Ставка на Проходимца - Илья Бердников

— Совсем не нужно, — согласился Имар и тут же значительно добавил: — Она насчоящая женщина, Алексей.

Я недоуменно посмотрел на него.

— Она не чакая, как наши женщины, что забыли, как ими бычь, — пояснил Имар. — Она, наверное, даже оружия в руках не держала…

— Не держала, — подтвердил я. — Кроме скалки и сковородки.

— Насчоящая женщина… — мечтательно протянул Имар и замолчал надолго.

Я похмыкал про себя и, следуя за Имаром, принялся рассуждать над событиями вчерашнего дня. Выводы из моих рассуждений были самые неутешительные: я был полностью не готов к опасностям Дороги. И дело даже не в том, что я умудрился попасть в лапы ночным разбойничкам и выжил только благодаря вмешательству сначала Мани, а затем и Имара. Нет, больше я был расстроен тем, что, придя в лачугу и обняв плачущую от переживаний сестру, я практически сразу отключился и благополучно проспал до самого утра, не позаботившись о ночной охране. Эту функцию добровольно взял на себя Имар, и мне было невыразимо стыдно перед этим человеком, которого я так мало знал и который, тем не менее, спас мне и Люське жизнь, а после всю ночь просидел не смыкая глаз, охраняя наш сон. Не клеилось это как-то к образу чернокожего партизана-отморозка, люто ненавидевшего представителей белой расы. Не срасталось как-то…

Мы подошли к тому месту, где лежали трупы подстреленных Имаром разбойников. Запаха пока не было, но я с брезгливостью приблизился к телам. Все-таки есть, остается в нас, людях, какое-то особенное отношение к трупам: вроде и понимаешь, что мертвец тебе никакого вреда не причинит, и все же какой-то скрытый страх перед покойником шевелится где-то внутри, напрягает нервную систему… Виной ли этому многочисленные киноновеллы о ходячих мертвецах? Вряд ли. Страх перед покойниками живет в нас, независимо от его веры или убеждений, и страх этот, скорее всего, от того, что мертвый человек —неправильныйчеловек. Не должно быть такого, не запланировано Тем, Кто творил людей по образу и по подобию Своему, чтобы дух человеческий покидал телесную оболочку. А если оболочка после смерти и начнет двигаться, то это означает, скорее всего, что вместо ушедшего духа в нее вселился кто-то другой, злой, ненавидящий остальных, живых людей…

— Их оружие нам не подойдечь, — прервал течение моих рассуждений Имар. — Видишь, какой хлам? — Он протянул мне какую-то древнюю фузею, чуть ли не с кремневым замком.

Я прошелся от трупа к трупу. Действительно, ночные налетчики были вооружены кое-как — жалкими ржавыми стволами и кривыми тесаками, от вида которых у меня кишки подтянулись: не хотел бы я получить такую железяку в пузо. Только возле одного разбойничка — загорелого, узколицего, с жидко-козлиной седоватой бородкой, одетого чуть получше остальных, — лежала практически новенькая трехлинейная винтовка Мосина, а на бедре красовался револьвер, кажется, системы «наган», в потертой кожаной кобуре на офицерской портупее. Такие портупеи я видел только в старых фильмах про революцию. Этому разбойнику еще бы чалму на голову или — кепку с красной звездой, и был бы — вылитый персонаж «Белого солнца пустыни». Но вместо чалмы на голове бандита красовалась замасленная бейсболка с эмблемой «Скании». Вот черт, это же Данилыча кепка!

— Имар! — Я указал на находку. — Что это?

— А, воч она и нашлась! — Имар снял кепку с головы мертвеца, отряхнул ее от песка и пыли. — У Данилыча ее в поселке украли несколько дней назад. Переживал сильно…

— Здесь есть поселок? — спросил я. — Далеко? И где, вообще, Данилыч и транспорт? Вы вчера ничего вразумительного так и не сказали, все спать завалились…

Имар махнул рукой по направлению горной гряды:

— Там поселок, четверчь дня идчи надо. Чам и Данилыч нас ждеч, там и транспорч, чодько он поломан пока, не уедешь никуда. Зачо есчь вода и зарабочачь можно, и почорговачь… Чолько вочь разбойники нападали иногда. У них целая сисчема ловушек вокруг была, чтобы пучников ловичь, ну иногда и на город нападали… Чеперь не нападуч, — добавил он многозначительно. — Данилыч обещал: за несколько дней починич чранспорч.

— Имар, — спросил я совсем обескураженно, — а вы сколько здесь? Что-то не похоже, что особо долго: одежда на тебе и Саньке как новая, оружие не пользованное. Вы ведь недавно сюда приехали? Да брось ты кепку — она же выстрелом продырявлена, да и не будет Данилыч кепку с трупа носить! Сколько вы меня ждете?

— Чечыре дня, — сказал, подумав, Имар.

— Странно, — продолжал размышлять я, — а Данилыч передал, что вы постараетесь сюда как можно быстрее добраться, чтобы меня поджидать… Я так переживал, что вы столько меня ждете, а вы — «четыре дня». Где же вы больше полугода болтались?

Имар, обыскивавший поясную сумку на одном из разбойничков, поднял голову. В его черных глазах-маслинах я увидел легкое недоумение.

— Полгода? Полгода… Эчо сколько дней?

— Ну дней сто восемьдесят где-то, — принялся объяснять я. — Только не таких коротких, как на Аканэ, понимаешь? Раза в два длиннее.

Имар теперь уже не отрываясь смотрел на меня.

— Какие счо восемдесяч? — проговорил он. — Мы сюда через два дня, как с Аканэ выбрались, попали. Всего где-чо пячь-шесчь суток, как из города выбрались. Чого города, на Аканэ… эй, чы куда?!

Я побрел в сторону, немного пошатываясь от неожиданной догадки. «Время относительно», — сказал Альберт Эйнштейн. Он был умный мужик, и я его уважал, хоть особенно и не вникал в хитросплетения его теорий…

И вот теперь столкнулся с реализацией теории относительности на практике. Чаушев, Чаушев, ты же говорил мне об этом! И я нос к носу встречался с человеком из прошлого, а теперь…

А теперь сам рискую им стать.

Глава 3

Что за прелесть этот дядюшка!

— Пойми, ведь это еще ничего не означает, — втолковывал Санек. — Нельзя по единичному случаю говорить, что все мужики — козлы! Есть разные люди, различные обстоятельства… вот, Дорога, к примеру…

— Вы, Александр, философ, — с еле заметной усмешкой отвечала Люська, разливая чай по металлическим кружкам и консервным банкам. — Вас послушать, так в этом мире все настолько относительно, что любой поступок можно оправдать…

Относительно! Это слово вертелось у меня в мозгу, не давая покоя, изводя надоедливой мухой. Я и чай, так любимый мной напиток, пил без удовольствия, хотя можно было бы еще сослаться на высокую температуру воздуха, при которой был бы более уместным холодный коктейльчик. Хотя пьют же узбеки и казахи горячий чай в жару…

Так, жару — побоку. Важнее понять, какое временное соотношение имеет этот мир с Землей. Если учесть, что ребята ждут меня три-четыре дня в этом мире, а я провел на Земле…

Так, с конца марта до начала мая меня мурыжили в госпитале и трибунале, почти весь май и до начала октября — подготовка в центре МТК. Практически весь октябрь я проболтался без дела, распуская сопли в невеселых думах и хныча от тоски по Илоне и Дороге… пару ноябрьских недель поисков Проезда в Крыму… получается всего чуть больше семи с половиной месяцев…

Я зачертил запасливо сохраненным в кармане куртки автоматическим карандашом на поверхности картонной коробки из-под овсяных хлопьев. Выходило, что я на Земле пробыл примерно двести двадцать пять дней, если считать по тридцать дней в месяце. Будем считать, что меня ждут здесь не четверо, а трое суток (один день вычитается, так как я тоже уже его здесь провел), и получается, что на каждый здешний день выходит семьдесят пять, а то и более земных…

Семьдесят пять! Меня аж холодным потом прошибло, несмотря на местную жару и горячий, никак не желающий остывать чай. Каждый день, проведенный здесь, означает, что в других мирах, где время течет с соизмеримой земной скоростью, проходит больше чем два месяца! Неудивительно, что Чаушев так хорошо сохранился со времен Октябрьской революции: он-то здесь немало времени провел.

В вихре обуревавших меня эмоций я чуть не сорвался вычислять, сколько же времени должен был он тут прожить, совершенно забывая поправку на возраст и другие препятствия в этих вычислениях, но вовремя остановил себя, отставил пачку хлопьев в сторону…

— Случилось что-то, Леш? — встревоженно спросила Люська.

Сестра, оказывается, уже какое-то время стояла рядом со мной и наблюдала. Я промолчал, отметив, что Имар также пристально смотрит на меня из-под насупленных бровей. Догадался или нет?

— И правда, побледнел чего-то… Чего это ты там начеркал? — беззаботно спросил Санек и потянулся за коробкой хлопьев. — Вычисления какие-то…

Я выхватил у него коробку и, вытряхнув из нее на стол целлофановый пакет с хлопьями, оторвал кусок картона, на которым подсчитал соотношение времени, сунул в карман…

— Нам нужно немедленно выдвигаться, — сказал я, не желая пока делиться своими выводами, пока не поговорю с Данилычем. — Каждая минута дорога.

— Ты торнадо какой поджидаешь? — немного обеспокоился Санек. — Ты чего там подсчитывал?!