Тень, свет и сила (СИ) - "lu evans"

— Ты не должна.

— Это моя жертва. Ты приносишь себя в жертву стране. А я приношу себя в жертву тебе.

Александр хочет плакать. В уголках глаз даже почти рождаются слезы. Но Алина этого не видит, крепко его обнимая.

В этом наверное один из бесчисленных смыслов любви. Опора.

Он стал ее опорой, вернув веру в себя и власть над собственным даром.

Теперь опорой будет она.

***

Николай явно чувствовал себя некомфортно в царском мундире. Коронация должна состояться только после победы, пока еще не одержанной, но генералы и советники решили, что всем прибавит боевого духа снова видеть не просто наследника, а царя. Даже в дни траура.

Поправляя колющий шею воротник, царевич внимательно, не упуская ни единого слова, слушал Дарклинга.

— Шуханцы перейдут границу здесь, возле Карьева.

— Откуда такая уверенность?

— Здесь мы ловили больше всего лазутчиков, здесь самый легкий перевал, и это достаточно далеко от каньона.

— Не так уж далеко.

— К счастью.

— Прости, я не ослышался?

— Я даже полагаю, ты догадался.

— Никогда еще так не желал ошибиться.

Напряжение разрезало воздух. Алина неуверенно теребила рукав кафтана, пока Дарклинг с Николаем смотрели друг на друга, взаимно испытывая терпение и стойкость соперника.

— Это самый быстрый путь.

— Это слишком кровавый путь.

— Есть предложения лучше?

— Мы уже обсудили план.

— Он заберет не меньше жизней.

— Ты не можешь знать.

— Как и ты, поэтому хотя бы на пять минут усмири свое честолюбие и выслушай.

— Соглашаться не обещаю.

— Кто бы сомневался.

Алина только закатила глаза, и, пока никто из великих правителей и полководцев не продолжил такую привычную перепалку, подступила ближе.

— Суть нашего, — Дарклинг вздрогнул, от того, как много на самом деле значили для него эти слова, — плана в том, чтобы подвести армию Шухана ближе к каньону.

— Отступая.

— Другого выхода нет.

— Уверенны?

— Да, уверенны.

Николай потер переносицу, рассматривая карту.

— Гриши тоже будут отступать?

— Немногие.

— Как удобно.

— Николай, не нужно.

— Что не нужно? Возражать, когда вы уничтожите мою армию в своих целях?

— Почему бы тебе не выслушать?

Видят святые, Дарклинг со всех сил пытался не срываться на царевича в такое тяжелое для последнего время. Но воистину, Николай ему в этом не помогал.

— Ладно, слушаю.

— Вместе с Первой армией, переодетые в ее форму, будут отступать сердцебиты и целители. Даже на ходу они смогут поддерживать лечить раненых и поддерживать силы здоровых. Это сделает маневр не таким губительным.

— А остальные?

— Вместе со мной и Дарклингом укроются в каньоне. И тоже будут в форме первой армии.

— И ваших людей это даже не унизит?

— Это их защитит. И когда шуханцы подойдут достаточно близко, мы сдвинем каньон на них.

Николай молчал, переводя взгляд с Дарклинга на Алину.

Она была бы идеальной королевой. Так ему казалось. До этого момента, наверное.

До этого момента царевич видел заклинательницу солнца подле себя. Где будет в это время Дарклинг он думать не хотел. В крови играла гордость, желание подняться еще выше, присущее ему как младшему, незаконному сыну. Еще в нем был холодный расчет. И совсем немного дурацкой влюбленности, которая теперь прошла.

Потому что если в Николае нет царской крови, то царская гордость уж точно есть. И его королева должна принадлежать ему не меньше, чем его страна. А Алина Старкова никогда не будет ему принадлежать. Никогда.

Не из-за Дарклинга даже. Просто Николаю нечего ей предложить. И еще…

Сдвинем каньон на них…

Сдвинем…

На них…

Царевич ничего не боится, но уже сейчас знает — этой жестокости в ее словах боятся станет.

— Хотите всех убить?

— Не всех. Тех, кто не сложит оружие.

— Шухан оружие не сложит.

Дарклинг почти безразлично пожал плечами.

— А мы и подавно.

— Утопишь всех в крови.

— Тут или я, или они. Третьего не дано. — Александр сложил на груди руки, бросив раздраженно: — Пора бы уже запомнить наконец.

Николай коротко кивнул.

— Будь по вашему.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотел ещё что-то сказать. Отчего-то осталось у него чувство, что последнее слово не за ним. Но царевич промолчал. Ушел.

Дарклинг тяжело опустился в кресло.

— Видят святые, меня не хватит надолго если он будет где-то рядом.

Алина тихо рассмеялась, усевшись у него в ногах. Глядя снизу вверх, стала перебирать его пальцы, осторожно поглаживая бледные шрамы.

— Еще болят?

Александр не ответил, перехватил ее руку, потянув на себя, заставляя встать и усесться ему на колени. Обхватив заклинательницу руками, он ощутил в груди странное ноющее чувство.

Они сидели так тогда давно, в заваленной снегом беседке, пока Большой дворец веселился на празднике. Когда Алина еще не знала всего.

— Ты говорила когда-то, что не станешь выбирать мой путь.

Алина грустно опустила глаза, рисуя пальцами узоры на проявившихся скулах.

— Это другая я сказала. Маленькая и глупая.

Александр тихо смеется, мимолетно целует.

— Ты и сейчас маленькая и глупая.

У девушки на глаза наворачиваются слезы. Она отрицательно качает головой, спешно трет глаза.

Дарклинг перехватывает сжатые кулачки, подносит к губам, разжимая мягко, но настойчиво. Целует один палец за другим, касаясь губами каждого миллиметра маленькой ладошки.

— Ты мне не позволил пойти на войну, но я все равно все время смотрю на свои руки и вижу на них кровь.

Она всхлипывает, и у Александра сжимается сердце. Что ему сделать? Что ему сделать, чтобы она перестала так думать? Слишком добрая, даже после всего. Даже после той невероятной ярости, которую он чувствовал в ней всего несколько месяцев назад.

Если бы он мог так же возрождаться из собственной ярости…

Но нет, он не может. Сейчас Дарклинг может только совершенно эгоистично и малодушно помышлять о том, как желал бы, чтобы она хоть на миг стала совершенно бессердечной. Чтобы его собственная боль улеглась хоть на мгновение. Ведь это он возложил этот груз на хрупкие девичьи плечи. Он руки Алины в кровь измазал. Он.

И это уже не исправить.

— Прости.

Алина замерла, чувствуя, как часто забилось сердце. Снова качнула головой.

— Я слишком слабая. Я все время хочу быть сильной, как ты. И когда рядом Николай, или Женя, или даже Мал — у меня почти выходит. Но остаюсь одна, и снова слабая.

— Ты можешь быть слабой. Рядом со мной можешь.

В его объятиях — только тепло. Родное тепло, которое остается с Алиной даже чрезмерно долгих три месяца спустя, когда Женя помогает одеваться в строгую военную форму.

Никакой особой потребности в этой помощи конечно нет.

Но ведь им обеим необходимо побыть вместе прежде чем все начнется.

Долгая дорога измотала, но когда Женя подняла руки чтобы убрать круги под глазами Алины, заклинательница ее остановила.

— Не нужно.

— Почему?

— Хочу остаться человеком. Если я сегодня погибну, я хочу чтобы они все запомнили меня вот так.

Портная сердито сжала руку подруги у предплечья. Грубо тряхнула.

— Замолчи! Не смей об этом даже думать. Ты не погибнешь.

— В тебе говорит любовь, и я тебе за нее благодарна, но, поверь, так думать мне гораздо проще.

— Глупая ты.

— Даже очень.

Женя улыбнулась измученно. Алина — устало.

Из зеркала на них смотрели офицер Первой армии и какая-то девушка в гражданском.

— Что сказать, капитанская форма идет тебе больше чем та, картографа.

— А на тебя что не надень, все к лицу будет.

— Только не эта болотная гадость.

Они рассмеялись таким девчачьим глупостям.

— Когда вы с Давидом отбываете?

— Как только Дарклинг с царевичем отдадут последние распоряжения. Мы не останемся смотреть как вы входите в каньон. Но…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Портная замялась, повернувшись к своему неизменному сундучку.