку. Он обхватывает ее за талию окровавленной рукой и тянет на себя. Неожиданно Вероника отталкивается от двери ногой, и оба летят на пол.

Она пытается вырваться, но он сильнее. Она резко вскидывает голову и попадает затылком ему в челюсть. Скатывается с него. Поднимается на колени. Он снова бьет ее ножом в живот.

Боль парализует ее.

Она раскатывается по телу точно огонь по бензиновой дорожке. Ей хочется кричать, но в легких нет воздуха. Она ловит его раскрытым ртом и видит, что Джей-Пи начинает подниматься. В отчаянии Вероника бросается на него. Нож отлетает в сторону. Она ныряет за ним и перекатывается на спину. В следующее мгновение Пульо нависает над ней, и ей ничего не остается, как из последних сил воткнуть лезвие ему под ребра. Комната начинает кружиться. Она пытается повернуть голову, но видит только лежащее на ней огромное тело.

Они оба перепачканы кровью.

Мир расплывается в ее глазах. Желтоватый свет меркнет и сливается с темнотой…

15 февраля 1997 года 20.27

Она приходит в себя уже дома, на полосатом, белом с голубым, диване. Утирает засохшую на подбородке слюну и смотрит на часы. Черт! Лицо занемело, бок болит так, как будто ее пнул футболист. В ванной жужжит флуоресцентная лампа. На разорванной блузке темнеют бурые пятна. События прошлого вечера возвращаются выхваченными из тьмы забытья эпизодами: Джей-Пи в баре; схватка в номере мотеля; его тело на полу сегодня утром; возвращение домой на такси.

Вероника поднимает блузку и рассматривает раны на животе и ребрах. Кровотечение остановилось. Она осторожно дотрагивается до подсохших царапин.

Вернувшись в гостиную, Вероника включает лампу и видит на стеклянном столике Библию в зеленом переплете. Она не помнит, чтобы брала ее, но, наверное, сделала это по привычке. Книга кажется новой и даже слегка похрустывает, когда Вероника листает страницы. На обложке, в левом верхнем углу, выведенное ее почерком имя — Джон Пульо. Она отбрасывает Библию и идет в ванную.

Стеклянная дверь кладовки открыта; из-под курток и пальто выглядывает уголок коробки. Она слишком тяжела для полок, поэтому Вероника всегда оставляет ее на полу. Перетащив коробку в спальню, она садится на кровать и поднимает крышку. Правый бок напоминает о себе болью. Внутри двадцать три Библии. Вероника достает несколько лежащих наверху и начинает пересматривать. На каждой то или иное мужское имя, в каждой надежда, что доктора ошибаются.

Даг Уильямс, Дейв Соллорс, Алан Бергман, Джеймс Ларсен…

Все началось в колледже, в тот день, когда Вероника пропустила урок социологии, чтобы встретиться в спортзале с Маркусом. У них не было ничего общего, кроме пота. Они вместе бегали, вместе играли в рокетбол, не пропускали ни одного баскетбольного матча. Для молодого человека столь атлетического телосложения Маркус на удивление мало двигался во время секса. Он предпочитал лежать на спине, концентрируясь на собственных приятных ощущениях, заложив руки за голову, без стеснения почесывая затылок и обильно потея. Кровать в ее комнате в общежитии была маленькая и узкая, и Вероника всегда отправляла Маркуса в его комнату, чтобы любовник мог выспаться. К тому же ей требовалось пространство. И время, чтобы просохнуть.

Стоило им раздеться, как Маркус сразу закрывал глаза, исходя из чего Вероника сделала вывод, что ему в общем-то наплевать на то, кто там, сверху. Он старался разубедить ее разговорами о любви и страсти. Но если какое-то пламя страсти и теплилось в нем, оно угасло, умерло в море пота, когда он узнал о том, что она беременна. На следующий день Маркус предложил оплатить половину расходов, связанных с абортом, и не сказал больше ничего. Он просто сидел у противоположной от нее стены, положив руки на колени.

Он не смотрел на нее.

После его ухода Вероника расплакалась.

За день до операции она стояла на лестнице. Пытаясь сделать выбор между жизнью и смертью, разделенными тремя этажами пахнущих потом тел, Вероника слушала какофонию звуков: стук баскетбольных мячей, пронзительные свистки рефери, гул тренажеров. Всю предыдущую неделю ее тошнило по утрам, кружилась голова, так что подниматься на лестницу ей не следовало. Проникшись звуками и запахами, Вероника покачнулась и упала. При этом она не потеряла сознания и до сих помнит, как кувыркалась по цементным ступенькам, даже не пытаясь остановить падение.

Потом прибыла «скорая помощь».

Ее напугала не столько боль, сколько кровь. Пропитанные черно-красной кровью шорты прилипли к бедрам, и Вероника видела свое тело так, как будто смотрела на него со стороны. Потом врачи сообщили, что у нее никогда уже не будет детей.

Джошуа Трахтенберг, Кейт Перкинс, Альберт Константини, Джонатан Лире…

Память о тех, других вечерах жива в ней; они мелькают перед глазами разрозненными сценами, но сегодня она не останавливается на деталях. У всех этих историй один конец. Вероника ждет чуда, которое все изменит. Она складывает Библии в коробку.

Надо позвонить в полицию и рассказать о прошлом вечере, думает Вероника, но тело отказывается двигаться. Она ложится на кровать и смотрит в потолок. Прямо над ней — белые стикерсы звезд, лун и комет, наклеенные, вероятно, много лет назад каким-то мальчишкой. Когда-то они мерцали желтовато-зеленым светом — сейчас просматриваются только их очертания. Тот мальчишка давно уже здесь не живет, и в квартире стоит абсолютная тишина. Вероника лежит на кровати, глядя на выцветшие стикерсы и думая о коробке с Библиями.

— Вот только немного отдохну, — шепчет она.

22

ВОЗВРАТА НЕТ

Пятница

Саманта проспала всю ночь на жестком матрасе и, проснувшись, прежде всего вспоминает доктора Клея. Неужели он действительно вернул ей дар сна? Над головой, будто москиты, пищат лампы дневного света, а круглое желтое пятно на потолке то обретает резкость, то расплывается перед ее еще не приспособившимися к перемене освещения глазами. Внезапно оно становится красным, как отметина, оставленная убийцей на груди Фиби. Нет. Она закрывает и снова открывает глаза. Желтое пятно возвращается. Может быть, такова цена сна? Страшные видения и кошмары, предвещающие ужасные события?

Однажды, после того как Фрэнк переехал к ней, отец сказал:

— Саманта, у всего есть цена. Не принимай и не бери то, платить за что не готова.

— Но это же любовь, — с некоторой обидой ответила она.

— Тем более если это любовь.

Голос отца звучал без всякой печали, но сухо и деловито, как голос библиотекаря.

В то время Саманта не поняла его. Она была влюблена во Фрэнка. Уверена в себе и в нем. И, будучи уверенной, самодовольно полагала, что то, что было у них, невозможно ни украсть, ни потерять. Однако потом многое изменилось. Фрэнк ушел, потому что не мог постоянно отдавать той, которая умела только брать. По крайней мере так это представлялось ей. И в конце концов Саманта поняла, что имел в виду отец. У всего есть цена, и она обнаружила ценник слишком поздно.

Наверное, думает Саманта, настоящие подарки делают только незнакомые, посторонние, чужие. Ты можешь, например, положить мелочь в шляпу нищего на углу. Сам по себе этот жест лишен всякого смысла и скорее объясняется затаенным чувством вины, но тот, кто получил эти деньги, знает, что за ними никто не вернется, никто не потребует их назад. Любовь не должна быть подобна подарку, который можно вернуть после Рождества в надежде обменять его на что-то лучшее или более дешевое.

Не должна.

Клацающий металлический звук отвлекает Саманту от размышлений, и она встает. Шаги по линолеуму все ближе и ближе. Не шаркающие, как у Снейра, а быстрые, летящие.

— Фрэнк?

— Я всегда знал, что рано или поздно ты окажешься за решеткой, — с улыбкой говорит он.

— Это Снейр меня посадил. Ему стало известно, что я не работаю на корпорацию «Паличи».

— Знаю, — кивает Фрэнк.

— Тебе надо съездить в клинику. Арти в опасности. Доктора Клея убили так же, как и других. Я была в его доме…