В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке - Светлана Гурьянова

Это обозначения:

– жительниц стран, городов, деревень и так далее;

– национальной принадлежности женщин;

– представительниц религий.

Мы не можем назвать женщину «москвичом» или «парижанином», «немцем» или «французом», «христианином» или «буддистом». Мы обязательно скажем о ней «москвичка», «парижанка», «немка», «француженка», «христианка», «буддистка». И нам даже в голову не приходит вопрос: «Зачем подчеркивать пол при указании национальности или религии, какое он имеет значение?»

Скорее всего, такая последовательность и четкость разделения на феминитивы и маскулинитивы вызвана тем, что создавались они примерно в одно время, – в отличие от названий профессий, многие из которых действительно употреблялись изначально только для обозначения мужчин просто потому, что женщины из-за ситуации в обществе редко имели возможность работать по такой специальности.

Кто знает, возможно, когда-нибудь и в названиях профессий наступит такой же порядок. Впрочем, обозначения жителей, национальностей и представителей религий употребляются куда реже, чем названия профессий, и существенное влияние на них вряд ли могут оказывать. Но, во всяком случае, прецедент для последовательного употребления феминитивов в языке есть.

Однако почему-то в последние сто лет наблюдалась обратная тенденция: даже многие привычные феминитивы («учительница», «журналистка», «секретарша») стали восприниматься как слишком неформальные и употребляться все реже, а к многим маскулинитивам вроде «врач» нейтральные пары вообще так и не появились. А ведь до XX века феминитивы в русском языке всегда без проблем образовывались для обозначения тех профессий, в которых были заняты женщины. Кого только не было, например, в XVII веке: и «банщица», и «калачница», и «кружевница», и «капустница», и «ключница», и «казначея», и «дворница», и «ткалья», и «прялья»… Ирина Фуфаева отмечает:

«С феминитивами в эту эпоху все обстоит просто отлично. Можно сказать, благословенное время видимости женщин. А как с остальным типа равноправия, возможности определять свою судьбу, равного участия в жизни государства? Прямо скажем – не ахти»[176].

И оказывается, что феминитивы-то на самом деле были нужны совсем не для того, чтобы заявить о равноправии. Они были нужны для того, чтобы, наоборот, подчеркнуть инаковость женщин, их отделенность от мира мужчин.

«Наивно полагать, что феминитивы отвечали потребности отражать женщин в языке как равноправных субъектов – скорее необходимости вербально отделять их от мужчин как чего-то иного»[177], – пишет Ирина Фуфаева. До XX века женщина выглядела иначе, одевалась иначе, жила иначе – и называлась иначе.

На рубеже XIX–XX веков существовало много занятных феминитивов. Их мы можем увидеть в уже не раз упоминавшемся «Словаре неправильностей» Долопчева[178]: «авторка», «приятелька», «обвинителька», «товарищка», «учителька» и даже «фруктиса» («это опасная фруктиса» – как мы сейчас можем сказать о мужчине, что он «тот еще фрукт»). Все они вынесены в словарь в качестве неправильностей, и Долопчев предлагает заменять их словами мужского рода. Получается, ту самую ненавистную многим «авторку» придумали больше ста лет назад. Только она еще тогда не прижилась.

В двадцатом веке происходит сдвиг и в общественной жизни, и в обозначениях профессий. Женщины отрезают волосы, отказываются от корсетов, укорачивают юбки и даже меняют их на брюки (все из-за мизогинии) и, наконец, осваивают многие профессии и начинают работать наравне с мужчинами. И называться так же, как мужчины, отражая сближение гендерных ролей. Исключения составляют только названия традиционно женских профессий и тех, где указание на пол по-прежнему остается важным: «няня», «сиделка», «певица», «актриса», «балерина», «легкоатлетка», «фигуристка» и так далее.

Да, нельзя отрицать тот факт, что первоначально феминитивов не было у названий многих профессий из-за того, что женщины просто не имели возможности ими овладеть. Но нельзя и замалчивать то, что русский язык почему-то не образовал нейтральные феминитивы, когда женщины эту возможность наконец получили, – а ведь раньше он делал это всегда. Может, он решил пойти по новому пути?

Хотя на самом-то деле путь не такой уж и новый. Даже больше – это путь по проложенным рельсам. Язык просто использовал те возможности, которые в нем уже были, – нейтральность мужского рода и потенциал к расширению группы слов общего рода.

Есть мнение, что слова мужского рода по отношению к женщинам до XX века не употреблялись вовсе. Это не так. Несмотря на то что обычно действительно использовались феминитивы, формы мужского рода тоже иногда в таких контекстах встречались даже при наличии стилистически нейтрального феминитива.

Например, Достоевский в романе «Идиот» характеризует сестер Епанчиных:

«Старшая была музыкантша; средняя была замечательный живописец».

Примечательно, что для старшей сестры используется феминитив, а для средней – нет, причем присутствует еще и характеристика «замечательный». И да, слово «художница» было тогда в ходу.

После смерти Екатерины Романовны Дашковой в 1810 году ее племянница пишет текст для медной доски возле надгробия:

«Здесь покоятся тленные останки княгини Екатерины Романовны Дашковой, урожденной графини Воронцовой, штатс-дамы, ордена св. Екатерины кавалера, императорской Академии наук директора, Российской Академии президента, разных иностранных Академий и всех российских ученых обществ члена».

Княгиня Наталья Долгорукова, последовавшая за мужем в ссылку, в 60-е годы XVIII века пишет в мемуарах:

«Я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ».

Еще двадцатью годами ранее русский географ и историк Василий Татищев в «Духовной» наставляет сына:

«Паче же имей то в памяти, что жена тебе не раба, но товарищ, помощница во всем и другом должна быть нелицемерным, так и тебе к ней должно быть, в воспитании детей обще с нею прилежать…»[179]

Вполне феминистское заявление, особенно по тем временам, не так ли?

Такие примеры встречаются даже в древних текстах. Вот «Книга преподобнаго и богоноснаго отца нашего Никона, игумена Черныя горы» XIV века. Встречаем там такую фразу:

(«Была же у него сестра, блуд творящая в городе и многим душам ходатай бывающая погибели»).

Здесь употреблено именно слово «ходатай», хотя вообще-то о женщине обычно говорили «ходатаица».

А вот «Кормчая Рязанская» 1284 года:

[180] («Повелевает так правило: христианам брать в жены дочерей еретиков, если христианином быть обещается»).

А здесь используется «христианин» вместо «христианка».

Поэтому конструкции вроде «врач сказала» – совсем не языковое извращение, а просто использование слова немаркированного мужского рода в нейтральной позиции, в роли указателя на лицо, а не на пол этого лица – и это, как мы убедились, имеет давнюю традицию и русскому языку вполне свойственно. А феминитивы – скорее возврат к более архаичным представлениям о том, что