Упрямица - Ширл Хенке

Двое из слуг Альварадо были убиты, так же как и все бандиты, кроме их сероглазого главаря, который сцепился в отчаянной схватке с Николасом.

Зловещее острие кинжала Фортунато было уже обагрено кровью его врага. Разбойник тоже смог выхватить кинжал, и оба противника стали описывать круги друг перед другом, словно два волка, делая обманные выпады, резко замахиваясь, направляя колющие удары и отбивая их с хитростью и хладнокровием ветеранов множества подобных поединков.

Трое уцелевших людей из Гран-Сангре наблюдали за стычкой, сохраняя полную неподвижность. Хиларио спустился по каменистому склону и остановился футах в двадцати с ружьем наготове. Он мог бы попробовать выстрелом уложить бандита, но противники так стремительно перемещались, что его пуля могла стать смертельной для молодого хозяина поместья.

Мерседес, словно завороженная, смотрела на разыгрывающийся у нее на глазах жестокий поединок. Она и вообразить себе не могла, что в ее супруге столько звериной свирепости, беспощадности, умения обращаться с оружием. Он покинул ее четыре года назад и был тогда обычным молодым аристократом – испорченным и самоуверенным. Лусеро был способен на жестокий поступок, был избалован и развратен, как большинство богатых гасиендадо. Тем более что ему все прощалось как единственному сыну. Но то, как он вел себя сейчас, не походило на прежнего Лусеро.

Этот Лусеро был убийцей со стальными нервами, крепкими мускулами и язвительной улыбочкой на устах.

– Для гринго ты совсем неплохо владеешь ножом, – сказал Фортунато, когда вражеское лезвие лишь на долю дюйма проскользнуло мимо его горла.

В свою очередь ему удалось полоснуть по диагонали по открывшейся груди противника.

Оба мужчины истекали кровью от многочисленных порезов, обливались потом, несмотря на вечернюю прохладу. Солнце нырнуло за горизонт, высветив фигуры сражающихся зловещими пурпурными лучами.

Пот тек по их рукам, по груди каждого, смешиваясь с кровью и пропитывая лохмотья их порезанной одежды. Несколько раз Хиларио вскидывал ружье, но только для того, чтобы опустить его вниз. Предводитель бандитов сделал резкий выпад, и они с Ником упали, причем разбойник оказался наверху. Они катались по твердой, усыпанной острыми камнями земле, и каждый из противников мертвой хваткой вцепился в рукоять кинжала другого.

У Мерседес вырвался крик ужаса, когда рука ее мужа выпустила вражеский кинжал. Разбойник направлял острие к горлу Лусеро, но в последнюю секунду промахнулся. Нож прошел мимо цели и вонзился по самую рукоять в каменистую землю возле лица ее мужа.

Внезапно тело сероглазого злодея обмякло, дернулось и распласталось на теле Лусеро. Мерседес вонзила зубы в сжатый кулак, чтобы удержаться от вопля. Николас скинул с себя мертвеца, приподнялся и встал на четвереньки, тяжело дыша, словно собака.

– Я сказал, что убью тебя, если ты ее тронешь, – пробормотал он опять по-английски.

Его нож покоился в сердце врага. Длинный разрез рассекал торс, начиная с середины живота и достигая того места, где смерть настигла одного из противников, а рука победителя исчерпала всю силу.

Фортунато медленно вытянул лезвие из раны. Глаза убитого, теперь уже ничего не видящие, уставились в темнеющее небо. Вытерев кинжал о штаны покойника, Николас наконец поднялся с земли, встал на ноги и хладнокровно и аккуратно опустил оружие обратно в ножны на своем бедре. Затем его взгляд быстро окинул место побоища. Он пересчитал трупы бандитов, желая удостовериться, что никто из них не ушел от возмездия.

Мерседес следила за его хладнокровными, методичными действиями, пребывая в состоянии, близком к ужасу. Когда он посмотрел на нее, она отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. А Хиларио, наоборот, пялился на хозяина во все глаза, но его интерес целиком был сосредоточен на кинжале, притороченном к бедру Лусеро. Дон Лусеро и прежде великолепно владел этим оружием. Мастерство, конечно, могло возрасти за годы, проведенные в отрядах контргерильи, но проницательному старому вакеро показалось весьма странным, что, усвоив новые смертоносные приемы, хозяин также научился ловко действовать левой рукой.

Взгляд Николаса был прикован к Мерседес, когда он пытался как-то соединить пальцами клочья своей растерзанной рубашки. Его старания ни к чему не приводили. Он был весь покрыт запекшейся кровью. Пыль и кровь образовали желто-коричневую корку, которую могла удалить лишь теплая ванна.

Она все-таки решилась посмотреть на него, и на лице у нее отразился такой испуг, такое отвращение, что он сам чуть было не отшатнулся от нее.

«Вот таков я и есть на самом деле», – мрачно подумал он, но потом вспомнил звериную жестокость, с какой его братец убивал направо и налево. Лусе любил запах смерти, Ник всегда его ненавидел.

– Ты не ранена? – спросил он бесстрастно.

Ее горло сдавило то ли от подступившей тошноты, то ли от готовых пролиться слез. За его сдержанностью она угадала беспокойство за нее, сочувствие к ней и что-то еще – скорее душевную, чем физическую боль.

– Я… Со мной все в порядке, – произнесла Мерседес, сразу осознав, насколько пуста и фальшива эта традиционная фраза. – Ты скомандовал Хиларио стрелять… Откуда ты знал, что он там, наверху?

– Я увидел, как дуло его ружья блеснуло в заходящем солнце, и рискнул сыграть ва-банк. Иначе мерзавец сорвал бы с тебя одежду, а я бы стоял и смотрел на все это. Ты моя жена, Мерседес. Я защищал то, что принадлежит мне.

– И ты всегда сдерживаешь свои обещания, – тихо добавила она, вспомнив его угрозу убить бандита. Он произнес ее на хорошем английском, только с американским выговором.

– Всегда. – Тон его был лишен эмоций.

Никто из них не заметил, сколько длилось наступившее затем долгое молчание. Наконец Мерседес нарушила его:

– Ты ранен. Я перевяжу тебя, чтобы остановить кровотечение.

Он покачал головой.

– Не сейчас. Нам надо поскорее убраться отсюда. Стрельбу могли услышать те, с кем встреча для нас нежелательна. Я получал раны посерьезнее, чем эти ничтожные царапины.

– Царапины? Ты весь в крови.

– Большей частью это его кровь, – возразил он с обычным для него нахальным апломбом и оскалился в ухмылке.

Он обратился к Тонио и к двум другим, оставшимся в живых пеонам – Томазо и Грегорио.

– Погрузите тела Матео и Хосе на их лошадей. Мы похороним их там, где разобьем лагерь.

Хиларио приблизился к хозяину, и Николас произнес:

– Мы все обязаны тебе жизнью, старина. Я особенно благодарен тебе за спасение моей супруги.

Вакеро чуть кивнул в сторону женщины.

– Я рад вашему избавлению от опасности, донья Мерседес.