Золотой идол Огнебога - Наталья Солнцева

Волхв едва прикасался к пище.

– Пока вы были во дворе, я тут размышлял... Может, все уже идет полным ходом? – усмехнулся он. – И это лицо в окне – часть ритуала? Обычно русалки так и делают, когда хотят испугать людей: заглядывают в окна. Борецкий с ними заодно, они договорились.

– Не похоже, – шепнула Астра. – Никто из девушек не выходил. Забыла спросить: он знает про Лею, про случай в ночном клубе?

– Разумеется, нет. Во всяком случае, я ему не говорил.

– Мог рассказать кто-то другой. Слухи по Москве разлетаются с быстротой молнии.

Глаза Вишнякова болезненно горели в прорезях маски.

– Он бы не выдержал, пристал с расспросами.

Увлеченные разговором, они почти не ели. Это не укрылось от орлиного взора Ульяновны, которая тотчас появилась у Астры за спиной.

– Попробуйте грибков солененьких, блинчиков с икоркой... Под холодную водку очень недурно.

Графиня послушно принялась жевать. Матвей склонился к ней, касаясь ее щеки локонами парика, влажными после вынужденной прогулки.

– Я чувствую себя болваном. А ты?

– Тише...

– Посмотри на Арлекина – наворачивает, будто его год не кормили.

– Это присуще его образу, – улыбнулась Астра. – В комедии масок Арлекин – неграмотный простолюдин, клоун, озорник и обжора. Еду он любит больше, чем свою подружку Коломбину. Мне приходилось изучать комедию дель арте, поэтому я в курсе. Коломбина – веселая, лукавая служанка, которая помогает господам плести любовные интрижки.

– Видимо, госпоже Бутылкиной плохо растолковали ее роль, – состроил гримасу Матвей. – С таким унылым видом только покойников отпевать.

– Тьфу на тебя! Тьфу, тьфу...

Упоминание о покойнике испортило Астре настроение. Предвкушение необычного празднества смешивалось с дурными предчувствиями...

Глава 21

Борецкий волновался, сам не понимал почему.

«Я потратил на подготовку к этой новогодней ночи много сил, – рассуждал Илья Афанасьевич. – Спешил с отделочными работами, подгонял строителей, нервничал... Это, наверное, и сказывается. Теперь, когда все готово, гости в сборе и вот-вот начнется захватывающее представление с участием профессиональных артисток, я подавлен или... растерян. Такое бывает...»

Но нет. Что-то еще, нераспознанное, смутное и тревожное, вкралось в сердце, в сознание и лишило покоя. Какая-то ускользающая мысль крутилась в его уме, подобно тому, как, шипя, крутится ядро за мгновение до взрыва – однажды он видел такой кадр в фильме о Наполеоне, и это врезалось в память. В его случае напряжение нарастало, а взрыва все не было. Нависшая угроза изматывала.

Борецкий проанализировал, когда именно появилось ощущение беспокойства. Вспомнились слова прораба: «Нечисто тут, кабы беды не приключилось...» Тот не зря советовал освятить дом, а Илья отмахнулся, не принял его слова всерьез. С другой стороны, приверженность язычеству шла вразрез с тем, чтобы приглашать священника. Но не обращаться же к Сварогу, Перуну или Яриле?

Борецкий был недостаточно хорошо подкован в новой для него сфере.

– Поздно о священнике думать, – пробормотал он.

Через минуту страхи казались смехотворными, и Борецкий удивлялся перепадам своего настроения. Проходило время, и он опять возвращался мыслями к причине поразившей его напасти. Вместо веселья он испытывал странное возбуждение. Когда оно возникло?

Самое неприятное, что Борецкий не мог сосредоточиться, сконцентрироваться на проблеме – ему попросту некогда было это сделать. Как радушный хозяин, он должен был встречать гостей, устраивать их, развлекать...

Стоп! Механизм поиска в его памяти закончил работу и выдал ответ на запрос – как будто загорелась красная лампочка: «Внимание!»

– Черт! – вырвалось у Борецкого.

Озарение застало его во время разглядывания следов на снегу. Наверное, помогла соответствующая обстановка – двор, снег, морозец, люди... Оп-па! А ведь впервые сердце сжалось при взгляде на приехавших «русалок». Точно. Девушки по одной выходили из микроавтобуса, он встречал их, не без любопытства рассматривая. Хороши! Особенно вон та, рыженькая... И блондиночка с вьющимися по плечам локонами тоже оч-чень симпатичная... И брюнетки по-своему очаровательны, вылитые цыганочки.

«Тогда все и произошло, – сообразил Борецкий. – Сглазили они меня, что ли? Черный глаз – колдовской, недобрый».

На ум пришла банальная строчка из популярного романса «Очи черные», который он ненавидел. Неужели он подвержен чужому влиянию? Тем не менее приезд девушек заставил его волноваться. Может быть, так чувствует себя каждый, кому приходится принимать у себя в доме пусть не знаменитую, но все же популярную в определенных кругах группу? Творческие люди всегда вносят неожиданную ноту.

Так Илья Афанасьевич успокаивал себя, а в голове звучало: «Как люблю я ва-аа-ас... как боюсь я ва-а-ас...»

– Когда это я сглазу боялся?! – разозлился он.

Он не был суеверным и спокойно позволял черным кошкам перебегать дорогу, а людям носить пустые ведра. Одновременно Борецкий умудрялся придавать значение сотням мелочей и считать все окружающее в той или иной степени одухотворенным. Духи огня и воды, земли и воздуха, например, представлялись ему невидимыми существами, управляющими основными стихиями. Он не то чтобы поклонялся им, но – принимал во внимание. Отчасти поэтому язычество оказалось более созвучно его миропониманию, чем прочие религиозные концепции. Носителями зла, по его мнению, являлись люди, которые не научились уживаться в гармонии ни с природой, ни друг с другом. Чего стоит история человечества, сплошь состоящая из интриг, заговоров, убийств, насилия и войн?

Поскольку ничто не случайно, в чем же заключается предназначение зла? В вечной борьбе с ним? В том, что между огненной бездной и ледяной пустыней тянется узкая тропка, коей движутся сыны человеческие? И это есть путь клинка, который, выдержав все, станет острым и гибким? Или это путь безумца во тьме собственного невежества? А может быть, это всего лишь бессмысленное хождение по кругу?

Ответ на свои вопросы он искал у известных мыслителей. Труды Паскаля оказались для него настоящим откровением. Люди – не ангелы и не животные, а нечто среднее. Великий француз утверждал, что, приближаясь к одной из этих крайних точек, покидаешь сферу человеческого.

С тех пор Борецкий постоянно отслеживал в себе проявления ангельские и животные. Первые приближали его к величию, вторые отбрасывали ко дну. Теперь он понимал, что такое «низменные страсти» и «благородные порывы». Он только запутался с любовью. Куда ее отнести – к небесному или земному?

– Если в любви нет похоти, то она становится ангельской... – как-то в беседе объяснил ему знакомый проповедник. – Однако стезя людей – плодиться и размножаться. Они совокупляются во имя потомства и тем самым уподобляются животным. Когда любовь к женщине вдохновляет поэта, сие есть ангельское. А когда они предаются плотским наслаждениям, сие есть грех.

Борецкий принялся было возражать, но скоро сообразил, что любовь необъяснима по сути и постигать ее умом – пустая трата времени.

Как всякий мужчина, достигший сорока лет, Илья Афанасьевич считал себя искушенным в вопросе любви. У него были женщины – и до женитьбы, и после. Он только не понимал, что в этих отношениях преобладало – ангельское или животное. Чаша весов склонялась ко второму. Обидно, зато он себя не обманывал, поэтому легко, без сожалений расставался со своими любовницами, когда охладевал к ним.

«Как расценить мой брак с Лидией? – размышлял он. – Секса между нами давно нет, нежных чувств тоже. Родственная привязанность, долг – вот что держит нас вместе. Мы просто привыкли считать себя мужем и женой».

Однако просидеть за накрытым столом, так и не отведав самого вкусного блюда, казалось ему расточительным отношением к жизни. В нем бунтовал поэт, которого лишили вдохновения.

Борецкий не признавал, что ему хочется тонких, необыкновенных переживаний, сильной страсти, встреч, окутанных романтической дымкой. Он же не подросток, чтобы млеть под окном школьной красавицы! Он зрелый, много повидавший мужчина, пресыщенный сексом. Ему наскучили дежурные романы с женщинами, для которых постель – средство раскрутить мужчину на деньги. Он разочаровался в «жрицах любви», расточавших одинаково искусные ласки, способные завести тело, но не душу. Получается, он не любит жену, но никогда не изменял ей сердцем... Разве что на краткий миг, мимолетный, как вздох. Но этот неуловимый миг, возможно, и есть самое ценное.

А был ли в его жизни пусть не «солнечный удар» – хотя бы «солнечный зайчик», хотя бы одна горячая искра любви? Лидия, Лидия, женщина, которую он взял в жены, – они с ней такие разные. Что их объединило? Бизнес, деньги... черт, черт! Неужели им двигал только меркантильный интерес?

Борецкий презирал людей, готовых ради наживы поступиться принципами. Неправедно нажитое не приносит счастья. Но он не лгал Лидии, не клялся ей в любви – оба понимали, на что идут.