Свет - Рейвен Кеннеди

него растрепаны из-за того, как я хваталась за них пальцами, а несколько прядей испачканы золотом. Еще несколько пятен украшает его щеки и блестят на губах. Увидев на нем все свои метки, я почему-то хочу замурчать от удовольствия.

– Это совершенно естественно, – продолжает он, и его голос отзывается во мне порочным жаром. – Мне, например, чертовски нравится, когда я вижу, как проявляется твоя фейская сущность.

Я неуверенно улыбаюсь.

– Наверное, не настолько уж я и фейри, если считать это, – говорю я, постучав по округлым кончикам ушей.

– У меня тоже такие, – напоминает Слейд, и, в доказательство своего довода, меняет облик. Его шипы снова прячутся под кожу, забирая с собой остатки его ауры и блеск чешуи на щеках. Когда его глаза становятся зелеными, а кончики ушей – круглыми, он стучит по ним пальцем. – Хотя у меня округлые уши только в этой форме, потому что я фейри лишь наполовину.

– Правда? – с удивлением переспрашиваю я. – Может, тогда я тоже только наполовину фейри. Я плохо помню родителей и точно не знаю.

– Вполне может быть.

Я рада, что мы сменили тему, но теперь, когда я осваиваюсь в реальном мире, в мыслях всплывают сотни других вопросов и тем, о которых думать пока не хочу. Я обхватываю себя руками, внезапно почувствовав невероятную усталость.

Как только Слейд замечает, что я дрожу, он сразу же берет меня за руку.

– Давай отведу тебя обратно в Грот, чтобы ты отдохнула.

У меня даже сил не хватает, чтобы спросить, что это за Грот. Я просто стою, пока Слейд заворачивает меня в испачканные золотом одеяла. Укутав меня как следует, он выносит меня из пещеры, где на нас обрушивается снежная буря.

От холода я немного падаю духом, съежившись под унылым ледяным небом. Ветер завывает и пронизывает с такой силой, что я удивляюсь, как он не сбивает Слейда с ног.

Похоже, наступила ночь, и вокруг нас кружат хлопья снега. Это ни в коем случае не похоже на тихий и мягкий снегопад. К счастью, Слейд закутал меня так, что открыта лишь часть моего лица. И все же буквально через минуту чувствую, как замерзаю до костей.

И даже в таких далеко не идеальных условиях я ловлю себя на мысли, что почти погружаюсь в сон. Я прижимаюсь к Слейду, который обнимает меня руками и уверенно шагает вперед, а с моих губ срывается вздох. Я закрываю глаза и от всего отключаюсь, заглушаю все воспоминания.

Потому что я не хочу об этом думать. Не хочу встречаться с ними.

Пока рано.

Сейчас я просто хочу чувствовать, как Слейд обнимает меня, и забыть об остальном.

Похоже, я задремала сильнее, чем рассчитывала, потому как меня снова будят голоса. Я тут же понимаю, что уже не на холоде – меня окружает тепло, а шум ветра стих.

– …пусть поспит. Уже поздно. – Голос Слейда. Я понимаю, что мы в доме и он не несет меня сквозь снежную бурю, но продолжает держать на руках. Словно не хочет отпускать вовсе.

От этой мысли в сердце появляется новая трещинка.

Слышу, как кто-то фыркает.

– Мне плевать, что уже поздно, ей нужно поесть. Она проспала четыре дня. Ей конец. Златовласая, тебе конец. Просыпайся!

Я открываю глаза, узнав голос Лу, и моргаю, глядя на гладкий деревянный потолок, а потом перевожу взор на Слейда. Заметив, что я проснулась, он вздыхает.

– Получилось? – спрашивает Лу, а через секунду я вижу над собой ее лицо.

– Конечно, получилось, ты ведь так заорала, – отвечает он.

Она улыбается, когда я перевожу взгляд на нее.

– То-то же. Хватит лениться.

Слейд в предупреждение шикает, но мои губы растягиваются в улыбке.

– Черт подери, я в доме одна с пятью мужиками, и они сводят меня с ума, – говорит она. – Мне нужен тот, кто мог бы мне посочувствовать.

– Это мне должна посочувствовать Золотце, – слышу из другого конца комнаты голос Джадда. – Ты та еще подлюка.

Лу оборачивается.

– Если я каждый день надираю тебе задницу в карты, это еще не означает, что я подлюка. Я просто круче.

– Да, но вот только подлюка может воровать вино.

Она хмыкает.

– Не понимаю, о чем ты.

Слейд помогает мне приподняться, но он удерживает меня у себя на коленях, сидя на огромном стуле.

Я с интересом оглядываюсь в незнакомом помещении. Здесь темно, если не считать кирпичного камина с очагом, огонь в котором отбрасывает свет. Не считая открытого дымохода, стены здесь отделаны отшлифованными деревянными панелями темного цвета. Помимо травянисто-зеленого кресла, в котором мы сидим со Слейдом, справа от нас диван такого же цвета, а напротив еще одно кресло. В центре комнаты деревянный стол, под которым расстелен белый ковер из толстого меха.

В целом, в комнате довольно уютно благодаря мелким штрихам: например, пальто, висящие на крючках возле камина, и пять пар сапог, выстроенные у очага в ряд. Из открытой двери, ведущей на кухню, доносится аппетитный аромат, и, повернув голову, я вижу входную дверь. Здесь царит домашняя атмосфера, и я по привычке перестаю волноваться, заметив, что в комнате только Лу с Джаддом да мы со Слейдом.

Снова повернувшись к Лу, я подмечаю напротив одно-единственное окно. Нахмурившись, наклоняю голову и выглядываю наружу. Сперва кажется, что голубая дымка – это звезды, однако таких я еще никогда не видела. Но чем дольше я смотрю на них, тем отчетливее понимаю, что это вовсе не звезды. Я вижу поблизости тени, словно по соседству находится дом с точно таким же странным свечением, но это тоже не совсем вяжется с увиденным.

– Где мы? – спрашиваю я слегка дрогнувшим голосом. Сидящий рядом Слейд вольно кладет руку мне на бедро, поглаживая через ткань большим пальцем, а я прижимаюсь боком к его груди.

– Добро пожаловать в Грот, – говорит Джадд, сидя справа от меня на диване, и машет рукой. Лу садится рядом с ним, поджав под себя ноги, но не понимаю, как ей это удается, учитывая, что она в огромных тапочках.

– Что за Грот?

Лу и Джадд смотрят на Слейда, словно не зная, что ответить. Я думала, вопрос простой, но, учитывая воцарившуюся в комнате нерешительность, похоже, ошиблась. Внутри зарождаются первые признаки тревоги, а этого я хочу меньше всего. Повернув голову, смотрю на Слейда.

Наконец-то у меня появляется возможность хорошенько его разглядеть, и от увиденного тревога становится еще сильнее. Под глазами у него залегли круги, а щетина стала густой бородой. На его лбу застыло напряжение, которое он не может от меня скрыть,