Второе лето союза «Волшебные штаны» - Энн Брешерс

Последний снимок оказался самым грустным. На обратной стороне было написано число — это было за четыре месяца до маминой смерть Бриджит решила, что Марли послала фотографию Грете, чтобы та убедилась, что с дочерью все в порядке. Но как же все было не в порядке! Марли ужасно похудела. Белая кожа на ее липе казалась высушенной как пергамент, на губах застыла слабая, неестественная улыбка. Правда, к тому времени Марли уже разучилась улыбаться. Она несколько театрально сидела на скамейке в парке, словно долго продумывала позу.

Бриджит была в восторге от яркой, сногсшибательно красивой Марли, но эту женщину на фотографии она помнила лучше.

Бриджит встала. Руки и ноги ее затекли. Надо бы прогуляться. Небо было темным, как ночью. Би попыталась включить свет, но безрезультатно. Из-за грозы отключили электричество.

Би спустилась вниз и увидела Грету сидящей на корточках в углу кухни с фонариком в руке.

— У вас все в порядке? — спросила Бриджит.

На Гретином лбу блестели капли пота.

— У меня поднялся сахар. В такой темноте невозможно сделать укол.

— Я подержу вам фонарик, — не раздумывая, предложила Бриджит.

Бриджит, сжимала фонарик в руке и, едва дыша, словно загипнотизированная, смотрела, как Грета вводит шприц под кожу. Внезапно свет заплясал по комнате. У Би затряслись руки, она уронила фонарик, и тот стукнулся об пол.

— Простите! — закричала Би. — Я сейчас его достану. — Но тут у нее подкосились ноги, и она упала.

— Девочка, не волнуйся! Я нашла, — с тревогой в голосе сказала Грета, но Би услышала эти слова откуда-то издалека. Она попыталась подняться, но не могла даже сфокусировать взгляд. Задыхаясь от ужаса, девочка встала на четвереньки, потом выпрямилась и выбежала из дома во двор. Бабушка звала ее, но Би не откликнулась. Она бежала вперед и вперед.

Она бежала к реке по своей обычной дорожке. Слезы текли по ее лицу и смешивались с дождем, который лил как из ведра. Би вспомнила про плащ, оставленный в автобусе, и ей стало еще хуже.

Она бежала и бежала, а когда поняла, что больше не может, упала на мягкую землю у берега реки. Она лежала, выпуская воспоминания из подвалов памяти, потому что больше не могла их сдерживать.

Вот мама с иглой под кожей, бело-голубой кожей. Ее длинные желтые волосы рассыпались по полу. Вот ее лицо, застывшее навсегда, не оживающее даже от крика, душераздирающего крика Бриджит. Она кричала, а мама оставалась неподвижной. Она кричала и кричала, пока кто-то не пришел и не забрал ее.

Так все и было. Так все на самом деле закончилось.

Голубь и голубка одной породы. А вы что, не знали?

Незадолго до рассвета Бриджит побрела домой.

Она вошла через черный ход и как сомнамбула направилась в ванную, приняла горячий, обжигающий душ, завернулась в полотенце и спустилась на кухню. Бриджит налила себе большой стакан воды и села в одиночестве и полной темноте.

Она устала. Она была опустошена. Она чувствовала себя так, будто умерла.

Бабушка вошла очень тихо и села за стол напротив Бриджит. Она не произнесла ни слова.

Спустя полчаса, а может, и больше Грета достала из кармана расческу и встала. Она принялась расчесывать мокрые волосы Бриджит, нежно и медленно, распутывая их так ловко, словно только этим и занималась всю жизнь. Бриджит размякла, вспомнив, как много раз бабушка причесывала ее — всегда терпеливо, всегда с любовью.

Бриджит закрыла глаза и мысленно перенеслась на много лет назад. Грета варит внучке овсянку, хотя должна была бы спать, готовит сироп от кашля, если девочка болеет, и учит ее играть в карты, а когда Би жульничает, отворачивается.

Когда шелковистые волосы Бриджит наконец-то стали гладкими, взошло солнце и заиграло на золотых прядях. Грета поцеловала девочку в голову.

— Ты знаешь, кто я, ведь так? — спросила Бриджит слабым голосом, не оборачиваясь.

Она почувствовала, что Грета кивнула.

— И давно?

Снова кивок.

— Все время?

— Ну, не с первого дня, — ответила Грета, чтобы не расстраивать великую конспираторшу Би. — Ты моя Золотая Пчелка. Я не могла этого не знать.

Бриджит призадумалась:

— Даже несмотря на то, что я покрасилась?

— Ты — это ты, какого бы цвета ни были твои волосы.

— Но ты ничего не говорила.

Грета ласково погладила внучку по плечу:

— Я знала, что ты должна сама выстроить наши отношения.

Грета была права. Она всегда знала, что нужно внучке.

Благоухающая, с гладкими волосами, размякшая Бриджит поднялась к себе в мансарду и свернулась клубочком в постели. Она давно не чувствовала себя так спокойно.

Все это время она помнила только о той маме, которая не могла ее любить, но теперь она узнала маму, которая могла и любила.

В середине августа Лена вставала утром и ложилась спать вечером. Иногда она ходила на работу, реже — ела, видела Кармен и слушала Кармен. Пару раз натянуто поговорила с Тибби. Когда звонила Би, Лены, к счастью, не было дома. Она не любила сообщать плохие новости.

Костас вернулся в Грецию. Он ничего не объяснил. Когда Лена спросила, что она сделала не так, он сильно огорчился, кажется, в первый раз за все это время.

— Нет, Лена. Ну конечно, нет. Ты все делаешь правильно, — взволнованно сказал он. — Ты лучшее, что могло случиться в моей жизни. Никогда — слышишь, никогда! — ни в чем себя не вини.

Его слова почему-то не убедили Лену.

Он обещал, что будет постоянно писать и звонить. Правда, Лена знала, что часто звонить он не сможет, потому что это стоило безумных денег. Костасу и в голову бы не пришло разорять дедушку. Интернета у них, конечно же, не было.

Что ж, назад — к письмам. Пытка такая изощренная, которая не пришла бы в голову самому жестокому палачу.

«Я боюсь, что не справлюсь», — часто думала Лена. Но что же делать? Разлюбить его? Не получится. Перестать думать о нем? Перестать постоянно хотеть быть рядом с ним? Она уже слишком далеко зашла.

— Лена, у тебя все нормально? — спросила ее мама однажды за завтраком.

«Нет! Ненормально!»

— Да, конечно, — ответила она.

— Ты так похудела. Лучше бы ты мне все рассказала.

Лена тоже считала, что так было бы лучше, однако знала, что ничего не получится. Слишком уж они отдалились друг от друга, особенно после той истории с Юджином.

Кармабелла: Тиб. Видела сегодня Брайана на мотоцикле. Чуть в него не влюбилась. В смысле, в Брайана. Он красивый. Не шучу.

Тибберон: Шутишь. Или ошибаешься.

Кармабелла: А вот и нет.

Тибберон: А вот и да.

Бриджит хотелось двигаться, и двигаться очень быстро. Она долго не выходила из дома, разгуливала по нему в Гретиных тапочках, а бабушка готовила ей лимонад и расчесывала волосы. Просто у Бриджит очень давно не было мамы! Обычно, если Бриджит спала по двенадцать часов, это означало, что она заболела. Но теперь в эти длинные тихие ночи с тихими снами Бриджит чувствовала, что выздоравливает.

Она несколько раз вымыла голову и с удовольствием отметила, что остатки коричневой краски наконец-то исчезли. Бриджит надела кроссовки и вышла на улицу.

Было немного прохладнее, чем обычно, и поэтому дышалось легко. Уровень воды в реке значительно поднялся из-за постоянных ливней, и Бриджит проваливалась в мокрую землю. Сегодня Би могла пробежать хоть миллион километров, но решила повернуть обратно после пяти. Деревья, казалось, тянулись каждым листочком к небу, и душистые магнолии тоже. Весь мир радовался такому прекрасному утру.

— Эй! — Бриджит не оглянулась. — Эй! — снова окликнул кто-то, и Бриджит поняла, что это ее.

Она остановилась. Это был Билли. Он махал ей с лужайки. Отсюда можно было увидеть его дом.

Би вспомнила, что не надела кепку, впрочем, это уже не имело никакого значения.

— Ты… какая-то другая, — сказал Билли, внимательно изучив Бриджит. — Ты что, покрасилась?

— Да нет, скорее, наоборот.

Он не понял.

— Это мой натуральный цвет.

Билли как-то странно смотрел на нее.

— Ты ведь меня знаешь, Билли.

— Вот и мне так кажется.

— Меня зовут не Гильда.

— Да?

— Да.

Он мучительно вспоминал.

— И не Миа Хамм.

Он засмеялся, продолжая ее рассматривать.

— Ты Би, — сказал он наконец.

— Да.

Он радостно, изумленно, счастливо улыбнулся.

— Слава Богу, не ДВЕ девчонки в Берджесе могут надрать мне задницу на футбольном поле.

— Только одна.

Он постучал себя по лбу:

— Я был уверен, что знаю тебя.

— А я была уверена, что знаю тебя.

— Да уж, я-то не менял себе имя.

— Да ты и сам не изменился.

— Ты… — Он посмотрел на нее. — Тоже не изменилась.

— Забавно, — рассмеялась она.